Михаил Липскеров - Весь этот рок-н-ролл

– А кой сейчас годик?

И я поднял седую лысину, отливавшую золотом в лучах заходящего или восходящего солнца, и ответил:

– А какая разница? В этом деле нет времен…

И все замолчали, кроме Джемми, который поклонился Керту в ноги и, поддерживая тяжкий груз защиты «Барселоны», источник будущих продолжателей рода Хендриксов, проникновенно проговорил:

– Здравствуй, отец. Спасибо за дочь, спасибо за рыженький. Благослови нас на свадьбу.

И от сильного душевного напряжения сильно вспотел, от чего Джанис, ровно Наташа Ростова, грохнулась в обморок. И у обоих было счастье, которое они продолжили за часовенкой, где по этому случаю временно наступила ночь.

– Так какой вопрос вопросов ты хотел задать мне, Керт?

Только что народившийся в качестве отца и тестя, Керт молча смотрел на меня, так как именно за вопросом о вопросе вопросов он и отправился на встречу со мной в местечко Вудсток, где в море-окияне есть остров Буян, с часовенкой, в которой медленно умирает (по последним сведениям) камень Алатырь, исполняющий желания. Керт молча посмотрел в сторону часовенки. И из песочных часов послышался шелест сыплющихся вниз песчинок.

– А хочешь ты узнать, мальчик, кто в одна тысяча девятьсот сорок третьем году съел грибной суп, картошку, жаренную на комбижире, и выпил компот из сухофруктов и кто оставил голодным твоего отца Джонни Кобейна в городе Замудонск-Сибирском?

И Керт понял, что именно этот вопрос он и хотел задать, ибо с него каким-то образом и началось его путешествие по жизни. [13]

– Это я, Керт, – сказал молчавший до сих пор Джем Моррисон (а чего ему было говорить раньше, чем это необходимо для развития событий). – Это я съел грибной суп, картошку, жаренную на комбижире, и выпил компот из сухофруктов.

Из часовенки выкатилась очередная каменная слеза.

– И сейчас мне покоя не дает горькая моя вина. Хоть в ней и нет моей вины, а все ж… И Кристи, Кристи, Кристи… Как бы я хотел прижать ее к груди молодыми руками горячими, сказать: «Ты не плачь, не грусти, моя милая, обниму я твой девичий стан, и мелодию танго любимого нам сыграет красавец баян…» [14]

И Керт тут же простил Джема, и они обнялись, что родные братья, а когда Джем выпустил из объятий чуть придушенного Керта, в них тут же оказалась Кристи. Из девятнадцатого и двадцатого веков одновременно. [15]

И из часовенки в море-окиян выкатилась последняя каменная слеза.

И закончился песок в песочных часах. И исчезли все главные герои моей книги. Кроме Михаила Федоровича. Который сидел на берегу острова Буяна, болтал ногами в море-окияне и дремал. И в тяжкой дреме виделся ему коричневый материнский сосок, и гудел оставшийся на том берегу моря-окияна паровоз «Иосиф Сталин» образца сорок первого года. Отгудел, обратно превратился в Гарфанкла и вернулся в свой гэбэшный буфет. Где-то в дымке маячили две или три его жены (не паровоза, а Михаила Федоровича). А рядом также тяжко дремали ментовской человек Джилиам Клинтон и трехногий пес.

Кто такие?

Зачем?

Да хрен их знает.

Как, впрочем, и про все остальное.

Имя и отчество настоящие, фамилия закодирована.

Должен заметить, что расшифровкой аббревиатуры ВМААКС занимались лучшие умы Академии наук СССР, но так ничего и не смогли сделать. На этом деле сотни диссертаций защитили. В ранние времена ведомство Лоуренса Пабловича в поисках расшифровки добралось до Лос-Аламоса. Но ни Оппенгеймер, ни Поллард, ни еще кто в Лос-Аламосе об ВМААКСе ничего не слышали. И вместо расшифровки ВМААКСа приволокли чертежи атомной бомбы. Не с пустыми же руками возвращаться. Пришлось нашей науке самой прокладывать путь. И на этом пути неведомо как родилась идея синхрофазотрона в Обнинске, произошло самопроизвольное рождение сто шестьдесят второго элемента таблицы Менделеева, названного по неожиданности появления поллюцием, и был открыт способ выработки сыра «Русский камамбер». Но о расшифровке аббревиатуры ВМААКС так ничего и не узнали.

Ничего выстроилась фраза. В рамках «никто не придерется».

Сейчас я должен идти в бассейн, да и что значит «Значит, так…» я еще не придумал. К тому же не надо гнать, а то и так уже какая-то едрить-кубыть через пень-трахтень-хрень пишется.

Конечно, вы можете спросить, откуда герои узнали, что лежавший господин был Носом майора Дилона? Отвечаю. Если вы когда-нибудь на жизненном пути повстречаете Нос майора Дилона, то вы сразу его узнаете, потому что Нос майора Дилона – это нос майора Дилона, а не лейтенанта Синатры и уж тем более не полковника Уотерса. Я доходчиво объяснил?

Вы, конечно, помните детсадовскую страшилку… В одной черной-черной стране, в одном черном-черном городе, в одном черном-черном доме, в одной черной-черной комнате стоял черный-черный стол, на котором стоял черный-черный гроб, в котором лежала… ЧЕРНАЯ-ЧЕРНАЯ РУКА!!!

А уж никак не я, скромный сочинитель, желающий плодами трудов своих насытить вашу жажду к изящной словесности, жажду высоких чувств и не менее высокого полета мысли. И вместе с тем обеспечить себя и супругу свою куском хлеба, потому что пенсий наших едва-едва хватает на лекарства…

И я, Липскеров Михаил Федорович, автор этой книги. А то откуда бы я, Липскеров Михаил Федорович, знал все перипетии знакомства меня, Джема Моррисона, с Кристи и его деда Джея Моррисона с Кристи Фитцгеральд-старшей?

Как-то я нарвался на запись Кэба восемьдесят восьмого и, бляяяяядь, чуваку за восемьдесят! А «Хали-хали, хали-гей». Стап! Стап-стап…. Чук-чук, чук, чук-чук, чук-чук, стап-стап-стап, стап-стап, чук-чук. Ча! Ча! Ча!» снесло крышу пяти с лишком десятилетий.

Брат Хукер тоже с Кавказа, но родился здесь, в коренной России, имеет русскую жену, не говорит ни на одном из языков Кавказа, но, не будучи отягощенным излишним образо-ванием – церковно-приходское училище без золотой медали, – говорит по-русски. Как и всякий интеллигентный владелец бара-сауны.

У меня есть кой-какие сомнения на этот счет, хотя если вспомнить историю прихода на Кавказ некоей группы людей с юга, то наличие кавказцев с несколько специфическими фамилиями можно считать некоторым образом достоверным. Так что будем продолжать слушать рассказ брата Хукера с полным доверием.

Вы, господа, мои любезные читатели, почти наверняка решили, что я опять погружу вас в очередную черноту российской повседневности и на сей раз мощными мазками обрисую мерзости отечественной педофилии, чтобы еще раз ткнуть вас мордой и самому вдохнуть сладостно-мерзостный запах разлагающейся державы. Ан нет, дражайшие, другая сказочка вас ждет. Небольшая. Можно сказать, крохотная. Да хорошие сказки редко бывают длинными. Длинная хорошая сказка образуется в какую-то нудьгу, расплавленным сахаром влипается в молочный кисель мозга и превращается под черепочком в вязкие сладкие сопли. Да и сон от Замудонск-Машлыка до Кощеева дворца не столь далек и долог, чтобы его хватило для длинной сказки.