Маргита Фигули - Вавилон

— Я хочу тебя… хочу такой, какая ты есть…

— Заклинаю тебя богами твоей страны, государь…

— Я хочу тебя, — жалобно протянул он.

— У меня в руках кинжал, — предупредила она.

— Я не понимаю, что ты говоришь, — простонал он и схватил ее в объятья.

Она подняла кинжал, нацелив его острием прямо в сердце Валтасару. Но тело ее было сжато, словно обручем. Его юное лицо было теперь совсем рядом. Он обнял ее еще крепче, и его черные, отливающие синевой волосы упали на ее каштановые косы. Холодным лбом она почувствовала жар его пылающего лба. Ее щека коснулась щеки царя.

— Пусти меня, — продолжала она упираться.

— Я хочу поцеловать тебя в губы, дочь Сириуша. В губы, в шею и… Он бормотал что-то бессвязное.

Потом его губы слились с ее губами. Дыхание у него перехватило. Он терял рассудок и словно проваливался в какую-то пропасть, из которой курились дурманящие пары кедровой смолы.

Придя в себя, он оторвался от ее губ, и, задыхаясь, поблагодарил ее за эту минуту. Еще никогда, держа в объятьях женщину, он не чувствовал такого жара в крови и такого блаженства. От сознания этого он снова будто пьянел.

Он опять привлек ее к себе, закрыл глаза и горячо, словно в бреду, заговорил:

— Даже если это будет стоить мне жизни, ты станешь моей. Ты лучшая из тысяч, десятка тысяч, из сотен тысяч женщин. Ты стройнее всех ливанских кедров и всех кипарисов на морских берегах. Ни на земле, ни в небесах нет никого лучше тебя. Ты княжеского рода и могла бы быть царицей Халдейской державы. Я хочу, я желаю, чтобы ты была царицей.

— Пусти меня, государь, — я не могу принадлежать тебе и не могу, как ты знаешь, быть царицей халдейской державы.

— Что же ты хочешь, что ты хочешь? — прерывисто шептал он.

— Я хочу вернуться домой на север, в страну скифов.

— Если ты будешь моей, я разрешу тебе вернуться в страну скифов. Но прежде ты должна принадлежать мне, царю царей.

— Я не могу и не хочу, государь, потому что…

— Потому что?..

— Я боюсь сказать тебе правду.

— Можешь сказать мне все.

— Я слышала, что ты жесток, да ты и сам угрожал мне минуту назад.

— Как всякий властелин, я и жесток, и милостив но с тобой я хочу всегда быть милостив. Я так мечтал о женщине из далеких стран, и хотя мне привозили сотни женщин, еще ни одна не была похожа на мою мечту. Но я знал, что однажды она явится, ибо ее судьба связана с моей судьбой. И вот ты пришла, милая Дария. Да, это ты. Я знаю, ты моя судьба. Ни персы, ни Эсагила, только ты. Ты!

— Опомнись, государь! — Я в здравом уме и повторяю: ты моя судьба. Никогда еще мысли мои не были так ясны. Никогда в душе у меня не было такого покоя. Я буду добрым и милостивым царем, только ты должна остаться со мной… и быть моей.

— Я уже сказала, государь, что не могу.

— Почему ты упрямишься, почему ты не можешь?

— Мне надо вернуться домой.

— Тебя там кто-то ждет? — спросил он с отчаянием при мысли, что любая радость, не успев родиться, уже бежит от него. Что это: наказание или зависть богов? Но ведь право на радость забвения с Дарией он честно заслужил сегодня, показав себя на совете настоящим властелином. И он никому не уступил этого права, никому. Вот почему он спросил, ждет ли ее кто-нибудь на севере.

— Да, меня ждут, и я прошу: отпусти меня.

— Никто не имеет права ждать тебя, кроме царя Халдейской державы. Никто не имеет права быть счастливым с тобой, кроме меня, — твердо произнес он. — Мне нужен кто-нибудь вроде тебя, нет, именно ты!

Он провел рукой по ее волосам и снова привлек ее себе, покрывая поцелуями ее губы, глаза, лоб, виски.

Он целовал ее, хотя она и не отвечала ему и от нее по-прежнему веяло холодом. Чтобы добиться ее благосклонности, он пообещал:

— Я буду милостивым и добрым к тебе и к своим подданным, только скажи, что ты останешься со мной по доброй воле.

— Я уже сказала тебе, что не могу, что не останусь по доброй воле ни за что. А если попробуешь силой, я заколю себя кинжалом.

— Кто этот другой? — спросил он, цепенея.

— Скиф.

— И ты отдаешь ему предпочтение перед царем Вавилона?

Она кивнула.

— Перед царем Вавилона? — повысил он голос.

— Да, государь.

Он медленно разжал руки и оттолкнул ее.

Не постигая, как это она осмелилась так оскорбить его, он злобно закричал:

— Перед царем Вавилона?

Он закрыл глаза, тяжело дыша. Его пронзила боль, и он поник, как тростник под порывом ураганного ветра. Боль сменилась ощущением чего-то темного, мрачного. И когда он снова открыл глаза, выражение их не предвещало ничего доброго.

— Меня охватывает злоба, — прохрипел он, — и тогда люди страшатся меня. Но ты, видно, не умеешь даже бояться. Ты хуже тигрицы. Да, ты не достойна милости властелина, царя царей и владыки мира. Пусть твое сердце проткнет стрела. Я позову солдат, чтобы они убили тебя. Я сейчас позову их, и они сделают это прямо здесь. Когда ты будешь издыхать, я возликую, что твой ненаглядный возлюбленный не дождался тебя.

Он хлопнул в ладоши и велел прислать солдат, как если бы речь шла о простой услуге, — наполнить вином чашу, например.

— Пусть они придут с копьями, — добавил он. Оставшись наедине с ней, он продолжал:

— Я велю заколоть тебя копьем. Стрела может переломиться о твое каменное сердце. Копье надежней. Я прикажу проткнуть тебя, как тигрицу на охоте. Потом сообщу Сириушу, что он может присылать за своей дочерью. И твоему возлюбленному сообщу, что он может взять тебя.

Его удивило равнодушие, с каким она приняла эту весть.

Подобная невозмутимым гребням гор, она спокойно ожидала своей участи. Смерть от копья почетна не только для статных широкоплечих скифов, но и для сильных, воинственных женщин. Смерть от удара копьем прямо в сердце. Пусть так. Но быть любовницей царя, потаскухой — нет? Она никогда не примирилась бы с этим. Ее избранник на далеком севере кует стрелы для скифских воинов против персов, он может гордиться своей Дарией.

Валтасар прервал ее размышления:

— Ты даже не плачешь?

— О чем?

— Но ведь тебя ждет смерть… безвременная смерть. Она усмехнулась.

— У нас оплакивают тех, кто умирает своей смертью, не от оружия. Я рада, государь, что меня ждет такая смерть. Когда мои соплеменники на севере узнают об этом, они порадуются за меня. Мое имя будет вечно жить среди скифов. Матери будут рассказывать своим дочерям, а отцы сыновьям, что Дарии, дочери скифского князя Сириуша, царь Вавилона велел пронзить сердце копьем.

И взгляд ее, устремленный вдаль, прочь от стен дворца, был такой гордый и нежный, что Валтасар не выдержал.

— Ты прекрасна, — неожиданно сказал он, — ах, если б твое сердце не было подобно сердцу тигрицы… Но и тигрицы прекрасны…

В опочивальню вошли два солдата с длинными копьями.