Маргита Фигули - Вавилон

— Это еще неизвестно, государь. Его войско всего лишь отошло от городских стен.

— Возвращается, конечно. Кончилось это страшное кровопролитие! И я хочу радоваться, как радовался в пору беззаботной юности. Сердце мое ликует, как некогда в молодости. И ничто его больше не гнетет, ничто… — Царь наклонился к Набусардару. — Да будет благословенно лоно Дарии! Вот отчего я так радуюсь. И да сотрясаются от нашего веселья земля и небо!

Он сбросил с себя покрывало и вскочил, затем, схватив с кресла плащ, небрежно накинул его на плечи.

— Куда ты, государь? Да будет мне позволено напомнить тебе, что война еще не окончена и поспешность к добру не приведет. Персидское войско отошло не далее чем к горизонту.

— Я потому и спешу, — ответил Валтасар. — Пока их еще можно видеть на горизонте! Собственными глазами желаю видеть, как удирает персидский лев. Проводи меня на крышу дворца.

Кутаясь в плащ, Валтасар ринулся к двери. Царь так стремительно мчался по комнатам, коридорам, мимо стражи, что Набусардар едва поспевал за ним. Запыхавшись, Валтасар остановился на террасе и жадным взором оглядел окрестность.

Светало, и город вокруг, казалось, был окутан тонкой вуалью. В парках пробуждались птицы, журчали фонтаны. Небо на востоке порозовело, пробились первые лучи солнца, скользнув по верхушкам вавилонских холмов. Со стороны Евфрата тянуло прохладой, воды реки волновала легкая зыбь. Возле плотины, к северу от города, покачивались на волнах персидские суда.

Заметив это, Валтасар спросил:

— Персы остались на кораблях?

— Нет, государь, корабли брошены неприятелем. Валтасар расхохотался, мятый ночной балахон затрясся, прикрытые плащом плечи содрогались. Царь смеялся от души, так что даже слезы выступили у него на глазах.

Персов уже не было видно, но Валтасар живо представил себе картину бесславного отступления опаснейшего из всех властелинов мира. Воображение рисовало ему песчаную пустыню, где в страхе перед неприступными стенами священного Мардукова города мчались запряженная шестеркой белых коней колесница бога Солнца и запряженная четверкою боевая колесница царя Кира.

Словно желая вдоволь насытиться и насладиться воображаемым зрелищем, Валтасар воскликнул:

— Разве не говорил я тебе, заносчивый сын Камбиза, что Вавилония — это не Мидия и не Сирия?! Что Вавилон не Иерусалим или Ниневия, а царь Валтасар не чета Астиагу и Седехиашу?

Он выпятил грудь и расправил плечи, преисполнившись сознания собственного достоинства и гордости.

— Ты не думаешь, князь, — обратился он к Набусардару, — что /это самая крупная победа Вавилонии? Навуходоносор разрушил Иерусалим и Ниневию, я же сокрушил Кира. А это труднее, это куда труднее! Теперь тень Навуходоносора не затмит меня своим величием. Имя мое засияет, подобно солнцу, вот этому солнцу, которое всходит над моей вольной державой. Все статуи Навуходоносора я прикажу утопить в Евфрате. Со стен летнего и зимнего дворцов сдеру барельефы с его изображениями. Я не желаю более оставаться в тени! Наружные стены и покои зимнего и летнего дворцов я прикажу украсить сценами из моей собственной жизни. Бронзовые плиты длиной во весь тронный зал поведают о тщетной попытке персов овладеть Вавилоном и о моем триумфе. Я великий, непобедимый государь! Не так ли, мой верховный военачальник?

Уклоняясь от ответа на столь вздорную тираду, Набусардар поправил сползавшую с плеча Валтасара мантию и, словно не слыша царя, заботливо спросил:

— Тебе не холодно, светлейший?

Он умышленно переводил разговор на другое, но царь не понял его уловки.

Долго ли продрогнуть на утреннем холодке! К тому же он в ночном одеянии да легких сандалиях. В пылу воодушевления он не заметил, как сполз плащ… Глядишь, демоны уже расставили ловушки, но твой военачальник заботится не только о войске, но и о тебе. Верно, враки все это, будто он помышляет о троне. Должно быть, это завистники и угодники сеют такие слухи.

Растроганный Валтасар взглянул на Набусардара и поблагодарил:

— Спасибо, князь. Мне не холодно. Только нить разговора из-за тебя потерял, и теперь, осени меня хоть вся священная троица, ни за какое золото в недрах Пактола не вспомню, о чем бишь хотел я тебе поведать…

— Ты говорил о пиршестве в честь отступления персидского войска.

— Верно! Об этом. И еще я сказал, что. коль скоро война окончена, мои воины, могут покинуть стены и веселиться вместе со всеми.

— А что, если персы вернутся?

— И в самом деле… Хорошо, что ты не упустил этого из вида. Оставь солдат на стенах, но кое-кому из них. позволь все же забыть о крови и смерти за бочонком вина да куском жирного воловьего мяса на вертеле. Я приду проведать моих воинов, пускай полюбуются на своего непобедимого властелина.

— Да будет по-твоему, мой царь, — поклонился Набусардар, пряча усмешку.

Внизу послышались торопливые шаги и стук котурнов.

Набусардар обернулся. За развесистыми ветвями плакучих ив мелькнули фигуры военачальников секретной службы, прибывших с плотины Набонида на Евфрате.

— Что случилось? — не дожидаясь, когда они поднимутся, крикнул Набусардар.

— Мы с вестью к его величеству. Раскрыт заговор. Ночью мы заметили, как шевельнулись камни в плотине Набонида, неподалеку от Храмового Города, почти напротив башни Этеменанки. Смотрим — четыре больших камня разом провалились внутрь и из бреши показался нос челна с тремя закутанными фигурами. Лодка поплыла по течению, а камни снова поднялись и прикрыли отверстие. Наша стража под мостом перехватила пловцов и всех троих передала в руки дознателей, поскольку выяснилось…

— Кто это был? — в один голос вскричали Валтасар с Набусардаром.

— Два эсагильских жреца, младшие уманы, и с ними одна из твоих наложниц, царь и повелитель мира, — Дария, дочь скифского князя Сириуша…

— О-у-у, — точно шакал, взвыл Валтасар и, чувствуя приступ дурноты, схватил Набусардара за руку.

— Как вы поступили с ними? — сурово осведомился Набусардар.

Услыхав в ответ, что Дария ожидает царского приговора в темнице, а уманов вызвался судить судейский двор Эсагилы, убитый горем Валтасар бросился на грудь Набусардара и прошептал:

— Зачем она это сделала? В ее чреве сокрыто драгоценное семя моего рода. О, как непостоянно людское счастье!

— Утешься, государь, — вполголоса успокаивал его Набусардар. — Мои воины избавили тебя от самого плохого. Дочь князя Сириуша ожидает тебя в темнице, и ты, как царь, вправе решить ее судьбу по своему усмотрению. Она здесь, ты не потерял ее. Зато предатели-уманы ускользнули от нас под крылышко Эсагилы, — и этого не поправишь. — Набусардар повернулся к военачальникам: — Как вы смели без моего дозволения выдать их Храмовому Городу?