Семен Скляренко - Святослав

Император Константин, всю свою жизнь посвятивший установлению церемониала византийского двора, сильно разгневался, просто рассвирепел, услыхав то, что не укладывалось ни в одну из изученных им и вписанных в книгу церемоний: сын его Роман заявил, что хочет жениться на дочери кабатчика Кротира из Лакедемонии. Это известие вначале лишь рассердило императора ромеев. Когда же Роман добавил к этому, что у Анастасо-Феофано скоро будет к тому же ребенок, император схватился за голову.

Дело уладила сама Феофано. Она добилась того, что Роман провел ее в Большой дворец, а там сумела найти путь в царские покои. Прекрасная лакедемонянка упала ниц перед императором Византии, потом встала, посмотрела на него, и он увидел ее стан, который мог служить образцом совершенства, ее темные глаза с живыми огоньками – таких, должно быть, не было больше во всем мире, – ее уста, на которых, казалось, запекся сок граната, ее лицо, нежное, как лепесток розы, ее тонкий нос, свидетельствовавший о необычайной чувствительности, ее грудь, руки, ноги… «Прекрасная лакедемонянка!» – подумал император Константин.

И вскоре, ибо приходилось уже спешить, поздним вечером, во Влахернской церкви на окраине Константинополя был освящен брак Романа и Феофано, а еще через несколько месяцев, уже в Порфирной палате, она родила сына Василия.

Казалось теперь, в эту чудесную ночь, после всего, что случилось с нею, Феофано должна была спокойно отдыхать. Но сон не приходил, она не хотела и не могла уснуть.

Глядя на большую красную луну, краем своим касавшуюся воды, так что казалось, на самом горизонте висят две одинаковые луны, Феофано чувствовала, как безудержно бьется ее сердце, как горит тело, разрывается грудь. Все то, что она имела, – хотя имела она много, – казалось теперь ей будничным, слишком простым. Простой казалась ей опочивальня, выложенная мрамором, с дверями из слоновой кости, с позолоченными кадилами, широким ложем. У нее уже не было никакого чувства к Роману, который совсем близко, рядом, что-то шептал во сне… Возможно и даже наверное, отцовский кабак, песня «Мы нищие люди…», кубок вина и поцелуй незнакомого легионера дали бы ей в эту минуту больше, чем Большой дворец, тишина его палат, царское ложе.

Но возврата к прошлому уже не было, где-то далеко-далеко затихала песня:

Мы нищие люди, но мы богаче всех,

У нас есть музыка, вино и женская ласка.

Теперь на горизонте оставалась только одна луна, состоявшая из двух половинок: одной – настоящей и другой – отраженной в воде. Эти половины быстро уменьшались – луна заходила. И Феофано непременно хотела, прежде чем зайдет луна, решить, что ей нужно делать.

Она напряженно думала. И когда на горизонте осталась только тоненькая полоска, Феофано решила: император Константин должен умереть, императором станет Роман, она будет императрицею.

Когда же луна зашла, Феофано тихо выскользнула из ки-тона и вышла в сад. Там она и встретила постельничего Василия.

– Что случилось? Почему молодая василисса не спит? -спросил он, узнав ее стройную фигуру.

Она посмотрела на его безбородое лицо с блестящими глазами, с хитрой усмешкой в уголках губ. Это лицо было хорошо видно в полутьме.

– Почему-то не спится сегодня, – ответила она. – В китоне душно, сердце болит, вот я и вышла сюда, в сад.

– Но император Роман может быть недоволен.

– Император Роман спит после ужина и крепкого вина так, что его и гром не разбудит.

Она посмотрела на постельничего.

– Тут все много пьют и еще больше пьянеют. Скажи, постельничий, ты тоже много пьешь?

– Я пью ровно столько, чтобы не опьянеть, – ответил он, -ибо, чем больше пьют вокруг меня, тем яснее должна быть моя голова.

– Это правда, – сказала Феофано, – я замечаю, что ты Пьещь меньше других и, должно быть, меньше, чем хотел бы сам.

– Да, – искренне согласился он, – я всегда делаю меньше, Чем хочу.

– А постельничему много хочется?

– Нет, – глухо отозвался он, – многого я не хочу, но все же кое-чего хотел бы…

– Чего же ты хотел бы, постельничий?

– Я хотел бы, – ответил Василий, – спать, когда спят все, работать так, чтобы люди ценили мою работу, да еще…

– Что же еще?

– Я хотел бы иметь то, что мне принадлежит.

– А разве постельничий не имеет того, что ему принадлежит? – удивилась Феофано. – Он – самая приближенная к императору особа, он – первый среди всех, он, наверное, самый богатый человек в империи. Чего же еще может желать постельничий?

– К чему мне слава паракимомена, к чему богатство и почести, если я не тот, кем меня считают, и не таков, каким быть хочу?

– Послушай, паракимомен, но кто же тогда ты?

– Неужели ты до сих пор не знаешь, Феофано, кто я?

– Не знаю…

– Я такой же, как и ты.

– Не понимаю…

– Ты – дочь кабатчика Кротира, а теперь жена императора Романа. Моя мать – рабыня-славянка, но отец – император Роман…

– Погоди. Значит, ты брат императора Константина и дядя моего мужа Романа?

– Да, Феофано.

– И ты не любишь брата-императора?

– Как и ты, Феофано…

– Так вот почему тебе не спится! Тогда поговорим, дорогой мой дядя! Я думаю, что мы – ты и я – сумеем понять друг друга…

– Они сделали меня безбородым, и в моем сердце осталась только ненависть.

– Если ненависть добавить к мести, будет страшный напиток.

Возвратившись поздним вечером на монастырское подворье, княгиня застала там всех жен, купцов, послов, служанок -их привезли из Большого дворца гораздо раньше, сразу после окончания приема в Золотой палате и в Юстиниане, но все они еще не спали, ходили из одной кельи в другую, громко выражали свое восхищение, похвалялись подарками.

Как только княгиня Ольга очутилась в своей келье, несколько жен зашли к ней.

– Не ведаем, – горячо говорили они, – на небесах были мы или на земле… онде Бог с человеки пребывает. Мы не можем забыти красоты тоя, всяк бо человек, аще вкусит сладкого, после того горечи не приемлет…

Они рассказали княгине, кто из них какой подарок получил в Большом дворце: купцы – по шесть милиарисиев, священник – восемь, послы – по двенадцать, все жены – тоже по двенадцать милиарисиев. Жены показывали княгине эти золотые кружочки, на которых стоял знак императора – голова Константина с короткой бородой и толстыми усами.

– А что тебе подарили, матушка княгиня? Покажи!

Она кивнула головой в угол, где на лавке лежало завернутое в шелк блюдо с золотыми, и они бросились туда, развернули шелк, вынули блюдо, рассыпали деньги, кинулись их собирать.

– Чудо! – визжали они. – Нет, нет на земле красоты такой…

– Идите-ка вы спать! – остановила наконец княгиня Ольга жен, которые готовы были сидеть до утра и рассказывать о чудесах Большого дворца.