Мик Фаррен - Джим Моррисон после смерти

«Общая незавершённость» – пожалуй, вот самое верное слово для описания этого места. Очевидно, что это была спальня, хотя бы уже потому, что здесь стояла большая кровать с балдахином, на которой, собственно, Джим и очнулся. Ступеньки, ведущие вниз от двери, из которой только что вышла Лола, давали все основания предположить, что комната располагалась как минимум на втором этаже. Но Джим так и не понял, почему здесь не было ни потолка, ни крыши, а из четырёх положенных стен имелось в наличии только две с половиной, В целом всё это напоминало декорации к фильму. Также присутствовало ощущение общего сюрреализма, как на картинах Дали, хотя никаких мягких текучих часов поблизости не наблюдалось. Теперь, когда Джим сидел, он видел синее небо над головой. Синее и безоблачное. Яркое сочное небо над балдахином кровати. Одна стена была полностью завершена, вплоть до красных бархатных обоев и большого старинного зеркала в золочёной раме. Вторая – отсутствовала вообще, и между планками деревянных распорок виднелась пустыня – плоская, цвета ржавчины, – а вдалеке смутно маячили горы. Вместо третьей стены был натянутый занавес, похоже, из жёлтого шелка. Он слегка колыхался на слабом ветру. Нижний край занавеса уходил дальше вниз, за уровень пола, и вполне может быть, что спускался до самой земли. Кроме кровати, мебели в комнате почти не было. Был только стул, на котором лежала одежда, и роскошный викторианский умывальник, стоявший у несуществующей стены.

Поскольку Джим уже как-то привык к аномалиям загробного мира, он не стал парить себе мозги напряжёнными размышлениями о природе и происхождении этого места. Вместо того он решил сосредоточиться на практических аспектах сиюминутного бытия и обратился к подносу с завтраком. Он налил себе кофе и решил было выкурить сигару, но передумал. Даже здесь, в жизни загробной, он не выучился курить не взатяжку, так что всегда жутко кашлял от сигар. А вот таблетки и прочие препараты его очень даже заинтересовали. Набор был внушительный, что и говорить. Семь таблеток и капсул – на сине-белом фарфоровом блюдечке. Две большие белые таблетки, две жёлтые маленькие, две красно-чёрные капсулы и одна – оранжевая с бирюзовым.

– Господи, Док, ты, что ли, Джерри Ли Льюиса [11]из себя строишь?

Джим принялся передвигать таблетки по блюдечку, располагая их в разных цветовых сочетаниях. Наконец он выбрал одну маленькую жёлтую таблетку, две большие белые и одну красно-чёрную капсулу. Он понятия не имел, что это такое, но рассудил, что ему от них если и поплохеет, то всё-таки не настолько, чтобы откинуть копыта. В конце концов, он и так уже мёртвый. Он положил в рот все четыре и, не давая себе времени передумать, быстро запил их кофе, потом сразу – бурбоном и под конец – апельсиновым соком. Вот он, прежний беспечный Джим, готов на дальнейшие подвиги. Вся жизнь – сплошной безрассудный порыв. Полный вперёд, и к чертям торпеды. Может быть, если всё так пойдёт и дальше, к нему вернётся былая способность к творчеству.

Теперь, когда Джим избежал возвращения в Большую Двойную Спираль, он чувствовал, что у него начинается новая жизнь, если так можно сказать; что он уже сделал первые шаги к новой фазе бытия. И эти шаги не должны были быть осторожными. Наоборот. Бросаться куда-то сломя голову – это всё-таки лучше, чем тихо хныкать в уголке. Все самое лучшее, что он создал, он создал на пределе – на грани саморазрушения. И именно в этом направлении он сейчас и продвигался. Там, на окраинах города, очень опасно. В качестве компромисса он съел один тост, пусть даже с единственной целью – показать миру и, может быть, Лоле, если именно Лола придёт забирать поднос, что его завтрак не ограничился одними пилюльками. Он уселся поудобнее и стал ждать, как они ему вставят.

Долго ждать не пришлось. Громкий удар наподобие взрыва и дрожащая вспышка, как будто взорвавшийся телеэкран, возвестили приход по крайней мере от одного из препаратов. Комната, и пространство снаружи, и небо – всё завертелось в головокружительном вихре. Зрение Джима рассыпалось на дробящийся хаос. Так ему в жизни ещё не вставляло – впрочем, подумал Джим, если бы ему так торкнуло при жизни, он бы умер на месте. Сердце бы точно не выдержало. Всё это длилось лишь пару секунд, а потом мгновенно отпустило. Но ещё через пару секунд по комнате бодро промаршировала целая армия антропоморфных мультяшных крыс ростом в шесть дюймов и одетых в военную форму. Грызуны вышли из деревянного перекрытия несуществующей стены, дошли до кровати, остановились, отсалютовали Джиму, после чего благополучно исчезли. Джим слегка прифигел, но тут же напомнил себе, что здесь, в мире ином, злоупотребление наркотиками – как и прочие злоупотребления, и не только, – свободно от жёстких ограничений причинно-следственных связей.

Не дожидаясь, что будет дальше, Джим схватился за трубку с опиумом. Он не стал напрягаться по поводу поиска спичек, чтобы её раскурить; просто пожелал, чтобы трубка зажглась, и она зажглась. Он глубоко затянулся, очень довольный своим открытием – у мёртвых есть очень полезные дополнительные способности, которых нет у живых, например, одной силой мысли вызывать возгорание предметов.

Опиум, он и в Африке опиум – и тем более в сочетании с алкоголем, он вполне мог дать тот же эффект, что и там, в земной жизни. Ладно, посмотрим. Пары глубоких затяжек хватило, чтобы окружающая реальность начала расплываться до того зыбкого состояния, при котором ты уже не подгоняешься на мультяшных грызунов и взрывы со вспышками. Хотя Джима и не унесло и Зеркальный Дворец, ему всё равно было хорошо – как не было хорошо уже очень давно. Может быть, Док Холлидей все очень правильно понимал. Голова у Джима прошла; и когда он случайно выронил себе на ногу уголёк из трубки, то почти не почувствовал боли.

Он отложил трубку и попробовал встать. И с удивлением обнаружил, что его даже и не шатает. Он просто плыл сквозь пространство в обнажённой и лёгкой, как пёрышко, эйфории – по направлению к зеркалу на стене, обтянутой красным бархатом. Он улыбнулся своему отражению. После смерти он каким-то чудесным образом сбросил все лишние килограммы, которые так угнетали его в последние годы жизни. Теперь у него на лице вновь обозначились скулы, а живот был плоским, как доска, – он снова стал тем угрюмым и мрачным принцем, кто захватил рок-н-ролл ураганным мятежным натиском. Он рассмеялся вслух:

– А всё-таки ты симпатичная бестия, Джим. И не вздумай опять умереть, слышишь?

Он и сам понял, что это был полный бред, но было так хорошо, что он не стал заморачиваться на осмысление абсурдности собственных слов. Он отвернулся от зеркала. Его вдруг охватила неуёмная жажда деятельности – захотелось выйти наружу и что-нибудь сделать. Уже на полпути к лестнице вдруг сообразил, что, наверное, надо сперва одеться. Насколько он успел узнать Дока Холлидея, этот изысканный щёголь вряд ли устроит свой дом в таком месте, где все ходят по улицам голышом. Конечно, общались они недолго…