Семен Скляренко - Владимир

Поздно ночью по земляным, скользким после недавнего дождя ступеням князь Владимир спустился в поруб, где сидел Святополк. Впереди с мечами наголо шли два гридня, воевода Волчий Хвост со светильником в руках следовал за князем.

– Выйдите, гридни! – повелел князь Владимир, когда те отперли тяжелый замок и вошли в поруб, а воевода поставил светильник на землю. – И ты, воевода, ступай!

Тусклый свет освещал темницу, сложенную из дубовых кругляков, покрытые белой плесенью стены, потолок из тяжелых тесаных колод, земляной пол, пень, на котором стояла корчага с водой и лежал хлеб, да еще ворох трухлявой соломы в углу.

В другом углу, опустив руки, в сорочке и ноговицах, босой, стоял Святополк. Свет вырвал из полутьмы его лицо, низкий лоб, перерезанный прядью длинных волос, встревоженные глаза, острые скулы, сжатый рот, заросший щетиной подбородок.

– Вот я и пришел к тебе, Святополк! – промолвил Владимир.

– Вижу! – усмехнувшись, сказал тот. – Спасибо, что проведал, княже Владимир. Жаль только, что встречаю тебя не в палатах, а тут, в порубе.

– И то правда, жаль! – Князь вздохнул. – Да что поделаешь, приходится тут, вот так говорить.

Владимир сел.

– Устал я! Садись и ты! – предложил Владимир Свято-полку.

– Я постою, – хмуро ответил тот. – Мне не от чего уставать, разве от дум…

– О чем же ты думаешь, Святополк?

– Князю, который вчера сидел в хоромах, а днесь гниет в твоем порубе на трухлявой соломе, есть о чем подумать.

– Почему не думал о том ранее, до того как замыслил поднять смуту в западных волостях Руси, идти со своим тестем на Киев, убить меня, киевского князя, изменить вере русских людей, стать слугою папы?

– Днесь я в твоей власти, – неторопливо ответил Святополк, – ты сильный, очень сильный, княже-василевс… Но зачем возводишь напраслину на меня, вчера еще туровского князя, а ныне узника, кинутого твоей десницей в этот поруб?

– Напрасно ты меня попрекаешь. Не я тебя кинул в поруб, а бояре и воеводы, узнав о твоем замысле в Турове, схватили тебя и привезли в Киев… Да и жена твоя Марина, и духовник Рейнберн, ижи были с тобой, ныне сказали правду… О люди, люди, все вы такие, днесь служите одному, завтра другому…

Святополк молчал, уставясь в темный угол поруба, потом повернулся к Владимиру, и тот увидел его горящие глаза, закушенные губы.

– Что ж, – задыхаясь, прохрипел он, – коли все знаешь, скажу и я правду… Слушай, княже Владимир! Это так! Думал я из Турова идти на Киев, помышлял одолеть твою дружину, а уж вой мои, пожалуй, не пощадили бы и тебя… Тяжко мне в этом признаться, а тебе страшно слушать, но такова она, правда.

Владимир, содрогаясь, промолвил:

– Слышу, Святополк! Ты поведал правду. Однако напрасно полагаешь, что она страшна мне. Нет, не за себя боюсь, за Русь, за людей ее страшно.

Владимир умолк, прошла долгая минута, потом продолжал:

– Страшно, Святополк, за Русскую землю… С одной стороны ромеи. С востока наседают печенеги, за ними половцы. На севере точат ножи свионы, а ты задумал пустить в нашу землю еще и поляков, германцев, папу римского.

– Поляки и германцы далеко, – возразил Святополк. -Папа римский еще далее… До Византии, – процедил он, – пожалуй, ближе, не так ли, княже?

Владимир понял, на что намекает Святополк.

– На легионы ромеев я не опирался и не пустил бы их на Русь… Веру христианскую принял такожде не от константинопольского патриарха.

– И я не собирался предавать Русь, – дерзко крикнул Святополк, – ни полякам, ни германцам, ни папе…

Князь Владимир горько улыбнулся.

– Так почему же ты так деял, Святополк?

Долгое время в порубе царила тишина, лишь со сруба стены где-то размеренно падали капли да потрескивала в углу солома, за дверью раз и второй прозвучали шаги.

– От юности моей, – начал Святополк, – не любил я тебя, княже, ибо кровь отца моего Ярополка запеклась на руках твоих, ибо ты выгнал мать мою Юлию из Киева, ибо меня оскорбляли дети твои и ты сам, ибо ты, разделяя земли, поставил меня князем в худшей волости, Турове, ибо ты никогда ни на крошку не сделал мне добра, а токмо зло… Почему же я должен был делать тебе добро, как мог я не отомстить за отца, за мать и за все, за все?…

Оперши голову на руки, князь Владимир слушал речь Святополка.

– Ты поступил хорошо, сказав мне правду, хотя, Свято-полк, ты мог бы сказать ее раньше. Что ж, услышал о сем днесь от тебя, хоть ведал твои мысли раньше…

– Так почему же ты кинул меня в поруб, допрашиваешь, мучишь, коли все знаешь?

– Я пришел не допытывать, а говорить с тобой, Свято-полк, зане все это неправда.

– Великий князь и василевс Руси! – засмеявшись, промолвил Святополк. – Тебе мало того, что вверг меня в этот поруб, хочешь еще и посмеяться надо мной?

– Я говорю о том, – продолжал Владимир, словно не слыша слов Святополка, – что не хотел убить и не убивал брата моего Ярополка. Много горя и мук принял я от него, а еще больше Русь и ее люди, я же все простил ему, призывал к миру и любви… Князя Ярополка в сенях терема убили два гридня, которых подкупил воевода Блюд. Ты, Святополк, это знаешь.

– Не верю! Это придумал ты со своими боярами, вы нацелили мечи убийц в сердце моего отца…

– Я выслушал твою правду. Почему же не хочешь выслушать моей? Сейчас ты сам все поймешь…

– Слушаю! – крикнул Святополк. – Что же ты скажешь мне?

– Скажу то, что никогда не прогонял и не мог прогнать с Горы твоей матери Юлии. Зане твой отец не Ярополк, как полагают все и думаешь ты сам…

– Не Ярополк? Княже Владимир, ты глумишься надо мной… зачем?! Кто же мой отец?

– Было время, когда все было не так, как ныне, – промолвил грустно Владимир, – время, когда твоя мать, схоронив мужа Ярополка, любила меня… Ты плод сей любви, нашего греха… я… твой отец!

Святополк стоял в углу поруба и пристально смотрел на князя Владимира, который сидел на пне, склонив низко голову. Затрепетав, Святополк, казалось, в какое-то мгновение хотел кинуться вперед.

Но это был лишь краткий миг – Святополк не шевельнулся, охватив руками голову, он стиснул зубы так, что Владимир услышал скрежет и поднял голову.

– Ты мой отец?! – крикнул Святополк. – Нет, ты шутишь, княже Владимир. Ты хочешь меня обмануть, как многих людей… Не верю, слышишь? Я не верю, княже!

У Владимира бешено колотилось сердце. Страх, раны далекого прошлого, скорбь оттого, что так произошло, что он снова стоит перед тенью брата Ярополка, а может быть плодом своей любви, перед сыном, терзали его душу.

– Святополк, – встав, хрипло промолвил он. – Брата Ярополка не стало. Прах твоей матери Юлии погребен в Херсо-несе. Я один днесь отвечаю и должен отвечать за наш грех. Говорю правду, ты мой сын, иди же ко мне.