Дмитрий Калин - Книга россказней

Гитара улеглась на влажную траву, уступив место свирели. Тонкие пронзительно-печальные звуки понеслись над волнами. Пальцы сами собой плавали по дудочке, рождая мелодию, никогда раньше не вылетавшую из ее нутра, но совпадающую с внутренним камертоном человека. Достигнув противоположного берега, она вернулась обрывками еле уловимого эха и, получив новую силу, полетела обратно. Отчаявшись найти успокоение, стала искать выход, бродя вдоль кромки воды, суживаясь и закручиваясь в спираль. Наконец, ее острие коснулось середины озера, и воды, повинуясь неведомой силе, завертелись, ускоряясь и превращаясь в углубляющуюся воронку, напоминающую раструб духового инструмента. И вдруг из нее разноцветной радугой хлынули те самые звуки, что грезились Александру. Мелодии перемешались, приспосабливаясь друг к другу, и спустя мгновения зазвучали в унисон. Упоение и восторг охватили Собирателя, оказавшегося в вихре осязаемых сверкающих всполохов и искрящихся звуков, растворяя его в себе и превращая в звук…

Симфония сыграна. Земля отложена до следующей игры. На этот раз мелодия удалась на славу. Особенно пронзительным и нежно-нервным вышел финальный звук. Не так ли?!

Черная бездна согласно кивнула слепой вечностью.

Березка хлопала ладошками-листьями, восхищаясь проделками ветра. Бахвалясь своей молодецкой удалью, он подкрадывался к сморившимся от жары деревьям и отвешивал им подзатыльники. Разом очнувшись от дремоты, те шипели, злобно размахивая ветвями, пытаясь схватить хулигана. Но вихрь легко ускользал из корявых пальцев и, подвывая от восторга, забрасывал увальней облаками пыли, клочками бумаги и рваными пакетами. Вдоволь потешившись, он взвился ввысь и задал трепку ошалевшим птицам. Выщипанные перья он махом превратил в ладьи и с мальчишеским азартом принялся гонять по лужам.

Наконец, устав от проказ, ветер стих. Обняв березку за тонкую талию, он стал что-то ласково нашептывать. Та смущенно отвечала еле слышным шелестом листвы.

Мария Федоровна Шишкина вслушивалась в тихую беседу, безрезультатно пытаясь разобрать ее смысл. Слишком много времени прошло с тех пор, когда люди понимали язык природы. Хотя полностью он не забылся, оставшись в глубинах человеческого подсознания. И поныне и в шепоте листвы, и в хихиканьи ручьев, и в надменном молчании скал, и в криках птиц и животных чудится что-то знакомое. Кажется, что еще чуть-чуть, – и поймешь забытый язык. Но ничего не получается. И от этого становится грустно.

Вот и сейчас Мария Федоровна запечалилась. По своему опыту она знала, что выйти из безрадостного состояния можно только, взяв в руки книгу. Подобно путнику, умирающему в раскаленной от зноя пустыне и мечтающему о глотке чистой, холодной до ломоты в зубах родниковой воды, Мария Федоровна грезила о пыльных библиотечных томах.

Чтение всегда приносило ей радость. Она была счастлива, пробегая взглядом по вязямь строк, перелистывая страницы и ощущая их запах.

Каждая книга, как и всякий человек, пахла по-своему. Мария Федоровна вспомнила, что, впервые попав в библиотеку, остолбенела на пороге и стала принюхиваться.

– Что с тобой? – удивилась мама, приведшая маленькую Машу.

– Как чудесно пахнет!

– Ничего не чувствую. Наверное, это мои новые духи.

Но девочка знала, что тончайший, еле уловимый и ускользающий аромат источали книги.

Много лет позднее, когда Мария Федоровна стала библиотекарем, она научилась по запаху определять автора и названия книг.

Книги одних и тех же писателей всегда пахли почти одинаково, но каждое их произведение имело свой оттенок. Тома «Войны и мира» Толстого изливали смесь из ароматов свечей, шампанского, вечерних нарядов, порохового дыма и запаха крови. «Овод» вонял гнилой плотью и душной тюрьмой, а книги Паустовского благоухали цветами, лесом и водоемами.

Даже если Марии вдруг попадался незнакомый автор, то она безошибочно могла сказать, хороша книга или нет, даже не читая ее.

Самый безобразный запах был у низкопробных детективов и слезливых дамских романов. От них разило перегаром, дешевыми духами, экскрементами и нижним бельем.

Именно так частенько воняло и от людей, с которыми Мария Федоровна была вынуждена общаться.

Вот и сейчас она унюхала этот тошнотворный запах и осмотрелась вокруг. Как всегда – ничего интересного. Ее соседи, расположившиеся поблизости, так же, как и она, скучали, утомленные жарой. О каждом из них Мария Федоровна знала почти все.

Справа, под березкой, присоседился забулдыга по кличке Васька Кучерявый. Прозвище никак не соответствовало облику лысого мужика, «шевелюру» которого прикрывали две-три волосинки. Назвали же его так из-за одного случая, произошедшего лет пятнадцать тому назад, когда у него еще прическа нормальная была.

Как-то раз Василий приехал в деревню к бабке с дедом. Выпили на радостях за встречу. Вскоре и дружки его закадычные на пороге появились. Добавили еще. Впрочем, долго за столом гости рассиживаться не стали. Дела у них оказались важные – крышу в колхозном коровнике красить председатель заставил. Васька от нечего делать с ними увязался. На мотоцикле с коляской быстро до места доехали и почти без приключений: только пару раз в кювет улетели, да дерево задели. Так, слегка.

Стали красить. Полчаса кисточками помашут – по соточке на грудь примут. Дружки Васькины – люди деревенские, к самогону привыкшие. А Ваську с непривычки разморило, шатать из стороны в сторону стало. Ну, и наступил в коровью лепешку, коих возле фермы, как блинов на Масленицу. Ухватился за лестницу и вместе с ней на землю полетел. Лестница ненароком ведро с краской, стоявшее на верхотуре, зацепило. А оно точнехонько Ваське на голову и приземлилось. Стоит «маляр» и понять ничего не может: вроде светло было, а тут вдруг тьма кромешная наступила и по лицу жижа течет. Парни вместо того, чтобы помочь, ржут как сивые мерины. До того довеселились, что вместе с крыши и грохнулись. И хоть бы хны. Один только руку сломал, а второй лоб рассек.

Отмывали бензином Ваську долго: лицо оттерли и одежду, а волосы не смогли. В таком виде и привезли внучка к деду с бабкой. Те увидели – мать честная! Мало того, что волосы у него зеленые, как у водяного, так еще и дыбом стоят. Это пока его на мотоцикле везли, ветер феном поработал. Пришлось стричь Ваську наголо. Дружбаны его, как лысым увидели, так сразу Кучерявым и прозвали.

Другой сосед, Никита, тот, что напротив липы, Васьки ничем не лучше. Каждый год, как только месяц май, в загул уходит. Жена сразу его из дома выгоняет – ступай, мол, куда хочешь. А куда ему идти?! Поэтому и жил месяцами возле помойки: ел, спал и деньги на водку у прохожих клянчил. В последний раз ему кто-то физиономию так разбил, что он на Винни-Пуха стал похож. После этого он к бомжам подался. Вместе пустые бутылки и макулатуру собирали, а на выручку покупали бодягу.