Иван Стаднюк - Война

– Я сегодня узнал о сформировании сводной группы генерала Чумакова. А вы… Я вас видел в Могилеве. – Рукатов стоял перед Жиловым с застывшим на лице ожиданием.

– А Чумакова вы в Могилеве разве не видели? – притворно изумился Жилов.

– К сожалению, нет. Не пришлось.

– А если б увидели? У вас были к нему вопросы?

– Да, были некоторые вопросы… И мог сказать ему о его семье… Я видел Ольгу Васильевну и Ирину перед отъездом на фронт.

– Где видели?! – Жилов старался не показать вспыхнувшего в нем волнения: он знал, что генерал Чумаков не ведает, где его жена и дочь, и мучительно страдает от этого.

– В Москве, на квартире покойного профессора Романова. Они переселились из Ленинграда… Очень переживают: кто-то пустил в Наркомате обороны слух, что генерал Чумаков сдался немцам в плен.

– И они поверили?!

– Конечно нет! Я им всячески доказывал, что ничего подобного быть не может.

– А как же тогда вы могли написать о Федоре Ксенофонтовиче такую чудовищную ложь?! – Жилов не хотел задавать Рукатову этого вопроса, понимая, что никакой ответ не удовлетворит его, однако не удержался: все-таки хотелось увидеть, как поведет себя Рукатов, припертый к стенке.

Сверкавшие волнением глаза Рукатова сделались больше, а холеное лицо приобрело землистый оттенок.

– Я писал то, что мне говорили… – Он смотрел на Жилова каменно-холодным взглядом, будто готовясь к смертному поединку. – А за выводы я не отвечаю.

– Ознакомьте его с приказом! – сурово сказал Жилов подполковнику Дуйсенбиеву, чувствуя, что задыхается от негодования. Затем обратился к Федулину: – Пойдем поговорим теперь с людьми…

– …Надо так поработать в ротах, чтобы каждый красноармеец и сержант не только хорошо знал боевую задачу, а чтобы душа в нем кричала от ненависти к захватчикам, от желания победить! – с молодой запальчивостью говорил, обращаясь к стоявшим в строю работникам политотдела дивизии, батальонный комиссар – щуплый, большеглазый, с бледным лицом. – Проверьте, чтоб у всех была листовка с речью товарища Сталина. И не забывайте: идейная закалка бойцов рождает в бою молодцов! Нет более крепкой брони, чем вера!..

Батальонный комиссар привычным жестом достал из кармана бриджей серебряную луковицу старинных часов, взглянул на них, затем нетерпеливо посмотрел в лес, где виднелась палатка начальника штаба.

Воспользовавшись паузой, Миша Иванюта шепотом спросил у стоявшего рядом с ним Казанского:

– А кто этот батальонный?

– Редкоребров – заместитель начальника политотдела, – не поворачивая головы, тихо ответил редактор. – Мешок с цитатами.

– Он и без цитат умница, – вмешался в разговор сосед Иванюты слева – белобрысый политрук, который первым встретил сегодня пополнение политработников.

– Не спорю. Но почему в холостяках ходит?.. Не знаешь? – Казанский засмеялся. – А потому, что объяснялся девкам в любви цитатами и пословицами.

– Вам бы, политрук Казанский, знание их тоже не повредило! – заметил Редкоребров, и строй отозвался смехом. А батальонный комиссар, оборвав смех суровым взглядом, назидательно изрек: – Пословицы – это плоды опытности всех народов и здравый смысл всех веков, переложенный в формулы.

Казанский не нашелся что сказать, а с правого фланга кто-то громко спросил:

– Откуда цитата?

– Это мудрость, которой кое у кого не хватает. – Редкоребров, кинув на редактора газеты насмешливый взгляд, объявил: – А политрук Казанский пойдет в батальон обеспечивать атаку вместе со мной.

– Я, к сожалению, уже имею задание! – с напускным огорчением ответил Казанский.

– Выполняют последнее, – спокойно напомнил ему батальонный комиссар. Однако на всякий случай поинтересовался: – Чье и какое задание?

– Начальник политотдела приказал достать печатную машину, – с чувством неуязвимости ответил Казанский.

– А-а… Ну ладно, прибережем вас на будущее. – Редкоребров достал из планшетки лист бумаги, развернул его и объявил: – Все, чьи фамилии зачитаю, немедленно отправляются в батальоны. Задача – личным примером обеспечить успех атаки.

Предельная ясность и категоричность приказа отозвалась в груди Миши Иванюты сосущим холодком: его фамилия тоже была названа.

Вот тебе и газетная работа!.. Опять атаки! Миша Иванюта слишком хорошо знал, что такое атака. Позади у него одиннадцать атак. Одиннадцать

– и не меньше. Тут уж со счета не собьешься, ибо одно дело похвалиться перед товарищами, как ты умеешь с длинным выпадом бросать вперед по левой руке винтовку со штыком, а другое – атаковать в цепи, а тем более рядом с незнакомыми тебе бойцами, когда не приноровились друг к другу, когда ты не внушил своим соседям, что обязательно проложишь штыком дорогу себе и им, если только они защитят тебя от выстрелов в упор. Ведь в штыковой, если говорить правду, схватываются лишь те, которые не успели перестрелять друг друга при сближении… Да, каждая атака – это судорожные объятия смерти, из которых надо не только вырваться напряжением своих сил и своей сноровкой, но прежде победить в себе страх и ощущение, что именно в тебя летят все пули, а самое главное – сблизиться невредимым, удариться цепью о цепь и перехитрить всех, кто кинется на тебя…

Уточнив по списку, кто в какой полк направляется, и сообщив, что у секретаря политотдела надо получить под расписку топографические карты и у него же узнать местоположение командных пунктов, батальонный комиссар Редкоребров посмотрел в глубину леса, где как раз замаячили фигуры полковых комиссаров Жилова и Федулина.

Появление Жилова настолько удивило младшего политрука Иванюту, что он, механически выполнив команду Редкореброва «Смирно», даже не услышал слов его рапорта. Одно было в голове Миши: как и зачем здесь оказался Жилов, с которым он всего лишь вчера вечером простился в лесу юго-восточнее Могилева? Может, за ним приехал? Ведь полковой комиссар однажды предлагал ему стать инструктором по информации… А что?.. И никаких тебе батальонов и атак.

Но полковой комиссар Жилов будто и не узнавал Иванюту, хотя, выступая перед строем политработников, не раз останавливал взгляд на его недоуменно улыбающемся лице. Из слов Жилова Миша наконец понял, что их дивизия оказалась в подчинении генерала Чумакова, что Западный фронт на нескольких направлениях наносит по врагу контрудары и что это будет лучшим их откликом на историческую речь товарища Сталина… Но почему Жилов не узнает его, почему так суров и тверд взгляд полкового комиссара? Тревога все больше теснила грудь Миши, и он стал мысленно вглядываться в не столь далекие дни, – может, провинился чем-нибудь?

И вдруг – как неожиданный выстрел над головой.

– Младший политрук Иванюта, выйдите из строя! – приказал Жилов, когда закончил речь.