Мелф - Концерт для Крысолова

— Все, продули, — сказал он и выругался. Потом буркнул:

— Сигарета есть, Еврейчик?

— На, — сказал Ронни.

— Все, продули…

Рохля и Ганс скорбно посмотрели на синюю лодыжку Рихарда.

Яльмар меж тем с ухмылкой что-то говорил Фрицу и Францу, своим верным вассалам. Он даже не подошел взглянуть, что с Рихардом. И это вывело обычно тихого Ронни из себя.

— Доиграем, — сказал он.

— Трое на четверо? — сказал Рихард, — Рёхнулся ты…

Проигравшие часто чувствительны к взглядам, и потому Рихард вдруг обернулся:

— А ты чё тут болтаешься? Пшел вон!

Это было адресовано тому самому чужому аккуратному пареньку с кожаной папкой.

Он спокойно выдержал четыре неприязненных взгляда и сказал:

— Я же просто смотрю.

— Не фиг тебе тут смотреть, — рыкнул Рихард.

Но тот ни капли не смутился. Более того, проявил неслыханную наглость:

— А можно я с вами? Ты же, — извиняющийся взгляд на Рихарда, — теперь играть не можешь…

— Да мне пофигу, — ухмыльнулся Рихард, — Еврейчик, если вы из себя намерены дураков ломать, то бери этого.

Ронни с сомнением поглядел на чистенький костюм новобранца. А тот уже улыбался ему:

— Ну можно? Да?

— Играй, — процедил Ронни, — как звать-то?

— Бальдур…

— Ладно, пошли.

Бальдур швырнул на бревна папку и пиджак, стянул галстук, по локоть завернул рукава сорочки.

Команда соперников встретила пополнение во вражеском стане насмешливым свистом. Бальдур только улыбнулся…

Аутсайдеры не верили своим глазам. Чистюля просто преобразился, когда услышал первый глухой шлепок истерзанного мяча об утоптанную землю… Ронни вздрогнул, когда нечаянно столкнулся с Бальдуром и увидел, какие у него злющие, горящие глаза… Парень сражался на поле, как на фронте. Он не бегал — летал, а мячик был как маленький муштрованный пес, обретший наконец хозяина — он сам летел, катился, рвался к Бальдуру и послушно прилипал к его щиколотке… Парень отличался виртуозной обводкой, вскоре оказался один на один с Поросенком — и влепил в ворота из двух кривых столбов красивый, унизительный по своей элегантности гол…

Ронни заметил, как зло сплюнул Яльмар, но ему было плевать на это. Игра пошла. Вдвоем с новичком они довели счет до 7:8, а потом Яльмар опять случайно — ну и кто посмеет сказать, что не случайно? — вышиб злосчастный чумазый мячик на дорогу, где тот моментально испустил дух под колесами грузовика.

— Вот черт, — сказал он после этого, — Ладно, с меня новый.

На новичка он и не взглянул — а что было глядеть. После игры тот выглядел ничем не лучше всех остальных — в грязи по уши, волосы дыбом, мокрый лоб в черных разводах.

— Сигарету дайте кто-нибудь, — процедил Яльмар.

Фриц и Франц синхронно хлопнули себя по карманам и пожали плечами. Ронни выудил пачку, смял и выкинул, последнюю сигарету стрельнул у него Рихард. Остальные не курили, а у Рохли, который курил, в жизни своих сигарет не было.

Бальдур протянул Яльмару недавно початую пачку. Сигареты были пижонские, американские, дорогие, как черт — «Пэлл Мэлл». Яльмар сам курил такие. Впервые он сподобился пристально взглянуть на новичка, грязными пальцами вытягивая из пачки сигарету.

— Ничего играешь, — снисходительно обронил он, — Как звать?

— Бальдур.

— А полностью?

— Бальдур фон Ширах.

Ну это было ясно, подумал Ронни, что «фон». А Яльмар вдруг хлопнул парнишку по плечу:

— Мой Бог, да я твою маму знаю! Они с моей подруги! Ну, понял?

— Но, — замялся Бальдур, — у моей мамы много подруг, честное слово.

— Лотта фон Гроф.

— А! Так ты фон Гроф, понятно, — улыбнулся Бальдур, — Яльмар, да?

— Да, да.

Яльмар собирался ни с кем, кроме Бальдура, и не разговаривать сегодня, но тот неожиданно разрушил его планы.

— Ребята, а вас как зовут?..

Уве, который ничего этого не знал и которому до пацанских игр не было никакого дела, сразу же заставил оруженосцев устроить новичку дельную проверочку — и они устроили. Он не побоялся задирать красных на улице и влезть в заведомо неравную драку. Ну, разумеется, оруженосцы не дали им сильно его отколотить. Если б он трусил или хныкал — то просто ушли бы, и больше б он рядом с Франком не появился. Но паренек дрался, пока не свалили — пусть и случилось это очень быстро.

Стоило видеть его дорогой костюм после того, как он поцеловался с мостовой. А из носа и разбитой брови текли кровавые струйки, оставляя пятна на белом воротнике сорочки…

— Тебе дома не попадет? — поддел его Роберт, когда оруженосцы с триумфом возвращались.

— Попадет, наверно, — отозвался он совершенно равнодушно, словно его спросили не о родном доме, а о расписании поездов.

Вид у него был совершенно дикий, особенно рядом с этими парнями, которые выглядели уличными хулиганами, и тут — этот, в костюме с галстуком, промокающий белым платком кровавую юшку…

— Добро пожаловать в оруженосцы Черного рейхсвера, Бальдур.

Уве торжественно пожал ему руку, но паренек даже не улыбнулся.

Уве обвел ребят взглядом — и его острые, словно щепки, глаза впились в угрюмое лицо Ронни:

— Присмотришь за ним. Объяснишь, что к чему. А ты, — он перевел глаза на новичка, — не гляди, что наш Ронни еврейчик, прежде всего он — немец. Видал я на войне неплохих еврейских парней…

Ронни втайне обрадовался, что Уве поручил ему приглядывать за новичком.

Дело было в том, что Ронни, хоть вроде бы и считался у этих парней своим, все же был один. Никто особенно не стремился с ним подружиться — их папаши и мамаши успели внушить им неприязнь к евреям, как к некой хитрой и опасной силе, которая только и стремится отвоевать у них жизненное пространство — деньги, работу и белокурых девушек.

В парикмахерских Ронни просил, чтоб ему как можно короче стригли волосы — так, чтоб было незаметно, что они вьются, и был даже не против, чтоб кто-нибудь крепко дал ему в нос, чтоб навек изменить его форму…

Этот парнишка, Бальдур, был на два года моложе, и в Ронни боролись желание протянуть ему руку и подружиться с ним — и беспомощное пренебрежение («сопляк!»)

К тому же, Бальдур сразу выбил всех из колеи тем, что держался со всеми на равных. Другие малявки смотрели старшим оруженосцам в рот, а если и пытались вставать на одну с ними доску, то получалось у них это так, что сразу был виден недостаток годков и умишка.

С этим было не так. Он действительно казался взрослее своего возраста, этот Бальдур. А держался и вовсе как взрослый — вежливо, холодно, с достоинством. И ему это шло. Ронни подумал, что тут у такого сразу появится друг, а то и несколько — но он не торопился с этим. Даже Яльмар, на которого все новички смотрели восторженно, не производил на него должного впечатления.

— Знаю я эту семейку, — сказал Яльмар, когда оруженосцы однажды вечерком посиживали в пивной вместе с Франком, Бальдура и прочей мелюзги с ними не было, — Моя мать с его хорошо знакомы, она у нас часто бывает. Помню, ей чуть дурно не стало, когда она мой шрам увидела — «Как же так, Яльмар?» — «Да так, подрался, тетя Эмма» — «Ну что ж тут поделаешь… Мальчики должны драться…» Она американка. А папаша его — Карл фон Ширах — капитан, служил у кайзера, потом был директором театра. Старший парень у них застрелился в 18-м, я слышал, как тетя Эмма жаловалась моим, что с той поры и младший как с ума сошел…