Сергей Жадан - Красный Элвис

— Да он, падла, этой рыбой нам весь коридор завалил! — сорвался на ноги один из сержантов. — Мы ее полночи собирали, как моржи! И щит с агитацией сбил! А у нас там вся оперативка! Мудак! — сказал он Алику и сел на место.

— Ну хорошо, — сказал Юлий Юрьевич, — давайте поблагодарим Алика за его историю.

— Спасибо тебе, Алик Заика, — прокатилось по залу.

Один из сержантов подскочил к Юлию Юрьевичу, тот подписал какой-то документ, и Алика потащили к выходу.

— До свидания, Алик Заика, — прокатилось вслед.

— Чтоб вы сдохли! — крикнул Алик, но сержанты заломили ему руки и выволокли в коридор.

— Ну что ж, — удовлетворенно сказал Юлий Юрьевич, — кто следующий?

— Давайте я, — поднял руку Боткин. — Смотри, — наклонился он к Гавриилу, — как я их сейчас урою.

— Ну давайте, — согласился Юлий Юрьевич.

— Я, — сказал Боткин, — Товстуха Евгений Петрович.

— Привет, Товстуха Евгений Петрович, — снова прокатилось по залу.

— Я — анонимный алкоголик, — радостно выкрикнул Боткин.

— Хорошо, хорошо, — откликнулась на это аудитория.

— Расскажи нам свою историю, Евгений Петрович, — попросил дежурный ответственный.

— История моя такая, — не заставил себя упрашивать Боткин. — Я — медицинский работник. Всю свою жизнь я посвятил служению на благо своих сограждан!

— А становился ли тебе в этом препятствием алкоголь? — попробовал повернуть разговор в более уместное русло Юлий Юрьевич.

— Становился, — не стал скрывать Боткин, — становился.

— И как он становился? — дальше поинтересовался Юлий Юрьевич.

— По-разному, — Боткин задумчиво почесал подбородок, — по-разному. Помню, как-то раз заступаю я на смену, как сейчас помню, девятого ноября дело было, как раз на праздник.

— Погоди, Евгений Петрович, — перебил его дежурный ответственный, — на какой праздник?

— Ну, день революции, — ответил ему Боткин, — седьмого ноября.

— А на дежурство ты когда заступил? — переспросил его строго Юлий Юрьевич.

— Девятого, — повторил Боткин. — Мы ж с коллективом после праздника еще не виделись, решили отметить. И привозят нам, как сейчас помню, труп. А нам как раз в магазин надо было съездить. Ну, я говорю, парни, давай, заноси его пока что на кухню.

— Евгений Петрович, — снова перебил его ответственный, — а чувствовал ли ты при этом потребность поделиться с кем-то своей проблемой?

— Вот, — ответил на это Боткин, — именно об этом я и говорю.

— Ладно, — не дал ему продолжить дежурный ответственный, — давайте поблагодарим Евгения Петровича за его историю.

— Спасибо, Евгений Петрович! — загудела благодарная аудитория.

И, раскланявшись во все стороны, Боткин, довольный, сел на свой стул.

— Ну, как тебе? — спросил он Гавриила. — А теперь давай ты.

— Я? — испугался Гавриил.

— Да-да, — подбодрил его Боткин. — Тут главное аутотренинг, так что давай.

— Ну что ж, — продолжил Юлий Юрьевич. — Кто дальше? Вы? — посмотрел он на Гавриила.

Гавриил было заколебался, но в спину ему приязненно зашипели, и он встал.

— Я Толик Гавриленко. — Новая волна приязни ударила ему в спину. — Я алкоголик.

— Анонимный алкоголик, — поправил его дежурный ответственный.

— Почему анонимный? — обиделся Гавриил. — Нормальный.

— И давно вы почувствовали, что алкоголь стал вам преградой? — спросил его дежурный ответственный.

— Да, — сказал Гавриил, — нет.

— Вы поняли, — попробовал ему помочь Юлий Юрьевич, — что не можете контролировать ситуацию?

— Конечно, — ответил Гавриил, — конечно.

— И что алкоголь становится стеной между вами и вашими близкими? — гнул свое Юлий Юрьевич.

— Несомненно, — согласился Гавриил. — Я, — сказал он, — когда женился, решил сэкономить на фотографе. И все фотографировал сам. Соответственно, меня не было ни на одном фото. На меня после этого обиделись родители, сказали, что я, очевидно, был такой пьяный, что не попал ни на одно фото.

— Хорошо, хорошо, — радостно зашумела аудитория.

— И когда вы решили сказать решительное «нет» алкоголю? — несколько ревниво перебил его дежурный ответственный.

— Да вы знаете, — сказал Гавриил, — я на самом деле еще не решил. Хотите, я расскажу вам свой сценарий? — неожиданно обратился он к Юлию Юрьевичу.

— Сценарий? — не понял тот.

— Да, сценарий. Я его придумал несколько лет назад. Это сценарий моего будущего фильма.

— Ну, не знаю… — заколебался ответственный, но аудитория снова зашумела, и Гавриил продолжил:

— Одним словом, это должен быть фильм-катастрофа.

— Катастрофа? — все так же растерянно переспросил Юлий Юрьевич.

— Да, фильм-катастрофа. Главный герой работает библейским сурдопереводчиком.

— Кем?

— Библейским сурдопереводчиком, он работает на телевидении и переводит с помощью рук Слово Божье. И вот как-то раз священник, за которым он переводит, открывает ему страшную тайну, что, оказывается, мы стоим на пороге гуманитарной и экологической катастрофы и что скоро нам всем настанет гуманитарный конец. И он предлагает переводчику записать для будущих поколений сурдоперевод Слова Божьего и заморозить его на тысячу лет. Потом священник становится жертвой неизвестных, а переводчик действительно записывает сурдоперевод Слова Божьего, я, правда, еще не решил, на каких носителях, но, скорее всего, на дивиди.

— Да, лучше на дивиди! — крикнул кто-то из зала.

— Да, правда, лучше на дивиди, — согласился Гавриил, — и передает это в секретную лабораторию на заморозку.

И дальше события разворачиваются через тысячу лет. Гуманитарная и экологическая катастрофа действительно происходит, но цивилизация выживает. Правда, со значительными культурными потерями.

— Какими именно? — спросил кто-то из зала, записывая за Гавриилом.

— В первую очередь, — объяснил Гавриил, — теряется способность воспринимать знаковые коммуникативные системы.

— Вы хотите сказать, — выкрикнул кто-то, — что цивилизация утрачивает способность воспринимать обычные знаковые носители информации?

— Именно так, — подтвердил Гавриил чьи-то догадки.

— Какие носители? — переспросил Юлий Юрьевич.

— Да буквы мы все забудем, — раздраженно объяснил ему Боткин, — что тут непонятного?

— Именно так, — снова согласился Гавриил. — Одним словом, вследствие гуманитарной и экологической катастрофы цивилизация утрачивает возможность воспринимать и интерпретировать фактически весь корпус так называемого культурного наследия. Книг нет, газет нет.

— Мобильников нет! — крикнул кто-то из зала.

— И цивилизация постепенно теряет свою культурную память, понимаете? Но в это время проходит тысяча лет, и в секретной лаборатории размораживается дивиди с сурдопереводом Слова Божьего. Тут вплетается криминальный сюжет, появляются злые силы, которые не хотят, чтобы размороженный дивиди стал достоянием потомков, но в конце концов Слово Божье попадает куда надо.