Ярослав Голованов - Королев: факты и мифы

Но главная неожиданность – опухоль. «Большая, больше моего кулака», – показывал Петровский. «Опухоль была очень большая, как два кулака», – уточняла Валентина Фоминична Грек, медицинская сестра, которая видела ее. Теперь Борис Васильевич понял, что легкой победы не будет. И будет ли вообще победа – не ясно. Борис Васильевич срочно посылает врача Прасковью Николаевну Мошенцеву за подмогой: найти и немедленно привезти Вишневского.

– Малиновский? – резко спросил Александр Александрович, садясь в машину: главного хирурга армии беспокоило плохое самочувствие министра обороны.

– Нет, Королев...

Так у операционного стола сошлись два академика, два самых знаменитых хирурга страны. Едва ли найдется человек, который рискнет утверждать, что они любили друг друга, но, будучи людьми бесспорно умными, отдавали должное мастерству и опыту друг друга.

Сергей Наумович Ефуни, ученик Петровского, анестезиолог, непосредственного участия в операции не принимал, приехал уже в конце ее. Он рассказывал мне:

– Когда операция была закончена, хирурги были счастливы: «Боря! Саша! Все хорошо получилось!» Остановка сердца произошла через тридцать минут после окончания операции...

– Но на операционном столе?

– Да... На столе...

Нина Ивановна все это время сидела в комнате рядом с операционной. Здесь же случайно оказалась Ирина Владимировна Руднева, жена Константина Николаевича, которая как могла успокаивала Нину Ивановну. Операция шла слишком долго, и она боялась сейчас, что Сергею Павловичу сделают вывод прямой кишки в боку – более всего и его самого страшил такой исход, превращавший его в инвалида. Поэтому, когда Петровский вышел к Нине Ивановне из операционной, первый ее вопрос был:

– Что? С выводом?

– Да, с выводом, – вяло ответил Борис Васильевич.

– Временно?

– К сожалению, на всю жизнь.

Глядя куда-то в сторону, Петровский добавил:

– Сейчас речь не о том. Надо суметь сохранить ему жизнь...

Потом вместе с Вишневским они ушли в ординаторскую, пили чай с баранками...

Когда зашили, Сергей Павлович задышал, сморщил лицо, начал болезненно , потягиваться, – так часто бывает после наркоза. Гебель стоял спиной к операционному столу, наполнял шприц, когда почувствовал, будто кто-то толкнул его в спину. Он обернулся. Зрачки Королева медленно поползли вверх. Пульс встал. В операционной – Гебель и Королев, никого больше. Георгий Яковлевич побежал в ординаторскую-Нина Ивановна с ужасом увидела бегущих в операционную Петровского и Вишневского...

Вишневский с Гебелем начали колоть в сердце адреналин.

– Ты не можешь попасть! – жарко зашептал Вишневский.

– Это ты не можешь попасть! – Гебель впервые назвал академика на «ты».

Сердце молчало...

Через несколько часов на вскрытии патологоанатом скажет:

– Вообще непонятно, как он ходил с таким сердцем...

Гебель утверждает: совесть Петровского как хирурга абсолютно чиста.

Пусть так...

Где-то что-то захлопало, зазвенело, и Нина Ивановна всем существом своим остро ощутила, что надвигается что-то страшное. Все пространство, ее окружающее, стало деформироватьсся в некую засасывающую воронку, и время скручивалось в ней в тугой и плотный шнур неразделимых минут.

Потом Петровский:

– Мужайтесь, все кончено...

Существуют медицинские книги, в которых анализируются рассказы людей, переживших клиническую смерть и возвращенных с того света. Почти все они вспоминали, что они словно летели сквозь какой-то темный тоннель навстречу стремительно заполняющему все вокруг ослепительному свету.

Это похоже на ракетный старт.

«Так мало людей одного поколения, которые соединяют ясное понимание сущности вещей с сильным чувством глубоко человеческих побуждений и способностью действовать с большой энергией, – писал Альберт Эйнштейн. – Когда такой человек покидает нас, образуется пустота, которая кажется невыносимой для тех, кто остается».

Пустоту эту многие почувствовали мгновенно, как только Мишину в ОКБ позвонил Бурназян и страшная весть полетела по корпусам с невероятной скоростью. Вскоре в кабинете Мишина собрались: Макеев, Крюков, Хомяков, секретарь парткома Тишкин. Они и написали некролог. Мишин звонил Брежневу, просил опубликовать. Черток отвез некролог Сербину в ЦК. Брежнев прочел, кивнул: «Можно даже „усилить“...» Так Королева рассекретили.

Валентин Петрович Глушко проводил в своем кабинете совещание, когда ему позвонили по «кремлевке» и рассказали о случившемся. Он выслушал, повесил трубку и, обратившись к собравшимся, сказал:

– Скончался Сергей Павлович. – Выдержав короткую паузу, спросил: – Так на чем мы остановились?..

Гроб с телом Королева был установлен в Колонном зале Дома союзов. До некролога люди не слышали его фамилию, но народу было много. Лицо Сергея Павловича в гробу показалось мне измученным...

17 января вечером – было уже совсем темно – траурный кортеж двинулся в крематорий у Даниловского монастыря. Гроб въехал в печь в 21 час 17 минут.

Круг земного существования Королева замкнулся.

Первую ночь после смерти Сергея Павловича Юра Гагарин провел в останкинском доме. Утром сказал:

– Я не буду Гагариным, если не доставлю на Луну прах Королева!

Через несколько месяцев Нина Ивановна вспомнила эти слова и спросила Юру: было ли такое? Он признал, что часть праха у него. Нина Ивановна сказала, что так делать нельзя, что это не по-христиански, прах нельзя делить. Гагарин обещал вернуть. Вскоре он погиб. О прахе Королева знал Владимир Комаров – по поручению Гагарина он и спускался в преисподнюю московского крематория, ему и отсыпали прах. Но Комаров погиб еще раньше Гагарина. Где этот прах? Спрашивал Алексея Леонова. Он подтвердил:

– Да, это действительно так. Мы хотели похоронить часть праха Королева на Луне. Я участвовал в несостоявшейся лунной программе и тоже поддерживал эту идею. Прах я видел у Юры. Где он сейчас, не знаю...

Ночью урну с прахом Королева, привезенную из крематория, установили в Колонном зале, и снова с утра 18 января потекла нескончаемая вереница людей, которые пришли проститься с Главным конструктором.

После полудня утопающую в цветах урну из Колонного зала вынесли на своих плечах Л.В. Смирнов, М.В. Келдыш, С.А. Афанасьев – люди официальные. Потом ее несли соратники: В.П. Мишин, Б.Е. Черток, Е.В. Шабаров, А.П. Абрамов... Шел густой снег, все было белым, чистым. Проезд машин по Охотному ряду был закрыт – ни колеи, ни следа, нетронутый белый путь...

В час дня на Красной площади состоялись официальные похороны. На трибуне Мавзолея – Л.И. Брежнев, Г.И. Воронов, К.Т. Мазуров, А.И. Микоян, Н.В. Подгорный, Д.С. Полянский, М.А. Суслов, А.Н. Шелепин, В.В. Гришин, П.Н. Демичев, Ш.Р. Рашидов, Д.Ф. Устинов, Ю.В. Андропов, И.В. Капитонов, Ф.Д. Кулаков, Б.Н. Пономарев – многие из них только потому и сохранятся в истории, что были «вождями эпохи Королева». На траурном митинге выступали: Л.В. Смирнов, М.В. Келдыш, первый секретарь МГК КПСС Н.Г. Егорычев и последним – Юрий Гагарин. Речи были безлики и традиционно скучны. Урну члены Политбюро отнесли к стене. Смирнов поставил ее в нишу. Быстро и точно замуровали. Два красивых немигающих солдата застыли у черной доски с золотыми буквами и цифрами: «Сергей Павлович Королев. 30.ХII. 1906-14.I.1966».