Сергей Коровин - Прощание с телом

У меня, кстати, действительно много дел: перевод несчастного Burgess’a сделан только наполовину, даже меньше; к августу я наобещал закончить своего «Катастрофиста», но застрял в четвертой главе; потом, Анька требует предисловие к дурацким Колькиным афоризмам — немедленно! Когда все будет делаться? И в первую голову нужно поехать поднять спиннинги — они же свалились с причала — катушки жалко. Сезон жалко, всё прахом! Нет, за завтраком придется ей что-нибудь наплести про крайнюю занятость и сваливать. Во всяком случае, установить пристойную дистанцию.

Но в столовой я ее не увидел. Мне было неловко справляться, да и у кого, не у этих же шведских куриц, которые вылупились на меня, будто я какой-нибудь артист или футболист — просто глаз не сводили, и я решил сам провести негласное дознание. Наскоро откушав благопристойной кашки с ломтиком маасдама и парой скромных яиц, выцедив с расстановкой стаканчик с четвертью оранджджуса под бесстыжими взглядами, я одарил все стадо сияющей улыбкой и поспешил в наш темный коридорчик.

Другой бы на моем месте просто вежливо постучался в дверь: «Не дрейфь, детка, открывай — папочка пришел», а мне почему-то захотелось подойти на цыпочках и прислушаться. Кстати, первое, что я заметил на подходе, это легкие, почти незаметные следы кроссовочек тридцать шестого размера. Свет проникал через стеклянную дверь в том конце коридора, и у крохотных невидимых песчинок перед ее номером появились тени. Их было буквально несколько штук по окружности и намек на расходящиеся лучи — я ее подошвы видел. У меня опять все застучало внутри — знаете ли, всякие маленькие детали могут открывать великие тайны. Я в этом уже убедился. Тем более что следы свежие — здесь протирают пол чуть не на рассвете, во всяком случае, до завтрака, потому что полы и тарелки моет одна тетка. Значит, моя чудненькая игрушечка уже куда-то выходила и возвращалась. И сейчас ее тоже нет. Для верности я слегка повернул ручку замка — дверь не поддалась. «Черт, где ее носит?» Нет, я не терзался ревностью и вообще нисколько не волновался из-за ее отсутствия — может, купаться пошла, может — гулять — куда она денется? Я еще раз тряхнул ручку, и тут меня осенило: идиот, а если она!.. — и кинулся к своей двери. Но и в моем номере было пусто, только воздух помещения наполнял никем не занятую постель, кресла, диван, холодную ванну и прочее.

Мне захотелось немедленно избавиться от горького разочарования, которое затопило меня по самые, можно сказать, помидоры. Я даже скрючился на мгновение, а потом вскочил и пулечкой выбежал в коридор — прочь от этих синих босоножек, бесстыже раскинутых на полу в разные стороны. Где мой верный катер, где мой безотказный мотор? — думал я. Сейчас поставлю, оформлю выход, поднимусь до городского пирса и забагрю кошкой свои снасти. Я их, знаете ли, не на помойке нашел — это настоящие катушки Okuma и палки Catana, если это кому-нибудь что-нибудь говорит — чистый карбон.

На пограничном причале я оказался в половине десятого. По дороге от моего внимания не ускользнула ни одна из редких загорающих задниц на огромном пустом пляже. Не имея даже понятия, какого цвета у нее купальник, я, главным образом глядя сверху, отыскивал знакомую пляжную кошелку. Но это совершенно невольно, потому что мысленно расстался с ее хозяйкой на некоторое время. Словом, скакал по дюне, пока не остановился на самом краю с разинутым ртом.

В устье, к моему изумлению, кишели лодки. Народ энергично сек по фарватеру, начиная приблизительно с траверза дозорной вышки на российском берегу и почти до середины мола. Причем то один, то другой бросали удильники и начинали проворно выбирать леску. Это означало только одно: клев! Не веря в такую удачу, я чуть не кубарем скатился с откоса и помчался в кандейку. Какие, к лешему, кошелки? Какие сандалики? Какие, вообще, бабы, когда судак берет на секуху? В половине десятого! Да в жопу эти спиннинги, после достану! Короче, я плюнул на спасение своего потонувшего имущества и присоединился к ловле.

Черт побери, как здорово, когда река тебя несет со скоростью трамвая, а ты играешь тяжелой граненой секухой у самого дна! Дерг, дерг, дерг и вдруг — опа! — они там хватают ее — только так, — ну и тащи. Бывало, случалось за один проход и двух заарканить, хотя этот кусок фарватера проскакиваешь, дрейфуя, от силы за две-три минуты — такое течение, — и потом пилишь обратно уже минут двадцать, если на веслах. Без мотора тут, как я давно понял, делать нечего.

В этот раз первым попался какой-то недомерок — не больше килограмма, потом вообще — окунь, и только после него уже все пошло как надо. В конце концов я затащил на борт штук пять увесистых хвостов: Хорошего, Матерого, Волчару и так далее — все хватали напротив большой черемухи, — и решил, что этого довольно — а куда их больше? — что пора заканчивать. Но вырваться из карусели оказалось не так-то просто: когда я, в очередной раз скатившись в залив, разворачивался возвращаться на базу, какая-то неведомая сила внезапно толкала сектор газа до отказа, и катер с ревом проскакивал наши причальные сваи, пограничный причал, затон рыбзавода, стоянки траулеров, мотоботов, рефрижераторов, возвращаясь на исходную, где мои руки сами собой нетерпеливо изготавливали к бою глубинную снасть. Ну, ладно, рассуждал я раз за разом, прислушиваясь к тому, что происходит на том конце лески: еще одного возьму и — домой. И этаким образом малодушие торжествовало бы, наверное, до обеда, но в какой-то момент мой глаз зацепил краешком на берегу знакомые динамовские цвета. Только теперь — синий верх, белый низ. Приглядевшись, я увидел, что мне машут ручкой.

«Хватит кататься, — сказала моя птичка, когда я выключил двигатель, ткнувшись в песок у самых ее кроссовочек. — Смотри, что я тебе принесла», — и вытащила из кошелки какой-то предмет одежды.

Я протянул ей грязные руки — в рыбе и вообще, — но и отсюда было видно, что это настоящая «Nike» — классная тенниска долларов за тридцать, ей-богу! Заметив мое недоумение, она пояснила:

«Вот в этом, — и показала мне на грудь, — я с тобой никуда не пойду. — Действительно, моя маечка выглядела далеко не свежей: бурые выделения из разбитых носов вчерашних солдатиков, чешуя, слизь и кровь сегодняшних судачков. И потом: я в ней спал. Неудивительно, что на меня пялились в столовой. — Я сегодня, наконец, хочу поужинать».

Широким жестом я показал на свои трофеи: «Вот тебе ужин».

«Ой, что это? — удивилась она. — Где ты их взял? Поймал, что ли? Сам? Тут водятся такие рыбы? Ничего себе. Но ты меня не понял: мы пойдем в ресторан. Тут, говорят, есть один на берегу — вполне пристойный. Там, — она махнула в сторону моря. — Только надень, пожалуйста, какие-нибудь другие штаны. У тебя есть?»