Дмитрий Калин - Книга россказней

– Можно, я дома съем? – тихо попросила она, указывая на сладости.

– Конечно, конечно, – засуетилась хозяйка. – Сейчас соберу.

Старушка с пакетом осторожно, и мелко переступая, засеменила к выходу. Светлана смотрела на согнутую спину и сползшие короткие чулки, выглядывающие из-под долгополого халата. Замусоленные тапочки со смятыми задниками шаркали по полу.

Хлопнула дверь, и монотонное «тук-шарк-ширк» зазвучало в подъезде.

Светлана тяжело вздохнула. Из комнаты вынырнуло настороженное лицо мужа:

– Ушла? Наконец-то!

– Знаешь, мне ее даже как-то жалко. Одна-одинешенька. Целыми днями дома в четырех стенах, поговорить не с кем…Вот и ходит к нам.

– Не только. Ко всем соседям наведывалась. Только она им надоела, поэтому пускать перестали. Вовка рассказывал. Дверь открывает – баба Маша на пороге. – Мол, мать дома? «Нет», – говорит, и захлопнул дверь перед самым носом. Понятно, что женщина старая – скучно ей, но и других понять можно. Ну, нельзя же каждый день по нескольку раз приходить. У всех свои дела, своя жизнь, свои проблемы. В конце концов, и одним побыть хочется, отдохнуть. Ладно, если бы она наша ровесница была. А так… О чем с ней говорить? Да и не разговорчивая она. Сядет и молчит. И ты не знаешь, что делать… Тоже сидишь, как дурак, и молчишь вместо того, чтобы своими делами заниматься. Встать и уйти неудобно как-то. И мучаешься, места себе не находишь. И потом она не одна – сноха к ней приезжает каждые выходные, внуки…

Вспомнилось, как однажды баба Маша притопала около семи утра. Олег, злой спросонья, натянул на голову одеяло и накрылся подушкой, чтобы настойчивый звон окончательно не вырвал из плена дремоты. Старуха пришаркивала еще несколько раз, пока не попала внутрь. Причмокивая беззубым ртом, баба Маша объяснила – в ее квартире потоп.

Влага струилась в ванной, совмещенной с туалетом, из ржавого стояка. Перекрыть его не удалось, и тогда Олег замотал старую трубу жгутом и подставил ведро. Воды натекло по щиколотку. Грязная тряпка шлепалась на пол и, скручиваясь, выдавливала грязные струи в унитаз. Закончив уборку и ожидая, пока баба Маша дозвонится до ЖЭКа, Эдиков огляделся. Доски пола с облупившейся коричневой краской ходили ходуном, стертые обои редкими лохмотьями свисали со стен, занавески траурно темнели на окнах. Посреди комнаты пыльный телевизор с экраном, полузакрытым салфеткой-саваном. Кровать с железными стойками и панцирной сеткой забилась в угол. Стол, накрытый вместо скатерти пожелтевшими газетами, выставлял напоказ мутный графин и грязную чашку. В квартире пахло старостью, одиночеством и безысходностью.

В ЖЭКе сообщили, что сантехник придет в течение дня, и тогда старуха набрала номер снохи. Длинные гудки – и ухо уловило визгливый женский голос:

– И что я должна делать? К тебе мчаться, сломя голову? Я вообще-то на работу опаздываю. Звони сантехникам! И хватит мне по всяким пустякам названивать! До смерти уже надоела! Совсем мозги не работают!? В дурдом тебя пора сдавать! Все! Вечером приеду! Может быть…

Сноха не приехала. Сантехник починил водопровод через два дня.

– Помнишь, без воды сидели? А ведь ей тогда, кроме меня, никто не помог, – вздохнул Олег. – Никто не открыл. Вот так не впустишь, а вдруг что-нибудь серьезное случилось: плохо стало, или еще что? Молодая, наверное, нужна была, а теперь… лишний человек, путающийся под ногами. Не дай Бог до такого дожить. Приготовить некому, не говоря уже о том, чтобы в магазин сходить.

Баба Маша, действительно, иногда просила купить ей продукты.

– Молочка и хлебушка, – просила она, заискивающе заглядывая в глаза, и совала мятые бумажки.

Эдиковы каждый раз наотрез отказывались от денег, покупая на свои. Старуха, чувствуя, что к ней относятся по-доброму, начала захаживать в гости. Сначала редко, затем раз в неделю, а потом каждый день. Супруги шутили по этому поводу и рассказывали знакомым, что взяли над бабушкой шефство. Но визиты становились все чаще и все надоедливее.

Соседки, прослышав о хождениях, посоветовали поступать так же, как и они – попросту не открывать дверь, а с бабой Машей провели воспитательную беседу. Увещевания не мешать молодым ни к чему не привели. Старуха смущенно улыбалась, не понимая, чего от нее хотят. Оставалось смириться и терпеть.

Тук-шарк-ширк, тук-шарк-ширк. До боли знакомые звуки заставили насторожиться и переглянуться. За время знакомства с бабой Машей у супругов резко повысился слух. Они научились различать ее шарканье среди всевозможных звуковых помех и определять приход с точностью до секунды.

– Опять идет! Что ей на этот раз нужно? – уныло вздохнули Эдиковы.

Звонок коротко звякнул. Олег шарахнулся в другую комнату, а Светлана зашагала к двери:

– Баб Маш, проходите. Случилось что?

Старуха молчала, уставившись в пол.

– Мужа позови, – вдруг очнулась она через минуту, словно вспомнив, зачем пришла.

– Да, баб Маш? – с кислым лицом подошел Олег.

Женщина подняла глаза, разглядывая чету. Телевизор выдавал бразильский сериал под отсчитывание секунд протекающего крана. Ночная бабочка, отыскав открытую форточку, шлепнулась о люстру и, шелестя крыльями, затанцевала вокруг. Комар, попищав над ухом, взвился под потолок.

– Спасибо вам, – прошептала старуха. – Спасибо.

Глаза заслезили сильнее обычного, выкатывая соленую влагу в желоб морщин. Неловко затоптавшись, она повернулась и – тук-шарк-ширк, тук…

– Баб Маш, что произошло?! – бросились к ней супруги, очнувшись от растерянности. – Помочь, может быть, чем надо? Вы только скажите!

Старуха помотала головой и, не оглядываясь, зашаркала вниз. Дверь медленно затворилась, отделив ее от Эдиковых. Тишина повисла мокрым плащом на крючке прихожей.

Неожиданно Света всхлипнула. Олег глянул на супругу, нахмурился и вышагнул на кухню. Отгородившись стеклянной дверью, он закурил сигарету у сумрачно потемневшего окна.

Еще год тому назад супруги и не подозревали о существовании бабы Маши. Они искали жилье по объявлениям и приехали взглянуть на очередное предложение. Квартира оказалась в старом трехэтажном доме с желтыми пупырчатыми стенами, серой замшелой крышей и палисадником. Во дворе тополя, вытянув шеи, плевались сверху липкими чешуйками почек. Березы кисточками ветвей подводили к голубому небосводу пушистые ресницы облаков. Клены жмурились, закрываясь от солнца трехпалыми листьями. В мелких лужах отчаянно плескались воробьи, нахваливая водные процедуры. Голуби, бродившие вокруг них, одобрительно ворковали, но присоединиться не спешили. Вороны переругивались, отнимая друг у дружки обрывок целлофанового пакета. Засохшее дерево дробно барабанило, роняя труху.