Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа

– Не думай, что ты загнал меня в угол, – сказала Нано. – Нет! Лучше жить без желаний, чем быть рабом своих желаний, рабом страха. Ты знаешь, что случилось с одним моим знакомым? Он умер от апоплексического удара. И знаешь, отчего? Оттого, что хозяин его конторы в то утро посмотрел на него косо.

Арзнев Мускиа, видно, был увлечен разговором.

– Увы, госпожа Нано, – сказал он, – человека такой доброты можно считать почти что богом. Но и он боится смерти.

– Я с вами не согласна.

– Тогда скажите мне, что за цель у этого человека?

– Цель одна – творить добро, уничтожать зло.

– Это его назначение, содержание его жизни, и на своем пути он будет стараться до конца исчерпать себя. До конца исчерпать тот талант доброты, что дало ему провидение, и лишь потом умереть. А до этого он будет хотеть жить и будет бояться умереть. Не так ли?

– Нет, не так. Страх – это совсем другое, от него разрывается сердце, как у моего знакомого, а то, о чем говорите вы, не страх, а иное, возвышенное и прекрасное чувство.

– Удивительно, – сказал я, – люди с таким предначертанием не умирают, пока не исполнят того, что им должно исполнить на земле. Я знаю много примеров… Живут, пока не выполнят свой долг, не растратят сил, а потом и умирают, чаще всего как-то необычно.

– Да, умирают, – подхватила Нано. – Но для таких людей смерть – это начало другой жизни, не так ли, батоно Арзнев? Они сами исчезают, но семена, брошенные ими в землю, будут совершать свой вечный круговорот и давать плоды тогда, когда имена их сотрутся в памяти людей.

– То, что вы говорите, – сказал Арзнев Мускиа, – напоминает мне слова настоятельницы одного монастыря, матери Ефимии. Она любила говорить красиво. Мне кажется, и стихи потихоньку писала. Как-то она сказала мне: «Сын мой, расплавленный воск до конца догоревшей свечи и сам по себе прекрасен, но проступает в нем и та красота, что тихо мерцала и разгоняла мрак».

– Красиво! – У Нано заблестели глаза.

– Да, красиво, – задумчиво сказал Арзнев Мускиа. – Все что я знаю хорошо, но одно дело знать, а другое – верить, суметь возвыситься до веры… Я не переступил еще этот рубеж… Мне это нелегко дается…

Он говорил улыбаясь, но в словах его звучали доверчивость и печаль, и я увидел своего нового друга как будто в ином свете. А ведь ему тяжело, так тяжело, будто на его плечи легла самая большая ноша на земле, но прячет он ее глубже преисподней. Так показалось мне в эту секунду, но вот Арзнев Мускиа заговорил в прежнем тоне, и я отогнал свои мысли.

– А почему зло не может победить страха смерти, скажите мне, госпожа Нано? – спросилон.

– Арзнев, мне кажется, вы думали об этом больше, чем я. И можете ответить лучше, чем я. А то, боюсь, если я буду опять говорить, мы станем похожи на суфию и его паству. Только с одной разницей, что у нас паства знает больше, чем суфия.

Нано рассмеялась.

– Но я хочу знать ваше мнение.

– Извольте! Ведь мы согласились, что зло родилось на свет в результате страха смерти. А если так, то между ними – мир и согласие. Они не могут вступить в конфликт.

– Вы правы, – сказал Арзнев Мускиа. – Но ведь и добро может перестать быть добром, если человек, вместо того чтобы делать добро, будет спрашивать: а что такое добро?

Нано собиралась ответить, но я прервал ее, потому что хотел взглянуть на листок Ветрова:

– Ты говорила, что захватила его с собой?

Нано протянула мне листок и ответила лазу:

– Нельзя мудрить, а то мы дойдем до бессмыслицы. Я уверена, истина проста: добро это то, что хорошо для всех. Делай добро и не жди ни вознаграждения, ни результатов. Иди дальше и опять делай добро. Вот и все, что нужно, когда сеешь семена добра, вот условия для доброй жатвы.

Я стал разглядывать листок бумаги. На нем и вправду были имена женщин с какими-то точками вокруг каждого. У одних пять точек, у других – две. Около имени Нано стояло пять точек.

Я повертел список и передал его Арзневу.

– Эти точки сделаны разными чернилами, – сказал он. – А некоторые карандашом. Ставились, стало быть, в разное время.

Я взял список снова. Арзнев Мускиа был прав.

– Как ты думаешь, что это значит?! – спросил я лаза, как будто госпожа Нано Парнаозовна Тавкелишвили-Ширер пришла за советом к нему, а не ко мне.

– Можете ли вы вспомнить, – спросил Мускиа, обращаясь к Нано, – сколько раз вы виделись с Ветровым с тех пор, как он наговорил вам дерзостей об офицерах?

– Сколько раз? Сейчас соображу. Я помню, что он при этом каждый раз рассказывал, и могу сосчитать по рассказом.

Нано задумалась.

– Знаете что, – воскликнул я, и оба посмотрели на меня, – пообедаем сегодня вместе! Пока мы соберемся и доедем… Нано… Если ты будешь столь любезна и поедешь с нами, – клянусь честью, мы решим эту головоломку и разгадаем все секреты, какие только у тебя есть!

Нано улыбнулась и спросила:

– А куда?

– К Гоги.

– Я слышала про него, но не бывала никогда. Там, кажется, хор, поют старинные песни и гимны, да?

– Поют, и как поют!

– Странно, что в ресторане поют гимны, – сказала Нано.

– Так принято у Гоги. Там и посетители другие. Поедем – увидишь.

– В другой раз! – Нано оглядела свой костюм и, видно, решила, что он не подходит для столь многолюдного места.

– Сегодня лучше где-нибудь за городом, где меньше народу… На воздухе, ведь такая погода…

– И я так думаю, Ираклий. Не хочется сегодня видеть людей, – поддержал ее лаз.

– Пусть будет так.

Я хотел распорядиться, чтобы запрягли коляску, но Нано остановила меня:

– Не нужно. Моя стоит перед конторой.

– Что ж, едем, – сказал лаз. – А по дороге попробуем раскусить этого Ветрова.

Когда мы садились в коляску, Арзнев Мускиа спросил Нано:

– Что вы кончали там?

– Факультет словесности… Правда, тому, о чем мы говорили, я научилась не там.

– Я понимаю… Научить можно всему, но это – знание, а не вера, вере научить нельзя.

Через несколько минут рыжие жеребцы мчали нас к Ортачала.

– Сколько же раз видел вас Ветров, вы не вспомнили? – спросил Арзнев Мускиа.

– Вспомнила… Пять раз, если не считать разговора об офицерах.

– Вы в этом уверены?

– Безусловно.

– Значит, после каждой встречи он ставил, видимо, по точке на этом листке у вашего имени.

Нано взяла листок, взглянула на него и, помолчав, спросила:

– Ну и что же?

Я уже понял, в чем дело, и попытался ей объяснить:

– Видишь, после тебя тут вписана Сусанна, около нее три точки, значит, она встречалась с Ветровым три раза. Выше Надежда Иванова – пять точек. Кроме того, обрати внимание на то, как стоят эти точки.

Первая точка была в начале каждого имени: видно, Ветров видел всех по одному разу, поставил точки и этим исчерпал первый круг встреч. При втором обходе, надо думать, с тремя ему не удалось встретиться, поэтому в конце их имени место для второй точки осталось пустым. При третьем круге бедняга, видно, так старался, что выбился из сил, без точки осталась только одна женщина – Алла. У Аллы – две точки, и те только вначале – одна за другой.