Марк Мейсон - Ловушка для простака

Одиннадцатая неделя

Предпоследнюю неделю безнадежных попыток я начал не в лучшей форме. Когда завершаешь успешно начатое дело, можно расслабиться. Самое трудное позади, и теперь ты уверенно движешься к несомненной победе. Но ко мне это не имело отношения. Дело не только в том, что от победы меня отделяло четыреста пятьдесят баллов. У меня в тылу открылся второй фронт. Я был по горло сыт сомнениями и тревогами из-за Керсти, а теперь к ним добавились тревоги и сомнения из-за другой женщины. Неужели Аманда и впрямь... Господи, о чем я спрашиваю? Возможно ли, что она ко мне неравнодушна? Неужто ее чувства ко мне не просто дружеские? Может ли быть, что она – страшно сказать – влюбилась в меня?Все, что у меня было, это ее удивленный взгляд в метро. Но он объяснял многое. В первую очередь ее отношение к моим перспективам с Керсти. Естественно, ей не хватало духу сказать, что у нее на уме. Она не только понимала, что меня ждет провал, но она желала этого провала. Не исключено, что она (Аманда) искренне полагала, что она (Кер-сти) не собирается начислить мне нужное количество баллов, независимо от того, какие чувства она (снова Аманда) ко мне испытывает. Но если она действительно питает ко мне какие-то чувства (как то: неравнодушна, влюблена... и т. п.), пессимизм в отношении моих шансов превращается в оптимизм в отношении ее собственных шансов. Да еще эти проклятые лилии. Я невольно поморщился. Неужели я, сам того не желая, вселил в нее надежду?Предположим чисто теоретически, что Аманда действительно увлеклась мною. Что я об этом думаю? Какие бы чувства я ни питал к ней как к женщине, ответ на этот вопрос зависит от моих чувств к Керсти. И вот здесь-то и зарыта собака. Если моя любовь к Керсти однозначна и безусловна, как раньше, внимание Аманды не имеет для меня никакого значения. Я принадлежу Керсти, и точка. Разумеется, я польщен, но не испытываю искушения. Однако при мысли о том, что Аманда не желает ограничиваться ролью члена Кабинета, я чувствовал приятное волнение. Беда в том, что я уже не был стопроцентно уверен, что Керсти – единственная женщина, предназначенная мне судьбой. А значит, эпизод с лилиями был далеко не худшим моментом в моей жизни.Неделя шла, и помимо ужасных, деморализующих сомнений меня стал одолевать гнев. Две по-следние суммы баллов рассердили меня, но тогда раздражение быстро прошло. Теперь внутри меня плескалась целая бочка гнева, и с каждым днем она становилась все полней. Думаю, так давала о себе знать долго копившаяся душевная боль. Керсти заставила меня пройти через настоящий ад, но мне приходилось скрывать от нее свои мучения. Боль и отчаяние, которым я не давал выхода, превращались в гнев и стекали в бочку. Еще немного – и ее содержимое хлынет через край. Конец приближался неотвратимо. Я рассуждал, как ребенок в преддверии Рождества: «Сегодня последний четверг перед Рождеством, следующий четверг – сочельник, почти такой же веселый, как само Рождество, значит, сегодня последний скучный четверг...» Только в моем случае все было наоборот. «Сегодня, – думал я, – последний понедельник перед моим расставанием с Керсти, в следующий понедельник я уже могу укладывать вещи, значит, сегодня последний понедельник нормальной совместной жизни...» Больше всего меня злило, что Керсти держалась как ни в чем не бывало. Неужели она не чувствовала напряжения? Бог свидетель, для меня это было чудовищное испытание. Я по-прежнему брал пример с «Олл Блэкс», но теперь я уже не знал зачем: чтобы показать, что мне все нипочем, или просто назло Керсти. Какая-то часть меня уже сдалась. Это произошло спонтанно; внезапно я обнаружил, что у меня в душе образовалась мертвая зона, которую уже не трогали призывы к оптимизму. Наверное, мне следовало спокойно сказать Керсти: «Я старался изо всех сил, но, как видно, тебе это просто не нужно». Если я дам волю своему гневу, Керсти скажет: «Видишь, ничего не получается. Нам действительно лучше расстаться». Бурная сцена не поможет, это ясно, как божий день. Именно этим и объяснялась моя решимость сохранять самообладание.Но, господи, как же это было тяжко! Во вторник Керсти отправилась на вечеринку со школьными друзьями, которых она увидела на встрече выпускников.Вернувшись, она устало опустилась на диван."– Привет, дорогая, – сказал я. – Хорошо повеселилась?Она неопределенно хмыкнула. Такой ответ мог означать как «да», так и «нет», но все же был ближе к «нет».– Нам было очень весело в Ньюбери, и мы решили, что будет здорово это повторить. Думали провести еще один приятный вечер. Но всё испортили несколько идиотов. Стэйси Эстл и компания заявились без приглашения.– Она напилась?– Напилась ли она? Спроси ещё, верит ли в Бога Папа Римский. Она считает своим долгомопорожнить любую недопитую бутылку. Доставала нас весь вечер.– Бедняги! Значит, она испортила вам вечер?– Немножко.Меня так и подмывало выпалить: «Вот и отлично! Ты это заслужила, ведь ты своей дурацкой затеей испортила мне всю жизнь». Но я оставил эти комментарии при себе, позволив им стекать в булькающую бочку. Вместо этого я сказал:– Ты расстроилась? Мне очень жаль. Может быть, тебя исцелит волшебное лекарство Сэма? – Спешу разочаровать тех, кто подумал, что речь идет о чем-то непристойном: волшебное лекарство Сэма – это кофе по-ирландски, который, по мнению Керсти, я готовлю лучше всех на свете.Она одарила меня лучезарной улыбкой.– Ты просто прелесть, – сказала она, чмокнув меня в щеку, и я отправился на кухню.Сколько же баллов мне это принесет, размышлял я, осторожно наливая в стакан сливки. Даже если их будет тьма-тьмущая, я наверняка таинственным образом потеряю их на чем-то другом. Боже упаси, чтобы я приблизился к тысяче баллов. Делая вид, что с интересом слушаю Керсти, я почувствовал, как отчаяние переплавляется в гнев.– Вообще-то мы решили попробовать еще раз. Соберемся у кого-нибудь дома, так, чтобы вся эта братия во главе со Стэйси об этом не знала.– Отличная мысль.– Я сказала, что можно собраться у меня.– Конечно. – Сказав это, я подумал, что, возможно, мое согласие уже не требуется. Разумеется, если они не назначат встречу на ближайшие полторы недели, пока я, скорей всего, буду еще здесь. Я еще острее почувствовал, как близок конец. Бочка заклокотала с новой силой. Но я по-прежнему не подавал виду, что со мной творится неладное.– Прошу, дорогая, – сказал я, подавая Кер-сти кофе.– Спасибо, ты такой милый.Моя улыбка была лицемерием чистой воды, и теперь я злился не только на невозмутимую Керсти, но и на самого себя.Вероятно, мое состояние сказалось на том, что произошло в среду, хотя, может, дело было и не в этом. Определенно можно сказать одно: все обернулось не так, как я ожидал. А ожидал я, как и Керсти, что вместе с нашими друзьями Дебби и Стюартом мы отправимся поужинать в ресторан. Мы запланировали этот ужин сто лет назад. Но в середине дня позвонил Алан.– Ты свободен еще на неделю, Сэм.– Неужели он опять пропал?– Да. Хотя не знаю, уместно ли здесь слово «опять». Его нет вторую неделю.– Хочешь сказать, он вообще не появлялся дома?– Да.– Такое уже случалось?– Вообще-то нет. Рекордом были два дня. Или три, точно не помню... – Я услышал, что у Алана зазвонил другой телефон. – Послушай, мне надо идти. Думаю, Дэнни скоро объявится. Я позвоню тебе на следующей неделе. Пока.– Пока.Я понимал, что проблем у Алана выше головы и он не мог целыми днями думать только о Дэнни. Но у меня он не выходил из головы. Мальчишки нет дома больше недели. Не исключено, что он действительно скоро объявится. А если нет? Где он пропадает? С кем он? Чем занимается? Мне невольно вспомнилось все, что мне удалось из него вытянуть. Есть кто-то по имени Паук, человек, который живет на взморье. Но где именно? Обычно отлучки Дэнни продолжались не более суток, значит, это недалеко от Лондона. Южное побережье.Над ксероксом на стене висит карта Британии, где обозначены все офисы нашей компании. Я принялся изучать южное побережье. С равным успехом Дэнни мог оказаться примерно в полудюжине мест. Борнмут, Саутгемптон, Портсмут, Брайтон, Истборн, Фолкстон – мучительно перебирал я. Внезапно меня осенило. Наш разговор в «Селфриджес»! Дом... Здание... Он описал его во всех подробностях, и я сразу понял, что оно существует на самом деле. Он назвал его большим дворцом. С куполами, похожими на луковицы... Я впился глазами в южное побережье. Дворец... купола... Где это может быть? Дворец, купола, дворец... Мой взгляд остановился на Брайтоне.Королевский павильон.Я моментально нашел в Интернете его изображение. Точно. Купола, похожие на луковицы. Он действительно напоминал дворец. Глядя на него, я вспомнил все, что говорил Дэнни. Колонны, арки, сады, дорожки. Все сходится. Конечно, я могу заблуждаться, и на самом деле Дэнни вовсе не в Брайтоне. Но где бы он ни был, я чувствовал, что он в опасности. Можно было и дальше сидеть сложа руки и строить догадки. Но вдруг я могу чем-то помочь этому парнишке, ради чего, собственно, все и затевалось? Неожиданно я понял, что он мне не безразличен.А как же Керсти? Столик был заказан на восемь, и ресторан был не дешевый. Это посерьезнее, чем передумать пойти в «Пицца Хат». Если я позвоню и скажу, что не приду, я потеряю десятки баллов. А так ли это? Чутье подсказывало иное. Последние две недели принесли мне по пятьдесят баллов. То, что я делал, не имело никакого значения. Я подозревал, что, даже не придя на ужин, яполучу всё те же пятьдесят баллов. Не испытывая особых угрызений совести в отношении Дебби и Стюарта, я вдруг понял: мне даже наплевать, что скажет Керсти. Я злился на нее так сильно, что этот звонок, пожалуй, доставил мне удовольствие.– Дорогая, не знаю, как сказать...– Ты насчет сегодняшнего вечера?– Эээ... в общем, да. Видишь ли, у нас полетела система, а завтра, помнишь, я тебе рассказывал, у нас презентация.– Нет.Разумеется, она не могла помнить то, что я выдумал пять секунд назад.– Прости, мне казалось, я тебе говорил.– Нет, не сказал, – сухо ответила она. – Так что насчет вечера?– Э... видишь ли... похоже, придется всё переделать заново. Сейчас техническая поддержка занимается компьютерами, и, если им удастся восстановить потерянные данные, тогда нас отпустят, но...– Сэм!– Дорогая, мне очень жаль. Я постараюсь прийти как только смогу. Но боюсь, мне придется торчать здесь допоздна.– До которого часа?– Не исключено, что я вообще не успею. Так что вы уж развлекайтесь без меня.– Угу.– Керсти, мне действительно очень жаль. Если бы я мог...– Угу.– Я позвоню, если что-то изменится. Но пока надежды мало.– Ладно. – Она повесила трубку. Надежды действительно мало, подумал я.У меня ее практически не осталось. И всё из-за твоих баллов.С семидесятых, когда я последний раз был в Брайтоне, город здорово изменился. Тогда я еще ходил в коротких штанишках, а верхом утонченности здесь считалось не заказывать соус карри к чипсам. Теперь повсюду был сплошной «Колдплей», кофе с молоком и навесы от солнца. Мне навстречу даже попался мужчина лет сорока пяти с самокатом. Передвигался он чуть медленнее страдающего подагрой дикобраза, и, как всегда, когда я вижу нечто подобное, я с трудом преодолел желание подойти и напомнить, сколько ему лет. Кроме того, во времена моего детства здесь не было такого количества геев. Если бы тогда я увидел двух мужчин, которые идут по улице, держась за руки, от изумления я выронил бы сахарную вату. Теперь Брайтон напоминал Сидней во время концерта Барбары Стрейзанд.Я шел по длинной, прямой улице, которая вела от вокзала к морю. Дневная жара постепенно стала спадать. Я понятия не имел, что я намерен делать. Как найти Дэнни? Да и вообще, почему я так уверен, что искать его нужно именно здесь? Меня утешало лишь одно: если Дэнни в свое время случайно наткнулся на Паука, найти его, скорей всего, будет несложно. Дэнни вряд ли имел дело с опытным рецидивистом. Ведь речь шла о тринадцатилетнем мальчишке, а не о закоренелом преступнике. По всей вероятности, начать надо с улицы.Я брел по приморскому бульвару. Причал – последнее пристанище прежнего убожества Брайтона – сверкал огнями и гремел дрянной музыкой. Я прошел вдоль него, минуя площадку с гудящими, грохочущими и лязгающими игровыми автоматами. Теперь здесь были сплошные компьютеры – куда подевались старые автоматы, набитые двухпенсовыми монетами? С площадки я вышел прямо в парк аттракционов. Тут было полно сверстников Дэнни, но его среди них не было. Здесь были обычные дети, горластые и азартные. Если бы Дэнни был таким, как они, поводов для волнения было бы куда меньше. Но он искал другие способы времяпрепровождения, более взрослые и зловещие.Я развернулся и пошел вдоль причала назад. На обочине сидела женщина, прося подаяния. Рядом лежала дворняжка со свалявшейся шерстью.Я опустился на корточки и положил в пластиковый стаканчик пятьдесят пенсов.– Вы не знаете, где можно найти Паука? Она недоуменно подняла глаза:– Что?– Паук, – сказал я. – Вы про такого не слышали?Она опасливо покосилась на меня и покачала головой.Я пошел дальше вдоль побережья и через какое-то время встретил еще одного нищего. Он сидел, прислонившись к изгороди, и бубнил, как заклинание: «Подайте монетку, подайте монетку, подайте монетку...» Перед ним лежала шерстяная шапка. Присмотревшись, я увидел, что он не намного старше меня. Хотя вид у него был, надо сказать...Второй монеты в пятьдесят пенсов у меня не оказалось, и, решив, что подавать меньше неловко, я бросил ему фунт.– Спасибо, друг.– Ты случайно не знаешь никого по имени Паук?– Что-что?– Паук. Ты про такого не слышал?– Нет. А что?Я покачал головой.– Неважно.Еще трое нищих отреагировали на мой вопрос точно таким же образом. Прав ли я был, приехав в Брайтон? Может быть, Паук живет в другом городе? Поравнявшись с Королевским павильоном, я посмотрел на купола-луковицы. Нет. Сомнений быть не могло. Дэнни говорил именно об этом месте. Нужно продолжать поиски.Бродя по улицам, я расспрашивал всех нищих, которые попадались мне навстречу. Мои карманы постепенно пустели. Еще немного – и я сам пойду по миру. Но все они говорили: нет, про Паука мы никогда не слышали. У меня ныли ноги. Мне стало жарко, я снял пиджак и перекинул его через плечо. При каждом шаге он хлопал меня по спине, прижимая к телу мокрую от пота рубашку. Но ни один человек слыхом не слыхивал про Паука.Я вышел к торговому центру. Это было просторное, современное здание с кондиционерами. Я зашел внутрь, чтобы немного остыть. На скамейке перед одним из отделов сидел какой-то тип средних лет с банкой дешевого пива. Рядом с ним никто не садился. Он не просил милостыню, но его спутанная борода и помятый вид говорили о том, что последнюю ночь он провел на улице. Я подошел и сел возле него.Не пытаясь соблазнить его денежным вознаграждением, я без лишних слов заявил:– Сдается мне, что ты знаешь Паука.Он чуть не поперхнулся.– Какого черта тебе нужно?Он не ответил на мой вопрос, но недоверчивый тон и раздражение подсказывали мне, что я на верном пути. Отчаянно стараясь казаться видавшим виды, я небрежно бросил:– Мне нужен Паук.– Зачем?В его голосе послышалась угроза. Подражая его тону, поскольку иначе он просто не принял бы меня всерьез, я сказал:– Тебя не касается. Либо ты знаешь, где он, либо нет. Если да, выкладывай.Парень явно немного растерялся. На хрена этому типу Паук, видимо, подумал он. Уж не из полиции ли он?Я, в свою очередь, пытался обескуражить и напугать его, стараясь не показать, что у меня самого от страха поджилки трясутся. От волнения у меня внезапно запершило в горле.– Что мне за это будет? – спросил парень. Я понятия не имел о расценках на подобныеуслуги.– Слово за тобой.– Пачка сигарет.Рядом был табачный киоск. Я направился к нему. Забыв, что хорошие манеры здесь неуместны, я спросил:– Какие тебе?Более нелепого вопроса нельзя было себе представить. Бродяга страшно удивился, не сомневаясь, что я постараюсь всучить ему какую-нибудь дрянь подешевле.– «Мальборо», – ответил он. – Крепкие. – И, подумав, добавил: – С длинным фильтром.Я купил сигареты и вернулся на скамейку.– Так где мне найти Паука?– У западного причала, – ответил он, корявыми ногтями торопливо разрывая целлофан. – Ближе к ночи он всегда там.К ночи? Я посмотрел на часы: начало десятого. На улице стало совсем темно. Бродя по городу, я не заметил, как сгустились сумерки. Нужно было пошевеливаться.Я побрел назад к морю. Вдалеке зловеще маячил полуразрушенный западный причал, едва различимый на фоне темно-синего неба и черной воды. В отличие от его более современного собрата его не освещал ни единый огонек. Приближаясь к нему, я смотрел во все глаза, пытаясь что-нибудь разглядеть. Но мои усилия были тщетны. С моря потянуло холодным ветром, и мне пришлось снова надеть пиджак. Дорогие отели справа от меня уступили место более тихим кварталам. На старом причале по-прежнему не было видно никакого движения.Мне стало неуютно. Я был один, в незнакомом месте, в холоде и темноте, не вполне понимая, как я сюда попал. Конечно, я не забыл, что хочу найти Дэнни. Но непривычная обстановка в два счета может выбить из колеи. Теперь я думал только о ресторане, где Керсти, весело болтая и смеясь, в глубине души проклинает меня за то, что я подвел ее. Правильно ли я поступил? Может быть, мне следовало сидеть сейчас с ней, а не тратить время на мальчишку, перед которым у меня не было абсолютно никаких обязательств и который, скорей всего, и слушать меня не станет? Порыв ветра бросил мне в лицо пригоршню водяных брызг. Что я здесь забыл?В этот момент я заметил на берегу что-то похожее на искру, какой-то крохотный огонек примерно в сотне ярдов впереди, на дальнем конце причала. Я остановился и, перегнувшись через перила, стал всматриваться вдаль, пытаясь разглядеть, что там. За развалинами старого причала я увидел пламя, которое плясало над охапкой сучьев. Кто-то развел костер. Разгораясь, он освещал все больший участок вокруг. Сначала я различал лишь гальку, но потом заметил человека. Это был мужчина, худощавый и гибкий, но жилистый и крепкий. Может быть, виной тому был отблеск костра, но в его облике мне почудилось что-то угрожающее.Огонь становился все ярче, и я разглядел, что вокруг костра сидят еще семь или восемь человек.Подойдя ближе, я увидел, что предводителю этой компании, судя по всему, около сорока. Его одежда была изношенной и грязной, обесцвеченные свалявшиеся волосы – еще грязнее. Тыльная сторона его ладоней и руки до локтей были покрыты выцветшими татуировками. Ярко-голубые глаза светились злобой. Бледное, худое лицо от подбородка до корней волос и от уха до уха тоже было покрыто татуировкой, изображавшей паутину.Сидящие у костра были гораздо моложе его, за исключением одной женщины, которой на вид тоже было за тридцать. Все они были одинаково чумазые, с разводами грязи на неумытых лицах. Грязь вокруг глаз напоминала подтеки туши, что делало их немного похожими на Элиса Купера. Возможно, в иных обстоятельствах это бы меня позабавило. Некоторые подростки пили из пластиковых бутылок сидр, другие передавали из рук в руки окурок. Здесь же, чуть поодаль от остальных, с банкой пива сидел Дэнни.Теперь я оказался прямо над ним. Стоя за границей света и кромешной тьмы, так, что собравшиеся не могли меня видеть, я наблюдал за Дэнни. Его волосы были немыты бог знает с каких пор. Ногти обрамляла траурная кайма. Джинсы топорщились от грязи. Худой и в лучшие времена, теперь он стал просто прозрачным. Никто не заговаривал с ним и не смотрел в его сторону. Он жадно следил за своими товарищами, ловя обрывки чужих разговоров, – было видно, как страстно, но тщетно он алчет признания. Мои сомнения улетучились без следа. Мальчику действительно нужна была помощь. Я сделал несколько шагов вперед и обнаружил лестницу, которая спускалась к прибрежной полосе. Хрустя галькой, я решительно приблизился к костру и шагнул в пятно света. Вся компания изумленно уставилась на меня. Я смотрел на Дэн-ни. Он явно не верил своим глазам. Отлично. Мне удалось взять инициативу в свои руки.– Собирайся, Дэнни, нам пора. Дэнни не шелохнулся. Паук встал.– Что ты сказал? – Он был примерно в десяти футах, как раз между мной и Дэнни.– Я сказал Дэнни, что нам пора идти.– А если я скажу, что он с тобой не пойдет? – Паук сделал шаг в мою сторону.– Послушай, приятель, можешь говорить все, что тебе нравится. Мальчик пойдет со мной.Паук обернулся к Дэнни. Тот смотрел в сторону моря, словно речь шла не о нем. Паук снова повернулся ко мне.– Что-то непохоже.– Я знаю, как его зовут и где он живет. Я знаю, где он находится сейчас. Все необходимые бланки уже наготове, полиции останется лишь выслушать, что я скажу.Паук переглянулся с женщиной у костра. Похоже, упоминание о полиции заставило его насторожиться. Он снова посмотрел на меня и скрипнул зубами.– Мне наплевать, что ты собираешься делать с этими несчастными идиотами. – Глядя на жалкие фигурки у наших ног, я старался не думать, что им уготовано. – Но мне нужно поговорить с Дэнни. Не возражаешь?Я сделал шаг в сторону Дэнни. Паук хотел было отойти в сторону, но передумал. Я обогнул костер, который постреливал в мою сторону крохотными раскаленными угольками, словно сторожевой пес, всей душой преданный Пауку. Первое препятствие было позади. Осталось справиться с Дэнни.Теперь я стоял вплотную к нему.– Идем.Он не пошевелился и даже не взглянул на меня.– Дэнни, я хотел бы обсудить предстоящие занятия.Как я и рассчитывал, услышав это, он просто взвился.– Заткнись, – прошипел он. – Не вздумай заводиться здесь про школу и весь этот отстой, Не позорь меня перед Пауком.Я понизил голос.– Если ты не отойдешь со мной вон туда, – я кивнул в сторону причала, где нас бы никто не услышал, – я начну говорить про школу, Алана и остальной «отстой» прямо здесь и буду делать это так громко и так долго, пока Паук не намочит штаны от смеха.Дэнни неохотно признал свое поражение. Он встал и побрел вместе со мной к причалу.– Что ты уперся? – спросил я. – Почему ты не хочешь вернуться вместе со мной в Лондон?– Мне больше не нужен твой паршивый Лондон, – пробормотал он. – Ты мне тоже не нужен, и твой недоумок Алан, и моя дурацкая семья, и эта дурацкая школа.– Ты уверен?– Да. У меня есть Паук. И мои друзья. И все они здесь.И опять я подумал, что, не будь ситуация столь отвратительной, это было бы смешно.– И какое же будущее может предложить тебе Паук?– Он говорит, что знает людей, которые помогут мне заработать.Сама мысль об этом заставила меня содрогнуться. Я постарался поскорее выкинуть эти слова из головы, чтобы не наброситься на Паука в приступе слепой ярости. Я пришел сюда ради Дэнни, а не ради этого подонка.– Дэнни, я знаю, тебе кажется, это круто – сбежать туда, где тебя никто не найдет...– Ты считаешь, я неправ?– Да, ты неправ, и поздравь себя с этим. Как думаешь, сколько ты так протянешь? Пока прошло полторы недели. Но сейчас лето. Уже становится холодно. Что ты будешь делать зимой?– Зимой меня здесь не будет. Паук говорит, что подыщет мне жилье.Меня снова затрясло, но я опять постарался отбросить неприятную мысль. Из-под носа у мальчишки уплывает последний шанс. Если я брошу его здесь, если его желание не уронить свое достоинство возьмет верх, его затянет в болото, где правят бал Паук и его приспешники, и выбраться он уже не сможет. И когда он поймет свою ошибку, а это неизбежно случится, будет слишком поздно.– Зачем ты это делаешь, Дэнни? Неужели ты не понимаешь, как это глупо? Посмотри на себя. Посмотри, на кого ты похож. Это уже не детские игры. Но это не сделает тебя взрослым. Ты не представляешь, во что ты влез. Это тебе не бумажники воровать в «Селфриджес».– Все равно это лучше, чем дурацкие занятия.– Заблуждаешься.– Это ты так думаешь.– Нет, Дэнни, я это знаю. Когда я учился в школе, я рассуждал так же, как ты сейчас...– Но у тебя не было тяжелой обстановки дома, ясно тебе?! Ты не представляешь, что такое тяжелая обстановка дома.Это было последней каплей. Услышав эти слова, я озверел окончательно. Фраза про «тяжелую обстановку», выхваченная из отчета социального работника, была столь нелепой в устах Дэнни, что меня охватило настоящее бешенство. Не соображая, что делаю, я схватил Дэнни за плечи и ударил его о деревянную опору.– Никогда не смей разговаривать со мной таким тоном! – проревел я, заглушая голоса, доносившиеся от костра. – С чего ты вбил в свою тупую башку, что у тебя тяжелая жизнь?Дэнни испугался не на шутку. В ярости я поднял его в воздух. Футболка, в которую я вцепился, стянула ему грудь, и он пытался нащупать землю носками ступней, чтобы отдышаться. Но мне было наплевать. Приблизив свое лицо к самому его носу, я заговорил:– Вместе со мной в школе училась одна девочка. Ее отец бил ее мать. Однажды, когда девочке было одиннадцать, он избил мать так сильно, что повредил ей мозг. Его отправили в тюрьму. Я отлично помню, как это случилось, потому что девочка сидела рядом со мной и плакала дни напролет. Шесть месяцев – ясно тебе? – шесть месяцев она плакала не переставая. Но она не превратилась в прогульщицу. Она не стала убегать, или воровать, или уезжать на побережье, чтобы показать, какая она крутая. Нет, она продолжала трудиться. Она стала дру-гой, полностью, совершенно другой. За одну ночь она стала самой тихой девочкой на свете и перестала быть той, что раньше. Думаю, такой, как раньше, она не стала никогда, потому что у того, кто пережил такое, переворачивается душа. Вот настоящая трагедия, Дэнни, а ты распустил нюни из-за того, что твоя мать живет с человеком, который тебе не нравится. Да ты просто ищешь любого дерьмового оправдания, чтобы не ходить в школу. На самом деле ты просто безумно ленив. Так когда же до тебя, черт побери, дойдет, что у тебя остался всего один шанс, чтобы разгрести дерьмо, в котором ты по уши увяз! Ты вообще-то способен это понять? А?Выдохнув последние слова, я еще раз ударил его о деревянный столб. Тут я опомнился и пришел в себя. Я увидел, что Паук и все остальные смотрят на меня в изумлении, и отпустил Дэнни. Он тяжело дышал. Я тоже.Я взглянул на него и понял – что-то в нем изменилось. Постепенно до меня дошло: впервые Дэнни был похож на ребенка. В его глазах был детский испуг.Я почувствовал, что мне удалось его зацепить. Моя вспышка сделала свое дело – он испугался, эта встряска словно открыла ему глаза. Дэнни как будто очнулся, поняв, где он и что он делает. Он оглянулся на Паука и остальную компанию, и по его глазам было видно: он сознает – эти люди из другого мира Здесь все было куда серьезнее, чем прогулы или воровство в магазинах. Это был мир, из которого не возвращаются. Понятное дело, гордость заставляла его ненавидеть меня – ведь это я привел его в чувство. Меня рассказы про «тяжелую обстановку» не впечатляли, но сам он привык себя жалеть. Сказав ему начистоту, что я думаю про эту жалость, я попал в точку. Теперь он был посрамлен и боялся, что ему придется признать свою неправоту. Я знал, мне еще предстоит разыграть эндшпиль.– Решать тебе, Дэнни, – невозмутимо сказал я, развернулся и пошел прочь, мимо костра, мимо Паука, вверх по лестнице. На душе у меня было легко и спокойно, настоящее затишье после бури. Медленно, не останавливаясь и не оборачиваясь, я стал подниматься по склону холма к вокзалу. На платформе стоял лондонский поезд, который должен был отправиться через четверть часа. Я прошел к первому вагону и сел так, чтобы видеть всю платформу.Через пару минут в вестибюле вокзала показался Дэнни. Он проскользнул за чьей-то спиной в ворота, чтобы не покупать билета, и сел в поезд. В Лондоне я выйду в город раньше, что избавит его от еще одной встречи со мной.Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.На следующий день позвонил изумленный Алан и сообщил: Дэнни вернулся и заявил, что будет ходить на занятия. Я рассказал ему, что произошло, и, должен признать, мне были приятны его похвалы. Они немного приободрили меня после ледяного приема, который накануне вечером ждал меня дома. Впрочем, отчасти я это заслужил. Ведь Керсти не знала, что случилось на самом деле. Немного поколебавшись, я решил, что рассказывать ей про Дэнни все же не стоит. Как я уже говорил, я догадывался, что ждет меня в воскресенье.Я не ошибся: шестьсот тридцать пять. Еще одна неделя принесла мне пятьдесят баллов. И хотя это не было неожиданностью, у меня в голове снова начали роиться вопросы. Неужели Керсти действительно хочет меня завалить? У меня осталось семь дней, чтобы набрать триста шестьдесят пять баллов. Это в шесть раз превышает текущие темпы. И в два раза выше, чем мой рекорд. За неделю я должен заработать половину того, что получил за одиннадцать предыдущих недель вместе взятых. Куда ни кинь – задача невыполнимая. Дело было не в расчетах, здесь крылось нечто иное. Что бы я ни делал за последние три недели, оценка не менялась. Но в чем проклятый секрет? А может, и секрета-то никакого нет, просто я ей не нужен? С этими мыслями я шагал в «Митр», впервые поняв, как тесно связаны гнев и страх.Как я и ожидал, заседание Кабинета было недолгим. Джордж пробормотал что-то про несокрушимое мужество. Пит предпринял отчаянную попытку утешить меня, вспомнив слова известной песни: «Не все потеряно, пока толстуха поет...», но тут же начал смущенно извиняться, объясняя, что не имел в виду Керсти. Было ясно, что кроется за этой бравадой, поскольку оба избегали смотреть мне в глаза. Они знали не хуже меня – исход битвы не подвластен законам логики. Если вообще есть шанс победить. Отдав дань приличиям, они перевели разговор на другую тему, и к баллам мы больше не возвращались. Не стоит и говорить, что я был рад этому. Аманда явно тоже почувствовала облегчение.Всю неделю я старался не показываться ей на глаза. Это было несложно, ведь мы работаем на разных этажах, а если на горизонте маячило какое-нибудь совещание с ее участием, у меня начинался внезапный приступ головной боли. Я не столько боялся встречи, сколько хотел избежать дополнительных осложнений. Но теперь Аманда сидела рядом, и я невольно анализировал каждое ее слово, каждый взгляд, каждый жест. Может быть, мне показалось, и я тут ни при чем? Возможно, на самом деле она флиртовала с Питом?Но мало-помалу и не без помощи белого вина туман стал рассеиваться. Множество едва заметныхмелочей говорило о том, что объект ее внимания – не Пит. Разумеется, расставшись с Тамсин, он снова стал вольной птицей и повел активное наступление на Аманду с понятным для его лет напором. Впрочем, эти попытки он не оставлял, даже встречаясь с Тамсин. Как я уже сказал, в его возрасте это понятно. Сегодня он взялся задело с удвоенным рвением, обеими руками цепляясь за любую возможность снова поговорить с Амандой о нижнем белье. Однако она не поощряла его поползновения, предпочитая беседовать со мной. Это, понятное дело, ужасно раздражало Пита. Обычно такие вещи забавляют меня, но на сей раз все это не доставляло мне удовольствия. Аманда же то вспоминала какой-нибудь смешной случай у нас на работе, то, стоило Питу отвлечься на очередного посетителя, начинала рассказывать мне о фильме, который хочет посмотреть, то вспоминала телепередачу времен нашего детства, которую Пит уже не застал. Все эти разговоры вызывали у меня непреодолимое желание удрать.Хотите начистоту? Я не мог утверждать на сто процентов, что внимание Аманды мне неприятно. Возможно, все было как раз наоборот. И удрать мне хотелось вовсе не потому, что меня смущало ее поведение. Очень может быть, что дело было совсем в другом: я больше не желал Керсти, меня влекло к Аманде. Ощущение неловкости было лишь проявлением чувства вины. Какая-то часть меня хотела закричать: «Ну и что, если мне нравится Аманда? Почему бы мне не воспользоваться случаем? В конце концов, она не затевает дурацких игр вокруг серьезных отношений и не она, а Керсти рискует нашим будущим, награждая меня оценками, которые зависят исключительно от ее капризов. Аманда не выкидывает ничего подобного и держится весьма достойно. Она заговаривает со мной, шутит со мной, да, если хотите, флиртует со мной. Почему мне нельзя ответить ей взаимностью? Почему я должен расплачиваться за свое счастье такой ценой? Что толку биться как рыба об лед, если Керсти уже все решила?И все же мы с Керсти были вместе давным-давно, не прошло и трех месяцев с тех пор, как я сделал ей предложение, и отказываться от нее лишь потому, что происходящее не укладывалось у меня в голове, я не хотел. Да, я был в смятении. Да, я злился. Но ведь часть меня, которая злилась на Керсти, это еще не весь я. Другая часть все еще надеялась как-нибудь уладить дело. То, что произошло, не убило моего желания. Мне хотелось, чтобы Аманда знала – я еще не утратил надежду. Зачем? Возможно, чтобы положить конец ее странному поведению, из-за которого мне было так неуютно. Я не знал, как это сделать, но все произошло само собой. Домой мы опять шли вместе, продол-жая о чем-то беседовать. Не знаю почему, мне вдруг вспомнилась одна вещь, и это воспоминание показалось мне страшно важным. Я должен был сказать об этом Аманде.– Я собирался отвезти Керсти на колесо обозрения.– Прости? – озадаченно переспросила Аманда– Понимаешь, я был уверен, что, когда я сделаю предложение, она скажет „да“. Сто раз я представлял себе, как я спрошу: „Ты выйдешь за меня?“ – и услышу: „Да“. Этот план созрел у меня давным-давно. Можешь считать это нелепыми фантазиями, но я думал, что схвачу ее в охапку, поймаю такси и мы рванем прямо на колесо обозрения. И когда мы поднимемся на самый верх и весь Лондон на мили вокруг будет перед нами как на ладони, я прижму ее к себе и скажу: „Вот что я чувствую, когда рядом ты“.Аманда молчала.– Я имею в виду, на седьмом небе, – пояснил я.– Я поняла.Боюсь, что она сочла такой сценарий немного слащавым. Когда я заговорил о своих планах, мне и самому почудился в нем такой привкус. Но я был убежден, Керсти это бы и в голову не пришло. Я не сомневался в этом ни секунды, просто потому что знал и понимал ее. Во всяком случае раньше.Внезапно мне на глаза навернулись слезы, я опустил голову и не видел выражения лица Аман-ды, которая продолжала молчать. По правде говоря, я и собственную реакцию понимал не вполне. О чем я плакал? О себе? О Керсти? Может быть, я плакал от отчаяния? Из-за того, что меня тянуло к Аманде, но я знал, что такие чувства недопустимы?Почему обыкновенный вопрос о браке вызвал такую неразбериху и повлек за собой столько боли, страха и гнева?