Тадеуш Квятковский - Семь смертных грехов

– Все вино выпьет, – добавил любимец отца Розмарина.

– Нет, с этим надо кончать! – скорбно воскликнул отец-настоятель. – Но как? Придумай-ка, отец мой, я на тебя в этом деле возлагаю большие надежды.

– Надо против него настроить милостивую госпожу.

– Э-э, вдова к нему очень расположена. Он втерся к ней в доверие.

– Обвинить его в безбожии?

– Он для нее святой. Старуху не переубедишь. Надо придумать что-нибудь другое.

Отец-настоятель необычайно оживился, и ничто не напоминало в нем дряхлого, едва волочившего ноги старика. Теперь он шагал по комнате так энергично, что ряса с шумом развевалась за ним.

– Ну, с квестарем мы справимся, – решил он. – Сначала надо придумать милостивой госпоже новую епитимью, чтобы она продолжала умерщвлять свою плоть и не вышла бы из повиновения.

– Это было бы полезно, – ответил отец Ипполит, – только мне ничего в голову не приходит.

Настоятель сел на скамью у окна и погрузился в размышления. Отец Ипполит затаил дыхание, боясь прервать его думы. Когда в комнату настоятеля заглядывал кто-либо из проходящих по двору, отец Ипполит, прикладывая палец ко рту и показывая на сидевшего неподвижно отца Розмарина, требовал тишины. Вошедший удалялся на цыпочках.

Наконец настоятель знаком подозвал к себе отца Ипполита и, подвинувшись, усадил рядом на скамью.

– Послушай-ка, отец мой, – начал он, – скажи, как тебе понравится мысль, которая пришла мне в голову.

– Я знаю заранее, преподобный отец, что мысль эта очень хороша.

– Слушай же внимательно. Как по-твоему, нужно ли подражать хорошим примерам?

– Конечно, преподобный отец. Ведь подражаем же мы житию святых.

– Вот и я так думаю, хотя в данном случае придется нам подражать отцам-иезуитам.

Отец Ипполит молча потер руки и весь превратился в слух.

– Отцы-иезуиты не бог весть какие мудрецы, но некоторые их идеи неплохи. Вот я вспомнил, что они однажды наложили на одну грешницу такую епитимью: совершить паломничество в святую землю, а их провинциал [41]выхлопотал ей в Риме милостивое разрешение заменить эту епитимью паломничеством в другое, им назначенное, место. Затем подсчитали, сколько шагов будет от местожительства грешницы до самого Иерусалима, сколько шагов она пройдет в день, и вышло, что ее путешествие должно продлиться пять лет.

Отец Ипполит, сложив руки, с восторгом слушал речь настоятеля и смотрел на него, как на чудотворную икону.

– Для грешницы сшили дорожное одеяние, проложили тропинки по ольховой роще, и паломничество началось, к великому удовольствию обеих сторон. Это тебе ничего не говорит?

– Только то, что грешница, наверное, была очень довольна таким оборотом дела, преподобный отец.

– И ничего больше?

– Постой, постой, преподобный отец, – хлопнул себя по лбу отец Ипполит. – У меня блестящая мысль.

– Ну-ка, выскажи ее, – улыбнулся благодушно настоятель, взяв молодого монаха за подбородок. – Любопытно, что ты придумал.

– Путь до святой земли далек и очень дорог, преподобный отец. Очень дорог.

– Хорошо, – одобрительно кивнул отец Розмарин. – Что же дальше?

– Можно наложить и такую епитимью, чтобы расходы, предусмотренные на совершение этого паломничества, передать на какие-нибудь благочестивые цели.

– Хорошо.

– Например, на какой-нибудь монастырь.

– Отлично, мой милый.

– И обязать ее творить щедрую милостыню для искупления грехов.

– Хорошо, очень хорошо! А дальше?

Отец Ипполит вскочил со скамейки и начал подпрыгивать, как школяр, который рад похвальному листу, полученному при переходе в следующий класс.

– И чтобы грешница, придя через пять лет в Иерусалим, не получила бы сразу отпущения грехов, а должна была бы для этого проделать обратный путь.

Отец Ипполит упал в объятия отца-настоятеля, и они нежно и трогательно облобызались.

– Я всегда думал, мой милый, что ты будешь моим преемником. Ты сообразителен и нашему монастырю принесешь немалую радость.

Отец Ипполит, развеселившись, как щегол, прощебетал:

– И чтобы подсчитать расходы на всю свиту, ведь такой знатной даме неприлично одной совершать паломничество…

– Очень хорошо, дорогой отец.

– И чтобы этой грешницей была наша милостивая добродетельница, высокородная пани Фирлеева.

– Вот-вот! Попал в самую суть!

– Поэтому приступим сразу к делу. И умереть нашей добродетельнице раньше срока никак нельзя.

– Она, правда, стара, но еще крепка и жилиста и немалый срок протянет.

– Да хранят ее святые ангелы.

– Стало быть, отец мой, ты эту иезуитскую идею одобряешь?

– Смиренно думаю, преподобный отец, что ты обладаешь исключительно проницательным умом.

Отец Розмарин приподнялся и слегка подтолкнул отца Ипполита к дверям.

– А о квестаре, дорогой отец, не беспокойся, мы и на него найдем управу. Ведь когда дело идет об уважении к монастырю и о его благосостоянии, любые препятствия должны быть устранены! У меня есть некоторые соображения, как от него избавиться.

Они расцеловались и разошлись: приближался час молитв и чтения святого писания.

Брат Макарий в это время был у управителя; он сидел на бочке, которую в целях сокращения пути к винному погребу поставили посредине комнаты, и барабанил по ней ногами. Управитель оседлал, как боевого коня, стул, и оба энергично орудовали кубками. Наконец квестарь, стукнув посильнее пяткой в днище бочки, произнес:

– У этой бочки прекрасный характер: она так мило отвечает на наши ухаживания.

Управитель громко расхохотался:

– А по мне, какая-нибудь бабенка была бы лучше.

– Это совсем другое дело. Однако редко какая женщина дарит столько наслаждений.

– Ну, отец, ты говоришь, как слепой, что силится описать восход солнца.

Квестарь спрыгнул, налил себе полный кубок, потом вновь взобрался на бочку.

– Говорю тебе, – продолжал он, – когда одолевает жажда и сосет червяк под ложечкой, то, будь тут самая раскрасивая женщина, ты смотришь не на нее, а на этот чудо-экстракт солнца и думаешь о глотке доброго вина, а красотой любуешься лишь тогда, когда сыт. Отсюда неоспоримо вытекает, что женщина тут никакой роли не играет.

– А я, святой отец, готов заглянуть в женские покои в любое время.

– А все-таки прежде ты осушишь кубок.

– Ну что там – один кубок, – махнул рукой управитель. – Я одного кубка даже не почувствую.

– Отсюда вытекает, что нельзя пить кое-как. Только тогда и жизнь мила, когда налижешься как следует.

– А по мне, говорю, женщина лучше.

Квестарь почесал нос.

– Утверждаю вновь, что хорошая бочка лучше любой женщины, какого бы та ни была рода и положения. – Сдается мне, святой отец, что ты лжешь.

– Если ты взял бочку и попробовал, то содержимое ее до самого дна не переменится и у нее будет все тот же характер. Сладкое вино останется сладким, а хочешь терпкого – возьми бочку с более выдержанным. А с женщиной никогда не сладишь: сегодня она сладкая, завтра – терпкая. А если тебе захочется чего-нибудь иного, как тогда, почтенный управитель? Сосешь лапу и ищешь утехи в другом месте.