Джон Фанте - Из книги «Большой голод» рассказы 1932–1959

Донна Мартино поднялась величественно и склонилась к нему, ее мощные руки с трудом поддерживали ее.

— Я устала от этой болтовни про любовь. И я вам говорю окончательно — я запрещаю вам жениться на моей дочери. И я запрещаю моей дочери выходить замуж за вас. Я не могу и не приму вас в качестве зятя. Но поскольку вы человек волевой и решительный, я не могу воспрепятствовать женитьбе. Но я осуждаю ее. И проклятие Всевышнего будет преследовать ее все время, как преследовало мое собственное трагическое замужество.

Она села, обрушившись, как архитектурное строение, чей фундамент насквозь прогнил. Пыль и осколки ее дьявольской ярости вздымались вокруг нее. Никто не смел поднять взора на нее — ни Джино, ни Шарлотта, ни ее дочери — все отвернули лица и попрятали свои глаза. Все, кроме Джованни. Он не отвел взгляда. Его подбородок — даже наоборот — слегка приподнялся, будто он смотрел свысока на нее, но лицо не выражало никаких эмоций.

Джино повернулся к Шарлотте.

— Собирай вещи, — сказал он.

— Я готова. Все собрано.

Когда они вернулись с вещами, Донна Мартино по-прежнему сидела все так же неподвижно за столом. Но остальные как-то отстранились от нее. Шарлотта выдавила отчаянное прощание:

— До свидания, Мама.

Ответа не последовало, но в сестрах произошла перемена, их глаза как будто благословляли ее любовь и бегство с Джино.

Папа проводил их до машины. Он был чрезвычайно тих и спокоен. Джино поделился планами — свадьба в Неваде, и через несколько дней домой. Шарлотта поцеловала старика в его холодный лоб, и Джино пожал ему руку.

Машина уехала, а Папа так и остался стоять один, в неопределенности, не желая возвращаться домой. Боль его души наполняла ночь. Его жена сказала чудовищную вещь! Как же так? Конечно, он был жалким мужем, заслуживающим ее жестоких слов за его леность. Но Бог никогда не проклинал их женитьбы! Никогда!

Он приплелся все-таки назад домой. Мама так и не двинулась до сих пор с места, но сестры уже выскользнули из-за стола и тихо натягивали пальто и перчатки. Они поцеловали Джованни, а Беттина даже ущипнула его за нос. В дверях они улыбнулись ему ободряюще.

Он посмотрел, как они сели в свои роскошные машины и укатили. Потом он повернулся ко все еще неподвижной Донне Мартино. Он не мог оставаться здесь. Он надел пальто и поспешно вышел в ночь.

Он шел, вспоминая на ходу тысячи разных вещей — Беттину, больную корью, Шарлотту в ее выпускном платье, Розу, скачущую у дома на метле, плохой табель по успеваемости Стеллы. И, мурлыкая на ходу полузабытые слова, улыбаясь и всхлипывая от слез, он благодарил Господа за то, что тот был так добр к нему — бездельнику и мечтателю — и наполнил его жизнь красотой и детьми. Нет, Донна не должна была так говорить. Но ее язык всегда был дикой и коварной штукой, вспышкой молнии, ударом меча. Как она оскорбляла его и потом раскаивалась! В тот день в Нью-Йорке, когда она обнаружила его не ликующим и богатым, а нищим и больным — этот день он никогда не забудет, ее ярость и горечь обрушивались на него сплошным потоком до тех пор, пока она не угомонилась и не стала беспомощной, переполненной раскаянием и просящей прощения у него. С ней всегда так, с этой женщиной. И сегодня, он понимал это, все повторилось опять. Но это было очень трудно пережить.

По привычке ноги привели его в ателье. Он открыл дверь и вошел внутрь. Опустившись на стул у своего рабочего стола, он сложил голову на руки и уснул.

Был уже день, когда он проснулся. Кто-то стучал во входную дверь. Огромный силуэт Донны Мартино маячил за дверью.

— Иду, — ответил он.

Он открыл дверь. Она посмотрела на него и попыталась улыбнуться. На ее лице, как на земле, размытой дождем, обозначились борозды долгих непрерывных рыданий.

— Ты не должен спать здесь, — сказала она, — твое место дома.

Он обнял ее.

— Жена моя, — прошептал он, — моя бедная прекрасная жена.

Она разрыдалась, ее плоть содрогнулась, и тело завибрировало.

Это было раскаяние — гораздо более опустошающее, чем ярость, — выворачивающее все ее кости и перехватывающее дыхание. Но спустя некоторое время она почувствовала себя лучше, и под освежающим утренним солнцем они отправились домой. Ей было трудно идти, от ревматизма ноги плохо гнулись в коленях.

— Бранкато говорил о ферме около Палермо, — вспомнила она. — О ферме твоего отца.

— Он был там, Мама.

— Ферма моей матери тоже недалеко там.

— Всего в нескольких шагах от дороги, — он улыбнулся.

— Интересно, Бранкато и там бывал?

— Спросишь сама у него, Мама.

Они больше не говорили до самого дома. Он помог ей подняться по ступенькам крыльца. Это был трудный подъем.

— Я спрошу у него, — сказала она, отдуваясь. — Эта Шарлотта! Она очень импульсивна, Джованни. Всегда делает только то, что хочет.

Марко Полородился в Венеции в 1253 году в богатой купеческой семье. В 1271 вместе со своим отцом Николо и дядей Матео Марко Поло отправился в далекий Китай. Кроме обычных торговых дел, путешественникам предстояло выполнить важную дипломатическую миссию — передать китайскому императору Хубилаю послание от римского Папы Григория X. По дороге венецианцы посетили множество стран Ближнего Востока и Центральной Азии. В Пекине при дворе Хубилая они были осыпаны милостями и приняты на императорскую службу.

На протяжении 11 лет Николо, Матео и Марко Поло выполняли различные поручения восточного владыки, успев побывать в Тибете, Индокитае, на Цейлоне, Коромондальских и Малабарских островах. В 1277 или 1280 Марко был назначен правителем города Янг-тчу и еще 27 прилегающих городов.

В конце концов венецианцы уговорили Хубилая отпустить их на родину. В 1295 они постучались в ворота родного дома, давно уже перешедшего во владение других представителей семейства Поло. После долгих препирательств родственникам пришлось вернуть неправедно захваченное имущество. На радостях Поло закатили роскошную пирушку. После первых тостов они распороли швы на своих изношенных дорожных одеждах, и на пол посыпалось множество драгоценных камней. «Это неожиданное зрелище рассеяло все сомнения: три путешественника были тотчас признаны за настоящих Марко, Николо и Матео Поло, и самые искренние приветствия стали расточаться со всех сторон».