Ярослав Голованов - Королев: факты и мифы

Нелюбов, конечно, фигура трагическая. Трудно винить здесь судьбу – она была благосклонна к нему. Не хватило ума и воли выстроить свою жизнь, так счастливо и интересно начавшуюся...

Но все эти грустные истории случились уже потом, до старта Гагарина никто ни за какие дисциплинарные грехи отчислен не был. Да и грешить, честно сказать, некогда было: все чувствовали, как повысился ритм их жизни. «Шестерка» первая проходила положенные испытания на стендах, вне очереди занимались на тренажере в Летно-исследовательском институте. В декабре «шестерку» снова принимал в ОКБ Королев, обсуждал предстоящий полет, расспрашивал, как идет подготовка, а потом отправил их в цех, где лежала собранная на днях «семерка». Ведущий конструктор по носителю для пилотируемого «Востока» Александр Сергеевич Кашо, его заместитель Юрий Павлович Антонов показывали им ракету, объясняли что к чему. Вообще, надо сказать, что, несмотря на то, что той зимой ведущие конструкторы корабля и ракеты – Олег Ивановский и Александр Кашо, их заместители – Евгений Фролов и Юрий Антонов были, наверное, самыми занятыми людьми в ОКБ, им приходилось довольно много заниматься с космонавтами, и чем дальше, тем больше.

Вскоре в Центре подготовки состоялись зачетные тренировки. На них приехал главком Вершинин. Ожидали какой-нибудь накладки, какого-нибудь «визит-эффекта», но все прошло хорошо, а космонавты, хотя и волновались конечно, отвечали уверенно и правильно на все вопросы.

Наконец на 17—18 января 1961 года были назначены экзамены. Если вдуматься, это тоже было событие историческое, поскольку никто и никогда не сдавал экзамены на право летать в космическом корабле. Впрочем, тогда все было «впервые», но об этом как-то не задумывались... В первый день сдавали «практику» – в тренажере проверялось умение управлять кораблем. На следующий день – теория. В экзаменационную комиссию под председательством Николая Петровича Каманина входили: Волынкин и Яздовский – медицина; Феоктистов – корабль; Алексеев – система жизнеобеспечения; Галлай – пилотирование; Карпов – вообще за всех и за все отвечал. Через много лет, вспоминая этот день, Марк Лазаревич Галлай напишет: «Сейчас, в наши дни, готовность к полету будущих космонавтов проверяют уже летавшие космонавты. Тогда такой возможности не было».

Председатель комиссии – генерал Каманин – вызывает первого экзаменующегося.

– Старший лейтенант Гагарин к ответу готов.

– Занимайте свое место в тренажере. Задание – нормальный одновитковый полет.

И снова, как тогда в сборочном цехе у Королева, он первым сел в макет корабля...

Через много лет член этой экзаменационной комиссии Семен Михайлович Алексеев показал мне старую записную книжку, в которой он помечал ответы космонавтов знаками плюс и минус. «Крестики» стояли рядом с фамилиями: Гагарин, Титов, Нелюбов. «Палочки» – Николаев, Попович, Быковский. Вторая группа космонавтов сдавала экзамены 4 апреля 1961 года, накануне отлета первой группы на космодром. Оценку 5+ Алексеев поставил Комарову и Леонову. Просто 5 – Аникееву, Волынову, Филатьеву и Шонину. Беляев, Горбатко, Рафиков и Хрунов, по мнению Алексеева, заслужили 4. Карташова и Варламова уже списали медики. Бондаренко погиб.

Гибель Валентина Бондаренко была тайной первого отряда наших космонавтов в течение четверти века. Только весной 1986 года в Известиях, получив поддержку на уровне членов Политбюро и преодолев сопротивление всевозможных цензур, напечатали мой рассказ об этой трагической истории.

Валя Бондаренко был самым молодым в отряде – 24 года. Согласно утвержденному расписанию тренировок второй группы, 23 марта 1961 года он заканчивал десятисуточный эксперимент в сурдобарокамере, где его, как и других космонавтов, испытывали одиночеством и тишиной. В тот день он работал при пониженном давлении, что компенсировалось избытком кислорода. Сняв с себя датчики после медицинских проб, Валентин протер места их крепления ваткой, смоченной в спирте, и не глядя бросил эту ватку, которая упала на спираль включенной электроплитки. Плиткой пользовались для подогрева пищи, – увы, в испытательных стендах и тренажерах тогда было еще немало несовершенств. В перенасыщенной кислородом атмосфере пламя мгновенно охватило тесное пространство сурдобарокамеры. На Валентине загорелся шерстяной тренировочный костюм, но он не сразу подал сигнал тревоги на пульт, пробовал сам сбить пламя. Дежурный врач Михаил Александрович Новиков сразу открыть герметичную дверь, не выравнив давления снаружи и внутри, не мог. На все это требовались лишние секунды. А их не было. Когда Валентина вытащили, он был еще в сознании, все время повторял: «Я сам виноват, никого не вините...» Восемь часов врачи боролись за его жизнь, но спасти Бондаренко не удалось: он погиб от ожогового шока. Похоронили его на родине, в Харькове, где жили его родители. А жена Аня и пятилетний сын Сашка остались в Звездном городке. В архиве ВВС я читал выписку из приказа: «Обеспечить семью старшего лейтенанта Бондаренко всем необходимым, как семью космонавта. 15.4.61. Малиновский».

Бондаренко я не знал. О нем мне рассказывали его товарищи по отряду. Это был славный, незлобивый парень, выросший в простой работящей украинской семье.

Окончив в 1954 году школу в Харькове, добровольцем ушел в армию, поступил в военное авиационное училище, мечтал стать военным летчиком и стал им. Потом был отобран в отряд космонавтов и с конца апреля 1960 года приступил к занятиям. В отряде его любили за добродушную расположенность к людям. «Прозвище ему дали – „Звоночек“, – рассказывал Павел Попович, – а вот почему „Звоночек“ – не помню». «Он хорошо играл в футбол, – добавил Алексей Леонов, – а в настольный теннис Валентина в нашем отряде никто обыграть не мог. Никогда не обижался на дружеские розыгрыши, если „покупался“, смеялся вместе со всеми. А когда у человека чувство юмора распространяется и на самого себя, это, как правило, хороший человек». «Порой Валентин мог вспылить, но без злости и обиды, – вспоминает Георгий Шонин, который некоторое время жил с Бондаренко в одной квартире. – Буквально на мгновение взорвется и тут же покраснеет, застесняется за свою несдержанность. Я всегда восторгался его самоотверженностью и решительностью. Меня до сих пор знобит, когда я вспоминаю, как он взбирался по водосточной трубе на пятый этаж к стоявшему на подоконнике ребенку, рискуя ежесекундно свалиться вместе со скрипящей трубой... Валентин очень любил своего отца. Он гордился им, бывшим партизанским разведчиком. Вечерами, когда мы выходили на балкон подышать перед сном, он много и интересно рассказывал о нем, прерывая вдруг себя вопросом: