Сергей Герман - Фраер
- Название:Фраер
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сергей Герман - Фраер краткое содержание
Раньше считалось, что фраер, это лицо, не принадлежащее к воровскому миру. При этом значение этого слова было ближе по смыслу нынешнему слову «лох».
В настоящее время слово фраер во многих регионах приобрело прямо противоположный смысл: это человек, близкий к блатным.
Но это не вор. Это может быть как лох, так и блатной, по какой-либо причине не имеющий права быть коронованным. Например, человек живущий не по понятиям или совершавший ранее какие-либо грехи с точки зрения воровского Закона, но не сука и не беспредельщик.
Фраерами сейчас называют людей занимающих достойное место в уголовном мире. Для обозначения простачка остались такие слова, как «штемп» («штымп»), «лох», «фуцан», «олень» и т. д. Фраера же нынче — это достойные арестанты, рядовые «шпанского» братства.
Битый фраер, злыдень, пацанское племя — умеющий за себя постоять, человек, которого нелегко провести, способный и умеющий дать сдачи.
Честный фраер или козырный фраер — это высшая фраерская иерархия, т. е. арестант, заслуживший уважение среди людей, с которым считаются, даже имеющий голос на сходняках, но все-равно не вор.
Диссиденты, «политики», «шпионы» — люди, заслужившие с начала 60-х уважение и почет в «воровском» мире — принадлежали к «фраерскому» сословию. А они зарекомендовали себя как «духовитые», то есть люди с характером, волей, куражом — теми качествами, которые ценятся в «босяцком» кругу.
Фраер - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Утром Женька заметил: «Ты так матерился во сне! Прямо через слово, да зло так…»
И я подумал, значит тюрьма достала и меня. Злоба была внутри. Безотчетная, недоступная к ощущению. Но была.
Надо с ней расставаться, иначе беда!
После нового года — десять выходных. Страна выходит из запоя. Офицеры и контролёры ходят хмурые, опухшие.
Юра Дулинский зашёл в комнату ДПНК. Дежурил майор Алексеев. Все звали его просто Алексеичем. В комнате дежурного пахло перегаром и крепким табачным дымом.
Алексеич рассказывал сержантам историю о том, о том, как в Новогоднюю ночь чуть не убили Васю Мента. Он с женой встречал Новый год в кафе «Росинка». Вышел на улицу перекурить и проболтался, что служит в зоне. Его начали бить. Вася успел добежать до машины и уехать. Жена осталась, так и не заметив исчезновения мужа. Домой вернулась только под утро. Назвала мужа — козлом и завалилась спать.
Дуля пересказал эту историю нам.
Пока мы смеялись его взгляд остановился на Колобке.
— А ты чего здесь, Миха? Тебя там спецчасть ищет. Говорят с Новым годом поздравить хотят. Тебе год добавили, надо расписаться!
Помертвевший Колобок помчался в штаб. На входе дежурный прапорщик небрежно обхлопал его карманы.
Колобок стоял перед ним, привычно выпятив грудь и растопырив руки, в торжественно-идиотской позе.
Личный шмон, повторявшийся несколько раз на дню, давно уже превратился в пустую формальность. Колобка тревожила другая мысль.
Сколько добавили?
— На вашу помиловку пришел ответ, — сказала начальница спецчасти, выдерживая паузу, — Скоро поедете на посёлок.
Съязвила. — Поднимать сельское хозяйство. Теперь я буду спокойна за продовольственную программу.
Глаза у Колобка стали какими-то отсутствующими, словно он смотрел в себя.
Нашёл в себе силы, чтобы что-то пролепетать.
Начальница взяла со стола белый лист с круглой печатью:
— Прочтите и распишитесь.
У Колобка расплывались буквы, дрожали руки. Он еле нашёл строки: «…заменить неотбытый срок наказания колонией — поселением». Ниже стояла круглая гербовая печать и подпись.
Колобок вернулся потрясённый. Долго не мог говорить.
Я подначивал.
— Мишаня, скоро значит по водочке загуляешь?
Колобок блаженно щурился.
— Да-ааа!
— Смотри, не убей опять кого, по пьяни!
Через две недели Колобок ушёл этапом в Архангельскую область. Перед тем как проститься, долго тряс мою руку, говорил:
— Лёха, ты человек! Человечище! Освободишься, приезжай в Москву. Сделаю для тебя, всё, что смогу.
Я пришёл в барак. Достал из тумбочки черновик жалобы.
Перечитал. Задумался.
«Боже мой! Какой бред я написал на четырёх тетрадных листках! Такое можно было написать только по обкурке. Наверное только в таком же состоянии это можно было читать. А может быть в этой президентской комиссии по помилованию никто ничего и не читает»?
Как говорили на Древнем Востоке: «Слабосильны верблюды моих недоумений!
Больше Колобка я так и не встретил. Через три года после освобождения, во время застолья его зарезала ножом сожительница.
И опять наступила весна. На крышах бараков таяли сосульки. Медленно тянулись дни.
В зоне выходной. В клубе готовились к концерту музыканты. Через открытую форточку доносился свежий зоновский шлягер.
Снег, не тая, блестит на тулупах солдатских,
Вышки тихо скрипят на промозглом ветру
А татарин Хасан не устанет болтаться
От стены до стены, ляжет только к утру
На реке Колыме задержались морозы,
На реке Колыме — вечный голод и тиф
На реке Колыме мрут от туберкулёза,
На реке Колыме человек ещё жив
Я сижу за столом с толстой рваной книгой. Некоторые страницы из неё вырваны. Это раздражает. Теряется последовательность. Заходит Виталик.
Два дня назад он прошёл комиссию. Через две — три недели будет дома. Я захлопываю книгу, убираю её под подушку. Есть ощущение, что Виталик зашёл неспроста. Так и есть. В рукаве у него папироса.
— Пойдём на воздух! — Мотает он мне головой.
— А Женька? — Спрашиваю я.
— Я ему оставил. Он ночью сам на сам уделается.
Мы сидим у стены барака. Через решётку локалки вся зона видна, как ладони. Если кто-то из наряда пойдёт в нашу сторону, мы увидим.
На нами повис сладковатый запах конопли.
Виталик задерживает дым в лёгких, потом медленно выпускает из вытянутых губ белое облако. Его уже поволокло на рассуждения.
— Смотри Лёха, в природе ведь тоже, как у людей. Апрель — сука, пришёл как хозяин! Всё тут по его. Жарко! Тает. И никуда его не подвинешь, своё возьмёт!
Голуби это черти шкварные, жрут на помойках, всего боятся. Воробьи шпана. Камазовский котяра — шпанюк!
Я затягиваюсь. Меня тут же накрывает мягким одеялом. Как в замедленном кино протягиваю Виталику папиросу.
— Ты только за этим меня позвал, братела?
— Да нет… Благодарю тебя, Лёха, что добазарился с отрядником. Век не забуду!
Я перебиваю. — Ладно, чего ты меня облизываешь. Расскажи, какие у тебя перспективы?
— Пацаны приезжали. Сказали, что устроят меня на Центральный рынок, рубщиком мяса. Неплохое место. Всегда при деньгах и никакого криминала.
— Ну, а с личной жизнью как? — Спрашиваю я. — Где жить будешь?
Это основной вопрос, который стоит перед всеми освобождающимися. Куда? К к кому?
Родители есть далеко не у всех.
За годы отсидок связь с родственниками теряется. Хорошо, если есть взрослые и самостоятельные дети. Если не бросила жена. Если ждут верные друзья, обещавшие поддержать. Помочь с работой.
Свободу ждали. Многие со страхом. Они не знали как им жить за воротами тюрьмы. Дико боялись потеряться. Словно маленькие дети в большом городе.
Одинокие мужики, перед освобождением предусмотрительно начинали вести переписку с заочницами. Их находили через объявления в газетах, а то и просто по приходившим в колонию письмам. А потом, освободившись, ехали, очертя голову, свататься по сути к незнакомым бабам, в незнакомые города. Вариант не самый лучший. Если на бабу не позарился никто из вольных мужиков, то можно себе представить, что это за сокровище.
— Любовь у меня образовалась. — Говорит Виталик. — Людка! Такая бикса! Заботливая! Каждые три дня приезжает. Хавать привозит. Сигареты. Опять же душевное тепло! Думаю, что у неё и тормознусь.
Виталик мизинцем подлечивает криво пошедший огонек. Передаёт мне папиросу.
— Ты не переживай. У тебя через пару месяцев тоже УДО. Я тебя встречу. Помнишь как в кино «Однажды в Америке»? Вот точно так и бужет.
У меня начинает болеть голова. Коноплю скорее всего вымочили в ацетоне.
— А нельзя ли договориться, — хмуро спрашиваю я, — чтобы твоя Людка приезжала ещё и ко мне? Так хочется душевного тепла.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: