Алексей Чапыгин - Разин Степан

— Стрельцов секи, казаков вешай!

Новые виселицы скрипели. Болтались на них, крутились и дрыгали ноги в синих штанах, сапогах с подковками — лиц не видно было… У огня недалеко тяпали — катились головы разинцев. С удалыми за полночь шла расправа.

Переправясь через реку, есаулы перенесли Разина в его шатер к Волге, поставили кругом караул, и двое верных на жизнь и смерть товарищей зажгли все свечи, какие были у атамана, обмыли глубокую рану на его голове и лицо, замаранное кровью, — лишь в шадринах носа и похудевших щек оставили черные пятна. Засыпали рану толченым сахаром, а обе ноги, простреленные насквозь пулями (восемь свинцовых кусков на фунт) перевязали крепко; раны кровоточили — из них есаулы найденными клещами вытащили куски красной штанины. Татарчонок крепко спал; они закидали его подушками, чтоб не мог, проснувшись, видеть, каков атаман, и пересказать. Перевязали, тогда оба закурили, посматривали: кровоточат ли раны? Атаман открыл глаза, хотел сесть, но упал на ковры.

— Лежи, батько!

Разин слабо заговорил, беспокойно озирая шатер:

— В шатре я? А битва как?

— Черт с ей, битвой! — наморщась и роняя из глаз слезы и трубку из зубов, ответил Степан Наумов. — Живых взяли, мертвых кинули… Люди, кои в бой справны, тут в Синбирске за валом с коньми, иные в остроге крепятца — завтра надо бой… Шпынь тебя, проклятой изменник, посек — убил я его! Воевода для раненых по-за Свиягой виселицы ставит…

— Помню сбитую голову… Нечестно — я его рукой, он же, пес, саблей ответил!..

— Сколь раз, батько, говорил тебе: носи мисюрку, шапку и панцирь, а нет того — в гущу боя не лезь!

— Верил, что пуля, сабля не тронут…

— Вот твоя вера! Дорого сошла: Синбирск и все пропало…

— Э, нет! Надень мой кафтан, Наумыч, шапку, саблю бери мою, спасай народ! Мне же не сесть на конь…

Заговорил Лазарь:

— Тебя, батько, нынче беру я в челн, десяток казаков добрых в греби, оружных, и кинемся по Волге до Царицына — там вздохнешь. Лекаря сыщем — и на Дон.

— На Дону, Лазарь, смерть! Сон, как явь, был мне: ковали меня матерые, а пущий враг — батько хрестной Корней… Я же и саблю не смогу держать — вишь, рука онемела… Сон тот сбудется. Не можно хворому быть на Дону…

— А сбудется ли, Степан Тимофеевич? Я крепил Кагальник, бурдюги нарыты добрые… Придет еще голутьба к тебе, и мы отсидимся!

— Эх, соколы! Бояра нынче изведут народ… Голова, голова… ноги ништо! Безногий сел бы на конь и кинулся на бояр… Голова вот… мало сказал… мало…

Разин снова впал в беспамятство, начал тихо бредить.

— Делаю, как указал, батько!

Степан Наумов поцеловал Разина, встал, надел один из его черных кафтанов, нашел красную шапку с кистью, с жемчугами, обмотал голову белым платом под шапкой.

— Пойду, сколь силы есть, спасать людей наших!

Лазарь Тимофеев, обнимая друга есаула, сказал:

— И мне, брат Степан, казаков взять да челн наладить — спасать батьку! Во тьме мы еще у Девичьей будем.

— Прощай, Лазарь!

Есаулы поцеловались и вышли из шатра.

Наумов сказал:

— Надо мне в Воложку со Свияги струги убрать.

— То надо до свету.

Две черные фигуры пошли — одна на восток, другая — на запад.

Черная с синим отсветом Волга ласково укачивала челн, на дне которого, неподвижный, на коврах, закрытый кафтанами, лежал ее удалой питомец с рассеченной головой и онемевшей для сабли рукой, без голоса, без силы буйной…

Как по приказу, во всех церквах Москвы смолкли колокола. Тогда слышнее раздались голоса толпы:

— Слышите, православные! Воров с Дону везут…

— Разина везут!

На Арбате решеточные сторожа широко распахнули железные ворота, убрали решетки. Сами встали у каменных столбов ворот глядеть за порядком. Толпа — в кафтанах цветных, в сукманах летних, в сапогах смазных, козловых, сафьянных, в лаптях липовых и босиком, в киках, платках, шапках валеных — спешила к Тверским воротам. С толпой шли квасники с кувшинами на плече, при фартуках, грязные пирожники с лотками на головах — лотки крыты свежей рогожей. Ехали многие возки с боярынями, с боярышнями. Бояре били в седельные литавры, отгоняя с дороги пеших людей.

— И куды столько бояр едет?

— Куды? А страсть свою, атамана Разина в очи увидать.

— Ой, и страшные его очи — иному сниться будут!

За Тверскими воротами поднимали пыль, кричали, пробираясь к Ходынскому полю новой слободой с пестрыми домиками. Оборванцы питухи, для пропойного заработка потея, забегали вперед с пожарными лестницами, украденными у кабаков и кружечных дворов.

— Сколько стоит лестница?

— Стоять аль купишь?

— Пошто купить! Стоять.

— Алгын, борода ржаная, алтын!

— Чого дорого?

— Дешевле с земли видать.

— Ставь к дому. Получи…

Лезли на потоки и крыши домов; наглядев, сообщали ближним:

— От Ходынки-реки везут, зрю-у!

— Стали, стали.

— Пошто стали-то?

— Срамную телегу, должно, ждать зачнут…

— Давно проехала с виселицей, и чепи брякают.

— Так где же она?

— Стрельцы, робята! Хвати их черт…

Стрельцы с потными, злыми лицами, сверкая бердышами, махая полами и рукавами синих и белых кафтанов, гнали с дороги:

— Не запружай дорогу! Эй, жмись к стороне!

— Жмемся, служилые, жмемся…

— Вон и то старуху божедомку прижали, не добредет в обрат.

Тех, кто забрался на крыши и лестницы, стрельцы не трогали.

— Эй, борода, надбавляй сверх алтына, а то нагляделся! Слазь!

— Лови деньгу, черт с тобой, и молчи-и!

— Дело!

Купцы и купчихи, у домов которых по-новому сделаны балконы, распахнув окошки, вылезали глядеть. Толпа кричала на толстых, корячась вылезающих на балконы.

— Торговой, толкни хозяйку в зад — не ушибешь по экому месту!

— Ей же подмога!

— Нет вам дела.

— Есть! Вишь, баба взопрела, лазавши!

— Горячие, с мясом! С морковью!

— Нет времени есть.

— Набей брюхо. Глаза набьешь, тута повезут — не мимо.

— Воров на телеге, вишь, везли в бархатах, шелку.

— А те, на конях, хто?

— Войсковые атаманы.

— Ясаулы!

— Ясаулы — те проще одеты.

— Во и срамная телега движется. Стретила.

— Палачи и стрельцы с ей, с телегой.

— Батюшки-светы мои!

— Чого ты, тетка? Пошто в плату? Кика есть, я знаю.

— Отколе знаешь-то?

— Знаю, помершую сестру ограбила — с мертвой кику сняла, да носить боишься.

— Ой, ты, борода козлом!

— Платье палачи, вишь, бархатное с воров тащат себе на разживу.

— Со Стеньки платье рвут, Фролка не тронут!

— Кой из их Фролка-т?

— Тот, что уже в плечах и ростом мене…

— А, с круглым лицом, черна бородка!

— Тот! В Земской поволокут.

— Пошто в Земской? Разбойной приказ к тому делу.

— Земской выше Разбойного делами. От подьячих чул я…