Юрий Андрухович - Московиада

В эту минуту кто-то стремительно падает на пол к подножью своего стола. Не устоял. Из-под замасленного пиджака выкатывается пустая бутылка. Ацетон.

— Што, не видите, человеку плохо! — кричит на весь зал кассирша. — Стоят как хуи! — возмущается она.

И несколько типов неведомой общественной прослойки заботливо оттаскивают бедолагу к подоконнику, где кое-как укладывают его, свернув калачиком.

— Во, блядь, нажрался! — с легкой завистью говорит, пошатываясь, дама в обоссанных чулках.

— А еще я люблю брать морковный салат, — апеллирует снова к тебе суетливый. — В нем столько витаминов! Нет здоровей пищи, чем тарелочка морковного салата. Обязательно возьмите. Он и на зрение хорошо влияет…

Ты киваешь головой в ответ. Возьму, родимый, возьму все, что прикажешь, только не зуди мне тут над ухом. Очередь движется крайне медленно, честно говоря, не движется совсем. Во-первых, не хватает свободной посуды. Поэтому использованные тарелки уже даже не моют. Во-вторых, на кухне работает только один котел. В-третьих, у раздатчицы плохое настроение; может, менструация. В-четвертых, в гробу она всех видела, вместе с этими блядями-кухарками. В-пятых, в стране огромная нехватка харчей, в связи с чем демократия в опасности и вся надежда на помощь развитых стран Запада. С минуту на минуту ждут прибытия этой помощи, а пока что доваривают последний бульон из последних костей, чтобы хоть как-то поддержать среди этого промокшего люда божью искорку — священный дар жизни. И поэтому сразу несколько замаскированных под беженцев нищих оказываются у стола, под который только что брыкнулся в обморок изможденный посетитель. Кто-то успевает первым хапануть недоеденный салат и кашу. Другие разочарованно отходят, карауля следующие оставленные с объедками столы.

— Кушай, галубчик, кушай, — ласково шамкает беззубая древняя уборщица, вытирая тряпкой стол перед носом у самого прыткого из нищих.

— Пошла на хуй, ведьма, — недоверчиво отвечает тот, закрывая руками тарелку с размазанной кашей.

— Вообще тут довольно вкусно готовят, — продолжает свой жизнерадостный монолог подстреленный гурман за твоей спиной. — Припоминаю, тут бывали даже сосиски. Если две сосиски положить в тарелку с горячим бульоном, то очень наедаешься…

Очередь движется медленно. Раздатчица ругается с кухарками. Бьются тарелки, которых и без того в стране не хватает. Проливается бульон. Кассирша бежит узнать, в чем дело. А дело в том, что империя подыхает. И гуманитарную помощь развитых стран Запада разворовали давно, еще на таможне. Так что каравана с мясом и хлебом сегодня не будет, и с этим нужно смириться.

И пока они там на кухне метелят друг друга половниками, а кассирша бегает вокруг них с отточенным здоровенным ножом, ты рассматриваешь эту очередь, эти идиотские голубые колонны, этих паралитиков по углам, спящего великомученика на подоконнике, солдат-монголоидов в парадной форме, давящихся сухими булочками, гомика в белых штанах, кружащего вокруг них, коммуну наркоманов-анархистов с двухлетним ребенком под столом, небольшой цыганский табор, лохматого писателя и культуролога Ваню Каина, который забрел сюда реализовывать сборничек стихов «Расплела косу береза», сосредоточенных на объедках нищих и нищенок, главу Либерально-демократической партии Владимира Жириновского, допивающего компот из сухофруктов, нескольких азербайджанцев, двух-трех белорусов, группку армян, кучку грузин, немного казахов, пару киргизов, чуть-чуть молдаван, множество россиян, гроздь таджиков, плеяду туркменов, толику узбеков и, само собой, до черта украинцев. Потому что мы теперь в алфавитном порядке идем последними в Союзе. А по своему народнохозяйственному значению — вторыми после России. Кстати, наша соловьиная мова занимает второе в мире место по благозвучию. Это якобы признали специальные эксперты по языковой благозвучности на конкурсе в Женеве. Русский язык оказался на почетном тридцать четвертом, которое разделил с монгольским и суахили.

Очередь движется медленно, но движется, потому что конфликт на кухне временно погашен. Горячая точка пока что ликвидирована. Мирные переговоры продолжатся завтра. Наступает время выбора еды. Салат из анемичного огурца, скользкий кусок холодной курицы, хлеб.

— Ни в коем случае не берите какао, — хватает тебя за рукав кучерявый. — Лучше потом выпить стакан газводы из автомата по десять копеек. И бульон, бульон, не забывайте про бульон…

— И бульон, — покорно говоришь раздатчице.

Она со скрежетом зачерпывает половником со дна огромного котла. Подает тебе неполных полтарелки.

— С яйцом, — подсказывает суетливый.

— Бульон кончился, больше нет, — злорадно произносит раздатчица.

— Как это кончился? — моргает кучерявый.

— Пиздец ему приснился, — поясняет сообразительная молодуха в чулках.

И пока ты рассчитываешься у кассы, долго вытаскивая из всех возможных карманов мелочь, суетливый любитель бульонов начинает плакать.

— Вы же сказали, что бульон с яйцом есть, — хлюпая, обращается он к кассирше.

— Тогда был, — невозмутимо говорит кассирша. — Ты чего без очереди спрашивал? Надо было не спрашивать, а, как все люди, стоять в очереди… Мудак!

Эта милая московская привычка к незнакомым обращаться на «ты»! Это проявление вселенскости, всечеловечности, всебратскости русского национального духа!

Но кучерявый начинает плакать громче, и ты, не выдержав, отдаешь ему свои полтарелки:

— На тебе твой бульон. Только успокойся и не реви…

И как можно скорей уходишь с пластиковым подносом в руках. А суетливый и не думает благодарить или отказываться. Цапнул тарелку, вроде так и надо, и сразу перестал завывать.

Высмотрев свободное место около какого-то маниакального депрессанта, меланхолически цедящего из стакана какао, ты устраиваешься рядом.

— Приятного аппетита, — говоришь ты.

Но он ничего на это не отвечает, лишь через какую-то минуту молвит куда-то в сторону — вроде тебе и не тебе:

— Вот вы пожелали мне приятного аппетита. Но сделали это неискренне; во-первых, потому, что вам нет до меня никакого дела; во-вторых, потому, что прекрасно знаете, насколько неуместно такое пожелание в таком месте и при такой еде. Все меньше воспитанных людей вокруг. Традиционные русские пожелания утрачивают свой смысл. Видите, то, что я пью, называется «какао». Но разве это настоящее какао? Это вискоза, стекло, свинец, песок — все что угодно, но не какао!..

Молча начинаешь войну со скользкой курицей. Главное — не втягиваться в дискуссии с сумасшедшими.

— Единственная тут воспитанная женщина — это старенькая уборщица, — рассказывает тем временем депрессант. — Ей сто пятьдесят лет. Это графиня Лидовских. Она танцевала вальсы с покойным императором Александром Вторым. Какая мощная и высокая культура!