Марк Алданов - Живи как хочешь

– Ведь эта карточка дает мне право быть и на сегодняшнем заседании? – спросил он, чувствуя некоторое смущение.

– И на сегодняшнем, и на всех других, – ответила она. Теперь, по ее интонации, он уже не сомневался, что она над ним смеется.

– Значит, все формальности кончены?

– Нет, осталась еще одна, – ответила она и вдруг обняла его и поцеловала. Он чуть не отшатнулся от неожиданности. – Это обрядовый поцелуй, целую как сестра брата, – пояснила она изменившимся голосом, больше не улыбаясь.

Он, неожиданно для себя, поцеловал ее не как брат сестру.

– Это тоже обрядовый поцелуй, – сказал Яценко, стараясь усвоить ее тон. С минуту они молча смотрели друг на друга.

– "Трепет пробежал по членам Лаврецкого», – сказала она. – Это когда он ночью увидел белую, стройную Лизу. Отлично писал Тургенев… Хорошо, теперь вы брат . Пройдите в храм, я сейчас к вам выйду.

«Вот не знал, куда попал! Но, кажется, я разыграл идиота!» – подумал Яценко, войдя в большую комнату. – «Полная неожиданность!.. Господи, что это за балаган! Как Николай Юрьевич мог согласиться на эту дешевенькую бутафорию, стоило же насмехаться над дез-Эссентом!"

Тони, опять улыбаясь, вошла в комнату и села рядом с ним.

– Что, вам верно наш храм не нравится? Недостаточно рационалистично, правда? На Николая Юрьевича не пеняйте. Он только и хотел, чтобы обойтись без всего этого. Мы его долго убеждали, что простой философский кружок мира не завоюет. Не убедили, но он кое в чем уступил.

– А теперь, со статуей и с календарем, «Афина» завоюет мир?

– Если вы относитесь к обществу с предвзятой иронией, то вам лучше тотчас расстаться с нами.

«Кажется, я так и сделаю», – подумал Яценко.

– Послушаю доклад Николая Юрьевича. Я выговорил себе право уйти в любое время.

– Тут и выговаривать ничего не требовалось. Это право каждого. Может быть, и я уйду.

– Вот как?.. Вы меня спрашивали, почему я вошел в «Афину». Могу ли я спросить о том же вас? Ведь я теперь «брат».

– Видите, вы слово «брат» даже и произносите в кавычках… Да, вы у нас не засидитесь, я знаю. Каждый понимает «Афину» по-своему. Я пришла к ней издалека. Лет шесть тому назад я хотела уйти в монастырь.

«Так и есть. Щеголяет своей „мятущейся душой“. Ох, не люблю», – подумал Яценко.

– Вы, вероятно, многое перепробовали в жизни?

– Очень многое. И везде был обман.

Она подняла руку совершенно так, как это делал Гранд, и даже лицо у нее сделалось гробовое, как тогда у него. Послышался тихий протяжный звонок. Лицо ее приняло таинственное выражение. Яценко смотрел на нее изумленно.

– Слышите?

– Конечно, слышу. Что это такое?

– Этого я вам сказать не могу. Вы узнаете позднее. На вас это явление не действует?

– Нет. Я видел, как фокусники производят еще лучшие явления .

Она засмеялась.

– Вы правы. Я вас испытывала. Вас звонком не возьмешь. Вы верите в судьбу? Я верю. Я во все верю. Мои предчувствия меня никогда не обманывают. Вот, например, я знаю, что ваша жизнь связана с моей. Наши жизни будут перекрещиваться. Они связаны нездешней силой.

– Нездешней силой, – повторил он. – «Как все-таки она пошло выражается!"

– Знаете, какое самое лучшее из человеческих чувств? Это когда все – все равно… Вы очень любите женщин?

– Это ритуальный вопрос?

– О, нет. Просто мне интересно. Мы должны были бы с вами сойтись. Но не подумайте, что у нас в обществе какое-либо мошенничество. Вы очень ошиблись бы. Вы спрашивали, почему я пошла в «Афину». По самым лучшим и чистым побуждениям. Я хотела и подчинить свою волю. Ритуал этому способствует. Но уж если мы с вами разговорились, то не скрою, что я немного разочаровалась. Все это не то, не то… И люди не те. Меня тоже не возьмешь звонком Кут-Хуми.

– Какой еще Кут-Хуми?

– Все захотите знать, рано состаритесь. А вы и так уже немолоды. Звонок Кут-Хуми можно тоже понимать по-разному. Мы начинаем со звонка Кут-Хуми потому, что люди очень глупы… Всё в «Афине» каждый может понимать по-своему, – говорила она, как будто повторяя что-то из учебника. – И надо строго отличать то, что вышло, от того, что должно было выйти. У нас и люди, и мысли, и настроения разные. Из одной бани, да не одни басни. Мешанина.

– Зачем же было делать мешанину?

– Да ведь в жизни все смешано, добро и зло, радость, горе. Вот как в светской хронике газет рядом печатаются извещения о смертях и свадьбах.

– Хорошо, не стоит спорить, это и не очень ново. Эти звонки Кут-Хуми производятся с согласия Николая Юрьевича? – спросил Яценко тревожно; он боялся, что сейчас рухнет, навсегда рухнет, то чувство почтения, которое ему внушал Дюммлер.

– Избави Бог. Он о них не подозревает. Звонки вообще в «Афине» не производятся, это идея одного нашего брата, его частная идея, о которой я не должна говорить. Я ею пользуюсь как оселком, для пробы людей. А вы мне нравитесь!

– Спасибо. Отчего вы не вышли замуж? – спросил он, все так же стараясь попасть в ее тон.

– Во-первых, я раз была замужем, с меня вполне достаточно. А во-вторых, какое вам дело? – сказала она, впрочем нисколько не рассердившись. Его вопрос показался ей даже довольно естественным.

– Я спрашиваю так, просто из писательского любопытства.

– Вот как… Очень жаль, что из любопытства.

– К тому же, теперь вы забыли, что я брат . Отвечайте как сестра.

– Прежде всего никто на мне не женится. У меня нет ни гроша.

– Не все же ищут денег.

– Многие, очень многие. У Толстого Анна вышла за Каренина потому, что он был губернатором и мог стать министром; она не только его не любила, но терпеть не могла. Николай Ростов на Соне, которую любил, не женился, так как она была бедна, а женился на безобразной княжне Марье и не потому, что у нее были какие-то лучистые глаза, а потому, что у нее было много тысяч душ и десятин. И Наташа тоже не вышла бы за Пьера, если бы он был беден. Только Толстой все это затушевал, он мог сделать чистеньким что угодно, хотя бы свиной хлев. И вся Россия восторгалась этим и была влюблена в Анну, в Наташу. Один Достоевский ничего не приукрашивал.

– Он больше всех приукрашивал, но в свою краску, – сказал Яценко. Она смотрела на него с усмешкой. «Лицо сумасшедшей, и усмешка такая же».

– Вся эта наша «Афина» призрак, – сказала она. – И слава Богу! Все воображаемое лучше, чем то, что действительно существует. В так называемой настоящей жизни есть много хорошего, но представить себе я могу в тысячу раз лучшее. И представляю себе, но как! Долго, часами, со всеми подробностями! Поэтому у большинства людей одна жизнь, а у меня множество.

– Что же вы себе представляете?

– Каждый день другое… Не раз представляла себе, как я убиваю человека.

– Какого-нибудь контрреволюционера?