Лидия Ланч - Парадоксия: дневник хищницы

Он работал по утрам. После обеда ходил на бега. Выигрывал и проигрывал попеременно. Таким образом, почти ничего не терял. Чего не мог возвернуть на скачках, с лихвой восполнял за карточным столом. В общем, карманные деньги были. Познакомился с Люси на «свидании вслепую», когда ее подружка Розали не смогла отпроситься с работы на выходные; она работала в павильоне в парке аттракционов, продавала бумажки с предсказаниями. Так вот я и получилась — в субботу вечером на заднем сидении раздолбанного «шевроле». Он был пьян, она заливалась слезами. Через полтора месяца они поженились. Я — дочь своего отца.

Я вдавила педаль газа в пол и впилилась на вишневом «мустанге» 67-го года прямо в сорокафутовую сосну под окнами у старушенции. Потрясение у нее на лице — это что-то с чем-то. Ее чуть удар не хватил. Эл схватился за руль. Буквально на пару секунд опоздал. Наорал на меня, чтобы я немедленно пересела. Надо сматываться отсюда, пока не приехали копы. Вытащил меня из-за руля. Дал задний ход, развернулся и погнал домой. Удивительно, как он еще поехал, этот старый драндулет. Эл вкатился в гараж. В паре кварталов оттуда. Вышел, сердито захлопнул дверцу. Даже смотреть на меня не мог. Он только-только забрал «мустанга» из мастерской. Вгрохал четыре штуки в починку двигателя. Три месяца с ним возились. Ручная покраска. Отделка салона. Зря он мне разрешил сесть за руль. Мне тогда только исполнилось тринадцать.

Я пообещала, что расплачусь с ним натурой. Он повернулся ко мне. Сказал, чтобы я шла домой. Он мне позвонит. Потом. Может быть. Я пожала плечами и тихо ушла. Знала, что он позвонит. Я его зацепила. Своей пизденкой.

Мы с ним сношались полгода. Соблазнила его на переднем крыльце дома священника за церковью Спасителя. Он пытался срезать дорогу на обратном пути из магазина автозапчастей. Я сидела — курила косяк. Позвала его. Я знала, кто он. К тому времени я уже перепахала половину района. Двое братьев из дома напротив. Их кузен. Бывший моряк на углу. Старик — хозяин музыкального магазина. Мальчик-кассир из районного супермаркета. Мальчик, который разносит пиццу. Его старший брат. Пара его друзей. Половина парней, с которыми я ездила стопом. Мелкий дилер, приторговывавший травой.

В надежде, что все они — кто-то один, кто угодно — сотрет липкую память о жарких руках отца. Он вечно их распускал, свои руки. Эти руки — они не умели лежать спокойно. Вечно пихались, толкались, щипались, дергали и трясли. Пачкали. Оскверняли. Руки, жившие собственной жизнью. Руки… так похожие на мои.

У меня был пример для подражания. На этом примере я научилась толкаться, пихаться локтями, обманывать, воровать, отнимать силой, без зазрения совести брать чужое, потворствовать всем своим прихотям и убеждать в чем угодно кого угодно. Ценные уроки, за которые я до сих пор благодарна. От Ленни я унаследовала способность говорить сладкие речи, пряча змеиный язычок, балансировать на тонкой грани между одержимостью и безумием, и получать все, чего я хочу. И когда я хочу. А там хоть трава не расти, как любил говорить Ленни. До того, как откинул копыта от сердечного приступа. Прах к праху. Призрак памяти, чей дух все еще не успокоился, живет и дышит во мне. Воплощается во мне. Мои руки, его дьявольская мастерская. Мое интимное место, его неутолимый голод. Голод из потустороннего мира, предшественник моей колыбели.

Автобус прибыл на автовокзал. Жгучий запах свежей мочи и застарелого пота ударил в лицо после девятичасовой ночной поездки. Я схватила свою крошечную сумочку, в которую уместились все мои земные богатства, и вытряхнула нафиг все предыдущие шестнадцать лет жизни. У меня в кармане было 82 доллара и телефон кузины моей подруги, которая жила на углу Бликер и МакДугал. Санни оказалась постаревшей вудстокской хипушкой. Приторговывала травой, чтобы платить за квартиру. Сказала, что я могу у нее пожить. Три дня. А потом — до свидания. Я ей мешала. Сбивала бизнес. Я была очень самонадеянной девочкой и решила, что за три дня точно что-нибудь придумаю. Да лучше уж ночевать в подземке в компании бомжей и метрошных кротов, чем задержаться хотя бы на день в этом гетто снобствующей голытьбы, упертых дебилов и тормозов, чьи представления о полноценной жизни не простираются дальше 3,2 ребенка, собаки, кошки, машины, всякого домашнего хлама и умеренной квартплаты. В общем, я быстро оттуда сбежала.

В тот вечер Санни подкинула мне идею наведаться в «Мамочки» — клуб, который давно закрыли, на 23-й стрит между 7-й и 8-й авеню. Прикольный такой кабак, где собирались пидоры, педики, местные шлюшки, рок-музыканты и несколько трансвеститов, еще сохранивших пристрастие к глэм-стилю. Все наливались пивом, водкой и бурбоном. Иногда кто-то пускал по кругу косяк, и запах травки чуть-чуть подслащал тошнотворную кислую вонь.

Я приметила цель. Женственный, длинноволосый, вероятно, из Джерси. Сначала мы выпили, и не раз, и я запустила руку ему в штаны, давая понять, что, если он пригласит меня к себе, я в долгу не останусь и отсосу ему так, что мой нежный девичий ротик аж задымиться. В общем, развесила клюквы. Я призналась ему, что сбежала из дома. Вырвалась из родительской тюрьмы. Это была моя первая ночь в городе. Я откровенно пыталась сняться. Он купился, кретин. И притащил меня к себе на 24-ю стрит.

Огромное помещение на первом этаже. Разделенное на несколько маленьких комнат. Еще четверо постояльцев. Хиппи и джазовые музыканты в свободном полете. Кити, дочь Ленни Брюса, только что съехала, так что освободилась маленькая импровизированная комнатушка, на антресолях, под самым потолком. Прямо напротив входной двери. Я знала, что заполучу ее через день-два. Пару ночей поеблась с тем придурком, который меня привел, сказала ему, что у меня началась менструация, и перебралась наверх. Все получилось. Я старалась по возможности не попадаться ему на глаза. Снискала расположение других жильцов — посредством обескуражившей смеси высокомерия, чувства юмора и всяких загадочных намеков.

Комнату подо мной занимала пара, поразительно смахивавшая на Джона и Йоко. Они выползали из своего логова раз в два-три дня, чтобы надыбать себе героина или — в порыве отчаяния, — метадона. Я получила от них самую ценную информацию, жизненно необходимую каждому, кто оказался в Нью-Йорке совсем один и без гроша в кармане. Телефон одного доктора в Бронксе, который бесплатно выписывает рецепты на амфетамин, перкодан и метаквалон. Джон и Йоко прямо-таки настояли, чтобы я договорилась о встрече и попыталась понравиться доброму доктору, если хочу превратить свои 43 доллара — все, что у меня осталось на тот момент, — в две сотни, а то и больше.

Я начала продавать «черных красоток» по три бакса за дозу в парке между 23-й и 25-й на Бродвее. Я могла двинуть всю партию за день-два, продавая продукт горстями — малолетним уличным джанки, которые наворовали или напопрошайничали достаточно денежки, чтобы кушать два раза в день и столько же раз вставляться. Раз в две-три недели я ездила в Бронкс, платила доктору, что с меня причиталось, и возвращалась в парк. Легкий способ надыбать денежку. На жизнь мне хватало. Вполне можно прожить на три-четыре доллара в день, если знаешь — как. Тем более, я до сих пор ничего не платила за угол на 24-й. Только иногда забегала к Джону и Йоко, чтобы поспать или принять душ. Незаметно так заявлялась и быстренько исчезала. Надеясь, что они тут же забудут, что я вообще там была.