Семен Скляренко - Святослав

– Ох, княжич, – ужаснулась она, – зачем говорить такие слова, да еще в ночь на Купалу? Ты поступал как нужно, ты княжич, а я раба. Разве можно ненавидеть и любить сразу? -Она нашла в себе силы сдержанно засмеяться.

– Можно, – ответил он. – Если я ненавижу, то от всей души, если люблю, так до конца.

– Значит, ты, княжич, сразу и любил меня и ненавидел?

– Нет, тебя я только любил. Ненавидел их, всех на Горе…

– За что, княжич, за что?

– За то, что презирали тебя, за то, что для них ты была только раба… Я сердился, и кричал, и бранил тебя за то, что ты им покорялась.

– Нет, княжич, я не понимаю, как можно ненавидеть и любить в одно время.

– Но меня ты не ненавидишь?

– Нет, княжич, как я могу тебя ненавидеть? Ты – княжич, я– раба…

– Ты снова об этом… Слушай и запомни, – перебил он ее. -Я говорю правду. Клянусь Купал ой…

В тишине, наставшей после этих слов, тишине, которую, казалось, еще глубже сделала купальская ночь, он начал:

– Слушай, Малуша! Там, на Горе, и повсюду – на Днепре, в поте – мне не хватало чего-то… Сначала я не знал, чего мне не хватает, перестал спать, высматривал звезды на небе, все кого-то ждал. Теперь знаю, что я искал и ждал тебя, только тебя! Я люблю тебя, Малуша!

– Княжич, – ужаснулась она. – Как же ты можешь меня любить? Я – простая дворовая девушка!

Малуша стала рассказывать ему о себе. Впрочем, что она могла рассказать? Несколько слов о Любече, отце с матерью да еще о том, как приехал и увез ее с собою Добрыня, как он под щитом провез ее на Гору, как взяла Малушу к себе ключница Ярина.

– Значит, гридень Добрыня – твой брат? – спросил Святослав.

– Так, княжич, брат.

– Добрый гридень, – одобрительно сказал Святослав. – Никогда не думал, что ты его сестра.

И тут же он подумал о том, что нужно сделать так, чтобы Добрыня почувствовал его княжью милость: пожаловать чем-нибудь, дать хорошее оружие. Но Малуше княжич ничего не сказал об этом. Глядя на плес и огни, он продолжал:

– А может, я люблю тебя именно потому, что ты не княжья, не боярская и не воеводская дочь. Я места себе не нахожу там, на Горе, я ночей не сплю, думая о тебе, ты для меня краше всех на свете…

– Не говори так, не говори, княжич Святослав.

– Почему же не говорить?

– Мне страшно, и я очень несчастна, если ты говоришь правду…

– Клянусь Перуном…

– Княжич, если суждено несчастье, даже Перун меня не защитит.

– Не сумеет Перун – я защищу… Послушай, Малуша, разве это не счастье сидеть вот так вместе?

Она подумала и даже закрыла глаза.

– Так… счастье…

– А если я тебя обниму, поцелую?

Малуша видела звезды над головою, но теперь они сразу затуманились, погасли. Близко перед собою увидела она глаза княжича, услышала его дыхание, сильная, крепкая рука сжала ее до боли,4до крика… Но боль эта длилась краткое мгновение, все существо Малуши пронизала радость, счастье первой любви…

Прошло много времени. Они будто проснулись. Малуша была утомлена, обессилена.

– Я провожу тебя, Малуша.

– Не нужно, княжич, костры еще горят. Никто не должен знать, где я была.

– Хорошо, Малуша! Но завтра мы встретимся, и я скажу тебе то же, что и сегодня. Где тебя ждать, куда прийти?

– Не знаю, княжич.

– А если я приду через сени в твою каморку?

– Я буду тебя ждать, княжич. Только страшно, ой как страшно мне.

– Не плачь, не плачь, Малуша, все будет хорошо… Малуша пошла в сторону купальских огней; ее тонкая фигура виднелась среди трав, а потом исчезла в ночной темноте.

А княжич Святослав долго еще стоял у Днепра. Вокруг плыла тихая, спокойная ночь. Было темно, как бывает перед рассветом. Темноту не могли развеять даже слабые огни, догоравшие на лугу. Самый острый глаз не различил бы в этой тьме, где кончаются на горизонте берега и воды Днепра, а где начинается небо. Ярко светились вверху звезды; где-то глубоко внизу, под кручей, звонко плескалась вода.

Княжич Святослав был счастлив, он ощущал все величие этой ночи, вдыхал тонкие ароматы цветов, трав, воды, слушал страстную, старую, но вечно новую песню соловьев, что пели в ту ночь так же, как и сегодня.

Счастье, безграничная радость, любовь ко всему миру овладели им, согрели сердце, оживили душу, и особенной радостью была та, какую он пережил этой ночью. Княжич Святослав чувствовал себя счастливейшим человеком на свете, он глубоко верил, что любит Малушу и сможет найти с нею свое счастье.

Костры на лугу продолжали пылать, молодежь, должно быть, думала гулять до самого утра. Приблизившись к огням, Малуша сразу же очутилась в водовороте песен, криков, плясок.

Но теперь она, не останавливаясь, быстрыми шагами, прячась среди кустов, направилась к дороге на Гору, чтобы поскорее прийти домой, очутиться в своей каморке, остаться наедине со своими мыслями.

Вдруг она услыхала за собой шаги. Человек, шедший за нею, торопился, старался ее догнать. Подумав, что это, может быть, Святослав, она, боясь, чтобы их не встретили вместе у ворот, пошла быстрее, почти бегом. Но шаги позади раздавались все ближе, все слышнее.

Наконец Малуша остановилась, поняв, что ей все равно не убежать. Кто-то в темной одежде подошел к ней и тоже остановился. Она присмотрелась и в красноватых отсветах огней на Почайне увидела лицо гридня Тура.

– Ты гнался за мною?

– Так, увидел тебя и погнался…

– Зачем?

– Чтобы тебя кто не обидел в эту темную ночь.,.

– Кто же меня мог обидеть?

– Разве я знаю, Малуша?! Купала – великий чародей, он то рьяный, то пьяный. С тех пор как ты здесь, на Горе, я все время боюсь за тебя…

Они шли рядом, Малуша – легкой, неслышной походкой, он – тяжело, твердо, уверенно, как ходят гридни. Только в словах Тура не было уверенности.

– И еще я боялся, – продолжал он, – как бы ты меня не обидела…

– Чем же я, Тур, могла тебя обидеть?

– Кто знает… – ответил он. – Если бы ты была такою, как я, была бы среди нас, я бы тогда не боялся. А с тех пор как ты стала ключницей, очутилась в тереме, я боюсь за тебя…

После всего, что случилось в эту ночь, ей было трудно понять, о чем говорит, на что намекает Тур. Но ее поразили искренность и теплота этого простого гридня, который уже столько для нее сделал и сейчас так заботился о ней. И Малу-ша произнесла:

– Послушай, Тур! Ведь ты сам, встретив меня на Горе, сказал, что, раз я въехала сюда под щитом, будет у меня и честь и слава…

– Так, говорил…

– Неужели же теперь ты не желаешь мне чести и славы?

– Желаю!

– Помолись за меня!

– Молюсь! – Он остановился и посмотрел на усеянное звездами небо. – Пусть Перун даст тебе тут, на Горе, великую честь, славу, счастье…

– Не торопись, Тур! – сказала Малуша, заметив, что он хочет идти дальше. – Я тоже постою и помолюсь. Перун, дай счастье мне и гридню Туру. Дашь? Он даст, Тур, видишь, как нам улыбаются звезды? А теперь пойдем. Тут так темно, дай мне руку.