Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа

– А-а-а, вспомнила. Да, да… Но фамилия другая. Конечно, я ошибаюсь. Тот человек, на которого вы похожи, – Нано засмеялась, – абраг!

– Ты и с разбойниками, оказывается, знакома? – спросил я. – Да у тебя, я вижу, широкие связи с преступным миром, прекрасная моя госпожа!

– Неплохие! – ответила она весело. – Мне везет на них.

– Вы изволили сказать, – обратился к ней Арзнев Мускиа, – что победили чувство страха. Но ведь страх… Страх – многолик. Какой же из них победили вы?

Нано посмотрела на него в упор, а потом отвернулась, достала папиросу, поиграла ею и проговорила:

– Это нужно обдумать, господин Арзнев. Подождите, я сейчас объясню вам.

Я принес шампанское и бокалы. Разлил, но Нано все молчала.

– Арзнев, что ты наделал! Красивой женщине идет улыбка, а ты задал ей забот…

– Извините меня, я готова ответить. Но боюсь, ваш друг не успокоится, начнутся споры, и, чтобы отстоять свои взгляды, мне понадобятся примеры. Поэтому я сразу начну с одного случая. Вы не против?

– Конечно, нет! – воскликнул я.

– Мы слушаем вас, сударыня! – добавил Арзнев Мускиа.

– Что такое страх? В конце концов, на свете есть только один страх – страх смерти! Вытекает он из инстинкта самосохранения, не так ли? И если подумать трезво, его можно обнаружить во всех поступках почти всех людей. Выслушайте меня внимательно, и вы согласитесь, что я права. То, о чем я расскажу, случилось в первый год нашего возвращения в Грузию из-за границы… Мы с мужем гостили у нашего друга неподалеку от Очамчиры – дом стоял на берегу моря, был сентябрь, теплое море, чудесная погода, много книг. С берега мы не уходили, воткнули в песок огромный зонт, купались, валялись, одним словом, жили как хотели. Однажды, когда в полдень мы вернулись домой, после обеда и отдыха, хозяин велел оседлать для нас лошадей – чтобы мы прогулялись верхом. Но просил не забираться далеко, ведь вечер не за горами. Лошади шли отлично. Мы проехали Очамчиру, впереди – Самурзакано. На мне – сшитая в Лондоне новенькая амазонка, настроение приподнятое, хочется щеголять, скакать, гулять хоть до ночной прохлады. Муж несколько раз осаживал меня – хватит, мол, надо возвращаться. Но я летела вперед, не слушая его, что-то вело меня – и завело, как вы увидите, далеко… Но пока я хочу подчеркнуть только одно: муж просил вернуться! Просил вернуться потому, что слышал, на дорогах случались грабежи. Но я сказала – нет! И он не спорил, не настаивал, мы продолжали скакать вперед. Почему он так легко согласился? Почему не требовал, не настаивал на своем? Да потому, что боялся, как бы его желание вернуться я не приняла за трусость. А я не посчиталась ни с тем, ни с другим, мне хотелось одного – гулять, скакать верхом, значит, я думала лишь о своей прихоти, а она, в свою очередь, была страхом – страхом, что, если мы повернем назад, я буду лишена этих радостей жизни. Так вот, даже в этом как будто простом стечении случайностей проявилось три различных формы страха, и все три несут одну печать – эгоизм. Вы согласны со мной, что все три вида эгоизма вытекают из одного источника – инстинкта самосохранения?

– Безусловно, – ответил я.

Лаз ничего не сказал, только кивнул головой.

– И что инстинкт самосохранения и страх смерти – это одно и то же, с этим вы тоже согласны?

– Да, конечно, – сказал я.

– Тогда вглядитесь лучше, и вы поймете, что в моем рассказе страх смерти вызывал к жизни только эгоистические пружины действия. Здесь не было ничего похожего на любовь к ближнему, на чувство долга, не говоря уже о добре.

– Но когда муж советовал тебе вернуться, разве он заботился не о твоем благополучии? Разве исходил не из ваших общих интересов? – спросил я.

– Я знала, что кто-нибудь задаст мне этот вопрос. Не беспокойтесь, ответ придет сам собой… Я возвращаюсь к своему рассказу… Мы углубились в лес, лошади шли шагом, мы вяло переговаривались друг с другом. Я не сразу заметила человека у края дороги. Перед ним лежал хурджин, и похож он был на путника, присевшего отдохнуть. Очень скоро нам пришлось узнать, что этот тихий путник – разбойник и грабитель Ража Сарчимелиа. Как только наши лошади поравнялись с ним, он встал, вытащил два револьвера и приказал нам спешиться и молчать. Несмотря на револьверы, разбойник выглядел так мирно и доброжелательно, что муж не понял, в чем дело, и по французски спросил меня: что он говорит? Я перевела. Откуда-то появился другой разбойник с ружьем. Мы спрыгнули на землю. Оцепенение прошло, и я представила себе вполне отчетливо, что может нас ждать впереди. Сначала они велели отдать оружие, но у нас его не было. Потом тот, который с ружьем, увел лошадей. И, наконец, Сарчимелиа приказал следовать за ним – и нас погнали в лес. Когда мы дошли до холма и обогнули его, то очутились на небольшой лужайке. Здесь сидели человек тридцать – сорок полураздетых мужчин и женщин. Их охранял третий разбойник, тоже с ружьем. Поодаль валялись несколько мешков, набитых, вероятно, награбленным. У нас отобрали кошельки, драгоценности и потребовали, чтобы мы сняли одежду… Да, я забыла вам сказать, что Рудольф Ширер человек с богатым прошлым. Не знаю – то ли он родился таким, то ли постоянные приключения и опасности выковали его характер, но иногда – и я в точности знаю, когда именно, – он становится исполненным самолюбивой гордыни, безоглядным храбрецом. И вот когда нам велели снять одежду, Ширер ловким ударом сшиб с ног Ражу Сарчимелиа, а после этого сразу же сам стал стягивать с себя куртку. Но тут второй разбойник ударил моего мужа прикладом по затылку, и он упал без сознания. Третий же разбойник, который сторожил ограбленных, обнажил кинжал и бросился к нам, собираясь убить Ширера. Я преградила ему путь и пыталась сбить его с ног. К этому времени Ража Сарчимелиа пришел в себя. Он приподнялся и сказал разбойнику с кинжалом, чтобы он вернулся на свое место. Тот отступил, бранясь последними словами. Ширер же в этот момент опомнился, вскочил и продолжал как ни в чем не бывало разоблачаться.

– И вы, сударыня, вы тоже! – закричал Сарчимелиа. – Снимайте все, что есть, мне это интересней!

Пришлось выполнить его приказ – не потому, что я испугалась, просто не хотелось новых приключений. Нашу одежду тоже запихали в мешок, а нас самих посадили рядом с другими жертвами.

Была суббота. А по субботам и воскресеньям в Очамчире обычно бывают ярмарки. Наверно, люди эти возвращались с ярмарки. Знали бандиты, кого и где подловить.

Ража Сарчимелиа подошел к нам и стал меня разглядывать. Он изучал меня так, будто я была неодушевленным предметом, который он нашел на дороге и не мог только решить, какая от этого ему будет польза. При этом смотрел он только на меня, на Ширера не бросил и взгляда, будто бы тот был пустым местом. Так продолжалось несколько секунд, пока он не сказал: