Ярослав Голованов - Королев: факты и мифы

Ну а о серийном производстве речь пойдет только после принятия ракеты на вооружение, после всесторонних испытаний.

Испытания... Так все ближе подступала к нему, все требовательнее заставляла думать о себе новая забота Королева – полигон для «семерки».

Сергей Осипович Охапкин

Роман Анисимович Турков

Ракета Р-7 – «семерка» – еще не родилась, но все понимали, что когда она родится, Капустин Яр будет ей мал: не хватало необходимой базы для траекторных измерений. Самым опытным человеком по полигонным делам справедливо считался Василий Иванович Вознюк. В 1954 году под его председательством была создана специальная комиссия, которой поручалось найти место для нового полигона. Хочу подчеркнуть: для полигона – ни о каком космодроме речи не было и быть не могло. И когда в одной книжке я читаю, как начальник строительства по случаю закладки первого дома произносит на митинге 5 мая 1955 года речь, в которой говорит, что «партия, Советское правительство, народ доверили нам построить первый на планете космодром», – я авторам не верю. Народ был вообще не в курсе дела, а партия и правительство доверили, точнее – приказали построить полигон для испытания новых мощных боевых ракет – и не будем наводить тут тень на ясный день.

Если бы Василий Иванович Вознюк был не советским, а, скажем, голландским генералом, задачу, перед ним поставленную, можно было бы решить несравненно проще, поскольку территория, требующаяся для нового полигона, должна была быть примерно с Голландию величиной. Уж чем-чем, а просторами Россия не оскудела и выбрать такое пространство где-нибудь в Восточной Сибири или в Таймырской заполярной тундре не составляло труда, но все понимали, что полигон желательно разместить, пусть в диковатых и пустынных местах, но все-таки не окончательно безжизненных, куда не нужно было бы тянуть железные дороги, дальнюю энергетику, чтобы все ему необходимое, включая сами ракеты, находилось пусть не рядом, но сравнительно недалеко.

На первых порах выбрали три варианта. Марийская АССР. Лесные угодья ее были сильно подорваны во время войны, а места вырубок осваивать было трудно, да и подо что осваивать, что там может вырасти? Второе место: берег Каспия неподалеку от Махачкалы. Что-то похожее на мыс Канаверал во Флориде. Как и у американцев, первые ступени ракеты должны были падать в море. Третье: казахское предпустынье, правый берег Сырдарьи.

В рабочую комиссию Вознюк привлек и ракетчиков: Королева, Рязанского и Бармина. Королев был резко против марийского полигона.

– Василий Иванович, – объяснял он Вознюку, – ты сам должен понять и другим растолковать, что полигон должен располагаться не у полярного круга, а как можно ближе к экватору. Тогда мы сможем наиболее эффективно использовать скорость вращения Земли. Если стрелять на восток, к скорости ракеты будет прибавляться окружная скорость географической точки космодрома, понимаешь? И прирост может быть весьма солидный. Уже Казахстан дает нам прирост более трехсот метров в секунду, представляешь?! Я все знаю: и климат тяжелый, и возить далеко и стройматериалов поблизости нет, но поверь мне, Василий Иванович, лучше всего строить в Казахстане.

Вознюк, как положено, доложил по начальству – маршалу артиллерии Митрофану Ивановичу Неделину. Неделин в Военно-инженерной академии имени Ф.Э.Дзержинского провел довольно многолюдное, но вместе с тем предельно секретное совещание, на котором рассказал о результатах поисков и объяснил все преимущества и недостатки выбранного места. В зале сидели министры оборонных отраслей, главные конструкторы и военные. Сидел в зале и начальник Главного управления специального строительства Министерства обороны генерал-лейтенант Григоренко. Он знал, что за строительство отвечать будет он, слушал Неделина очень внимательно и чем больше слушал, тем больше мрачнел. Место, конечно, выбрали удачно: пустыня, никакие угодья не страдают, население редкое, есть накатанная железная дорога и простор – расширяйся в любую сторону, – все было замечательно. Но только не для строителей! Пустыня, она и есть пустыня: ни дорог, ни коммуникаций, ни электроэнергии, – песок и черепахи, начинать надо с полного нуля.

После доклада Неделин подошел к Григоренко:

– Ну, что, Михаил Георгиевич, справятся военные строители с такой стройкой?

– Только они и справятся, товарищ маршал, – хмуро ответил Григоренко.

Требовалось получить еще решение Совета Министров Казахстана о передаче земель. Королев тоже ездил в Алма-Ату, хотя его и отговаривали: «Сложностей не предвидится, процедура чисто формальная, неужели вы думаете, что Алма-Ата запретит Москве строить полигон?» Заранее подготовленные бумаги передали в казахский Совмин. Прошел день, другой, третий. Шли какие-то вялые разговоры: «Много просите... зачем Вам столько земли».

– Но ведь на этих солончаках ничего не будет расти, даже если их поливать.

– Не будет, – кивали головами чиновники. А один, кажется он был родом из тех мест, добавил: «Если поливать – тем более не будет».

– И как пастбища они тоже использоваться не могут, – наседал Королев.

– Не могут.

– Так в чем же дело?

– Будем думать...

Королев еще подождал, потом не выдержал, пошел в республиканское ЦК. После его страстной речи один из секретарей ЦК позвонил в Совмин и назавтра вопрос был решен.

– А вы что мне говорили? «Формальная процедура»! – наставлял Сергей Павлович строителей на обратном пути из Алма-Аты. – Я казахов понимаю: почему они должны вот так сразу отдавать гигантскую территорию пусть и бросовых земель? Тем более что мы им не можем толком объяснить, зачем нам эта земля и что мы с ней делать будем. Но, поверьте моему слову, когда узнают, – спасибо нам скажут. Мы эту пустыню на весь мир прославим!

Окончательно месторасположение нового полигона узаконено было на одном из заседаний Политбюро. Докладывал маршал Жуков. Быстро перечислил варианты и предложил Казахстан. Жукова слушали с вежливым равнодушием, проголосовали единогласно: в конце концов, Жукову виднее, где ему строить новый полигон. Только Хрущев, человек, кажется, самый живой и любознательный в этой компании, спросил:

– А где точнее?

– Разъезд Тюратам, – ответил Жуков.

Разъезд Тюратам появлением своим на свет в 1901 году был обязан не неким хозяйственным потребностям, а лишь несовершенству тогдашних паровозов: здесь они останавливались, чтобы «напиться» воды. В те годы была сооружена насосная станция с дизелем, отполированные медные части которого, горящие жарким самоварным блеском, поразили первых строителей полигона: старая машина вполне могла бы жить в зале Политехнического музея, но она исправно работала уже шестой десяток лет. С 1913 года здесь, сменяя друг друга, постоянно жили русские механики, сущие отшельники и великие хозяева, сумевшие в этих солончаках содержать и коров, и свиней, и овец, не считая кур, уток и огорода. Часа на 2-3 в день они запускали свою идеально чистую насосную, а остальное время хозяйствовали, вытаскивали из бочажков плененную коротким весенним паводком рыбу и стреляли сайгаков. К 1954 году – последнему году патриархального быта Тюратама – разъезд этот мало отличался от «Буранного полустанка» Чингиза Айтматова. Два дома железнодорожников и три десятка мазанок давали приют нескольким десяткам людей и нескольким десяткам тысяч клопов, азиатское гостеприимство первых и кровожадность последних испытали на себе строители нового полигона в полной мере.