Валентин Пикуль - Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры

Марина не было в живых, когда под звуки “Преображенского марша” русская гвардия входила в Париж, громыхая боевыми литаврами. Вере Николаевне предстояло прожить еще очень долгую жизнь, но смерть не соединила влюбленных: много позже графиня Завадовская нашла вечное упокоение в безвестной глуши Порховского уезда Псковской губернии.

В числе ее потомков была и Софья Андреевна Берс, ставшая женою Льва Толстого, и писатель в своем романе “Война и мир” не забыл помянуть, что даже в гуле Бородинского сражения Кутузов просит читать ему стихи Сергея Марина…

Сначала о событиях недавних… В 1963 году агентурная служба США “Сикрет Сервис” зафиксировала появление на внутреннем рынке 3 400 000 фальшивых долларов; в 1964 году эта сумма подскочила до 7 200 000 долларов. Англичане в это же время с похвальной сноровкой изымали из обращения поддельные фунты стерлингов. Стало ясно, что где-то (знать бы – где?) заработал тайный комбинат по бесперебойному производству валюты. На III Международном конгрессе по борьбе с подделкою денег специалисты банковских служб с тревогой отметили настолько высокое качество фальшивых денег, что их невозможно отличить от настоящих. А дорога преступления уводила Интерпол в самые дебри фашизма – в блок № 18/19 концлагеря Заксенхаузен, где в период войны немцы наладили производство иностранной валюты (в том числе и наших советских рублей). Клише, с которых печатались деньги, и вся сложная рецептура изготовления бумаги бесследно исчезли в канун краха “тысячелетнего” рейха. Теперь, надо полагать, эти самые клише и дают точные отпечатки долларов и фунтов. Конечно, бывшие эсэсовцы-фальшивомонетчики сохранили для себя и весь сложнейший аппарат агентуры для распространения поддельных денег.

Оглянувшись назад – в наше прошлое, я вспомнил нечто похожее. Вопрос ставится так: был ли Наполеон фальшивомонетчиком? Вопрос каверзный, но до сих пор не потерял своей остроты. В самом деле, великий вроде бы человек и вдруг… уголовщина? Некоторые историки XIX века даже боялись затрагивать эту тему. “Война ведь, – утверждали они стыдливо, – все-таки дело чести, и Наполеон вряд ли решился бы на эту постыдную крайность”.

Но великий император не был брезглив.

“Я не такой человек, как все, – не раз повторял Наполеон, – и моральные законы общества ко мне едва ли приложимы…”

Подорвать мощь государства можно не только пушками – достаточно забросать страну фальшивыми деньгами. Об этом и идет речь – о подрыве экономики России в канун грозного 1812 года. Князь А. А. Шаховской, известный режиссер и драматург, предварял свои малоизвестные мемуары велеречивым вступлением: “Священный огонь, запаливший в 1812 году Русския сердца, не вовсе потух, и авось вспыхи его, пробуждая давнишния ощущения и проясняя прошедшее, помогут мне удовлетворить любопытство ваше”. Я отношу любопытство к числу качеств полезных. Нелюбопытные люди – люди, как правило, скучные. Ну их!

Парижский гравер Лалль работал много и упорно, но имени своего в истории святого искусства он нам не оставил. Это был скорее вечный труженик-поденщик: получил заказ – исполнит, ждет следующего, и так без конца… По вечерам парижское предместье Сен-Жак обволакивала преступная темнота, в саду печально шумели деревья. Лалль занимал небольшой особняк, в котором и жил одиноко и скучно. Из окон виднелась пустынная улица Урсулинок, а дом гравера примыкал к запущенному парку убежища глухонемых. Так бы, наверное, и закончилась эта унылая жизнь в безвестности, если бы однажды вечером в дом Лалля не постучали с улицы…

Прошу учесть, что было начало 1810 года!

Явился заказчик – некто, без ярких признаков внешности, и раскрыл портфель, из которого извлек английскую гравюру. Опытный мастер, Лалль сразу определил сложность ее исполнения: масса линий, иногда тончайших, иногда шероховатых, ни одна из них не коснулась другой… Заказчик терпеливо выжидал.

– Что вы, месье, желаете от меня? – спросил Лалль.

– Я к вам от издателя, имя которого вам знать пока необязательно. Вы хорошо рассмотрели этот оттиск?

– Да. Он сделан с медной доски.

– Именно так! Эту медную доску, увы, затеряли. Желательно, чтобы вы с оттиска снова восстановили оригинал на меди.

– Работа тонкая. А медь упряма и капризна.

– Мы понимаем. И торопить не станем.

– Хорошо. Оставьте. Я постараюсь…

Лалль начал работу. Граверное искусство заменяло в те времена фотографию, ибо с одной доски можно было сделать множество оттисков. Но труд нелегкий: нужна небывалая точность жеста и большая физическая сила. Рука ведет резец по металлу, оставляя на нем борозду. Одно неверное движение – и вся работа (иногда труд всей жизни) летит на помойку. Литератор, написав неверное слово, может его зачеркнуть; живописец, наложив неверный блик, может его замазать. Гравер ничего исправить не в силах – резец намертво впивается в металл и все зависит от умения гравера…

Вскоре некто опять навестил отшельника в его доме, и Лалль предъявил ему работу, которую заказчик высоко оценил:

– Превосходно! Мы вам хорошо оплатим этот каторжный труд… Кстати, мой фиакр стоит за углом. Издатель крайне заинтересован в знакомстве с вами. Очевидно, он с удовольствием предложит вам еще больший заказ… Не согласны ли вы проехать к нему?

Лалль сел в фиакр. Возница хлопнул бичом – мимо побежали глухие окраины Парижа. Лошади вдруг завернули на набережную Малаккэ. Гравер почуял недоброе, и некто угадал его настроение. Он вынул белую костяную палочку и помахал ею с угрозой:

– Я – тайная полиция императора… спокойно!

Лошади остановились возле министерства полиции.

Гравер был проведен на третий этаж, скудно освещенный, его оставили в небольшой комнате. Предупредили:

– Когда услышите звонок, вы пройдете в эту вот дверь…

Ожидание затянулось. За окнами хлестал дождь. Сена бурлила под мостами. Звонок почти выбросил Лалля из кресла, он шагнул в указанную дверь, от самого порога взывая о милосердии:

– О Боже! В чем я провинился? Умоляю, отпустите меня. Ведь я только бедный гравер… Да здравствует император французов!

– Не кричите, – было сказано ему из полумрака.

Только сейчас он заметил человека, который в углу кабинета помешивал догорающие угли в камине. Вспыхнул в рожках осветительный газ – Лалль разглядел на столе свою гравюру.

– Отличная работа, – сказал человек, представившись комиссаром отдела тайной полиции. – Меня зовут Демаре… Впрочем, мы с вами больше не увидимся. Мне нравится ваша исполнительность. Ваш нелюдимый характер. И даже ваш дом на отшибе Парижа. Вы достойны быть поверенным великой тайны нашего великого императора!