Михаил Липскеров - Весь этот рок-н-ролл

И офицеры-подводники с интересом глянули на Керта. А Керт глянул на Михаила Федоровича и понял, что этот вопрос может решить его судьбу. Либо он приблизится к ответу на вопрос о вопросе, либо его выкинут в Авачинскую бухту ко всем едреным и прочим матерям, как скажет через много лет Михаилу Федоровичу его подружка по «Фейсбуку» Лена Белицкая по вопросу о выборах куда-то. Керт увидел себя, лежащим на дне рядом с остовом миноносца «Стремительный», случайно потопленным во время учений в позапрошлом году. А потом он увидел инвалидного краба, превратившегося в кота, и услышал знакомую всей советской интеллигенции фразу: «Разве я могу предлагать даме водку? Чистый спирт!»

И Керт, убежденный, что коты и крабы-инвалиды никогда не врут, потому что зачем, гаркнул так, что медалька к столетию Ленина от ужаса слетела с кителя партийца. (Через много лет ею расплатился россиянин Меонард Коэн с россиянкой Джанис Джоплин на свалке одного из замудонсков нашей великой… За услугу в сфере услуг.)

– Чистый! – гаркнул Керт.

– Если молодой человек хочут чистый, так кто скажет против? Никто не скажет против.

Керт еще больше убедился, что кавторанг – наследник именно Фисановича, а не Маринеску. Кстати, насчет спирта. Одно лето Керт бил шурфы в поселке Кия, что у впадения речки Кия в реку Енисей, и в магазине смешанных товаров из смешанных товаров были спирт, конфекты-подушечки из стратегических запасов и резиновые сапоги до яиц сорок шестого размера. Ну как же не выпить… И с тех времен Керт знал, что разводить спирт водой крайне неэкономично. Разводишь девяносто шесть градусов один к одному и получаешь не сорок восемь по арифметике, а сорок! Потому что – Менделеев, адсорбция, а главное – химия, вся залупа синяя.

Так что Керт был не чужд спирта и, ничтоже сумняшеся, шарахнул полстакана чистяка, не выдыхая, запил глотком воды, краем зуба куснул воблы и стал счастливым.

Подводники похлопали Керта по плечам, а кавторанг снова расплескал спирт и сказал:

– Товарищи офицеры!

Товарищи офицеры встали.

– Товарищи офицеры, прежде всего я хочу в шестнадцатый раз выпить за Михаила Федоровича, замечательного сценариста мультипликации, который принес нам свое замечательное искусство, а вместо показа своего замечательного кино, потому что нет экрана, крайне увлекательно рассказал, кто кого в половом смысле в советском кинематографе. Также хочу выпить за его острый взгляд, который сквозь мрак замудонск-камчатской ночи в беспредельных просторах Авачинской бухты точно наблевал на голову очень приличного молодого человека по имени Керт. Предлагаю выпить и за него.

Все разом выпили, разом запили, разом выдохнули и разом загрызли. (Есть какая-то прелесть в воинском строе.)

– А теперь, молодой человек, вы получили допуск, и я доверю вам великую военную тайну, которая позволяет советским подводникам на равных маневрировать с нашими американскими друзьями. Товарищи офицеры!

Подводники вскочили по стойке «смирно».

– Воблу, товарищ Керт, надо хранить в жестяных банках. Вы меня поняли?

– Понял, товарищ капитан второго ранга, – ответил Керт и заснул стоя.

А когда проснулся, то рядом с ним была Авачинская, но уже не бухта, а сопка, которая раскуривала свою первую утреннюю сигарету. Вокруг росла какая-то скудная хрень, приравненная к районам Крайнего Севера, рядом довольно хило прихрапывал Михаил Федорович в обнимку с капитаном второго ранга со звездой Героя Советского Союза под головой. А всю спящую не сильно святую троицу лениво охранял кашляющий неполноногий краб. Рядом стояла бутылка спирта, раздвигающаяся алюминиевая стопка и аккуратно разделанная вобла. А число ее было неизвестно, настолько мелко и с любовью она была разделана.

Керт окинул взглядом окрестности в радиусе двух-трех метров в расчете на воду. Не потому, что сильно хотел пить, а потому, что спирт без воды – это страшная немилосердная жестокость. Но в радиусе двух-трех метров воды не было, а была она в радиусе пяти в мелком ручье, сквозь водичку которого просвечивал черный камень обсидиан, которым так любили вспарывать грудь жрецы Кецалькоатля. И вот какая заковыка. Спирт и закусочная вобла расположились рядом в призывной близости, а промежуточный меж ними продукт журчал в пяти метрах. Для тех, кто понимает, а я пишу для понимающих людей, сострадающих мне и моим героям, пять метров по утрянке для нечасто пьющего человека – это горизонтальный Эверест. И вот Керт собирал в себе моральные силы, чтобы сообразить, в каком направлении жить дальше. То ли подтащить себя со спиртом к ручью, то ли каким-то образом подтащить ручей к спирту. Так и не решив проблему, он громко затосковал, так что разбудил своих конфидентов. Чтобы втроем решить проблему воссоединения спирта с водой, а потом задать Михаилу Федоровичу вопрос вопросов, требующий ответа, от которого, как Керт сообразил во время странствий, зависит вся его будущая жизнь.

А сейчас – лирическое отступление.

Вот ведь, мой любезный читатель, как устроено содержание русского человека. Вполне себе жизненно совместившись со средой, человек живет себе и живет, не чувствуя, что ему чего-то остро, до обвала кишок не хватает. И неважно, кто он в этой жизни: обжитой в среде успешный семьянин; влачащий себя к красному диплому студент МИФИ; не мечтающий в поколениях плугарь или какой-нибудь филолог, погрязший в комментариях к шестьдесят второму тому примечаний к пятой главе Большой Эдды.

Рано или поздно в каждом из них ПРОСЫПАЕТСЯ. Поначалу все происходит в рамках легкого недоумения в смысле «для чего». И начинаются недоразвитые брожения в смысле «а зачем вот это вот “для чего”». И человек попадет в заколдованный круг. Он сам не понимает, что с ним происходит. Более того, он не понимает, что в нем что-то происходит. Он только чувствует. То, чего раньше не чувствовал. И объяснить себе он это не может, потому что не видит в себе аналогов этому самому чувствованию. А как он может увидеть эти аналоги, если их в нем раньше и не было. И вот он уже несет ложку с рассольником в левое ухо, что не укладывается в рамки обыденного прагматизма. Или не садится в метро, ожидая появления лиц пожилого возраста, пассажиров с детьми и инвалидов. Или ни с того ни с сего начинает оказывать эротическое внимание жене, с которой прожил в беспорочном браке двадцать шесть лет. Или, самое страшное, идет на какой-либо митинг, на котором начинает орать какие-то лозунги, смысл которых ему абсолютно неизвестен. И даже отмудоханный омоновцами, не получает успокоения в душе. И вот тогда, в какой-то неясный день и час, он обнаруживает себя едущим в плацкартном вагоне не шибко скорого поезда в Замудонск-Большеградский, о котором он доселе не то чтобы не слышал, а просто был уверен, что такового не существует, выпивает с какими-то людьми, выходит с этими людьми из поезда в Замудонск-Большеградском, выпивает с ними по паре пива в станционном буфете, садится на этот же поезд, но уже в обратную сторону, и возвращается домой удовлетворенный. Но не вполне. Не вполне…