Умберто Эко - Остров накануне

Фатер Каспар сначала опасался, что «пирагвы» приблизятся к «Дафне», но те, по всему судя, желали избежать встречи и держали курс на то место, где причалила шлюпка с экипажем. Священник пытался кричать, оповещать команду, но все спали, пьяные. Короче, матросы оказались с ними нос к носу, когда пришельцы повыскакивали из – за деревьев.

Туземцы выглядели воинственно, пьяная команда не могла припомнить, где побросала оружие. Только шкипер двинулся им навстречу и уложил первого выстрелом из пистоли. Услышав грохот и увидев товарища на земле без жизни, хотя никто к нему не прикасался, дикари выразили, что готовы подчиниться, и один стащил ожерелье и поднес капитану. Тот наклонился посмотреть, потом, явно ища что – то дать взамен, обернулся к своим людям.

Тем самым он показал черным дикарям спину.

Фатер Вандердроссель предполагал, что туземцы, скорее всего, еще до выстрела были смущены повадкой и фигурой капитана, великана батава с русой бородой и светло – голубым взглядом; надо думать, у туземных обитателей подобная внешность считалась приметой богов. Но сразу же после зрелища его тыла (а несомненно, эти лесные троглодиты не допускали мысли, чтобы у богов мог иметься тыл) их начальник, державший в руке дубину, занес ее и с размаху опустил тому на череп, и капитан рухнул лицом в песок и остался недвижен. Черные люди налетели на матросов «Дафны» и еще до того, как те начали обороняться, всех поубивали.

Затем начался устрашающий душу пир, продлившийся трое суток. Фатер Каспар, охваченный своей хворью, следил за происходившим в телескоп. Членов экипажа разделали, как на бойне. Каспар видел, как сначала с них стащили одежду (и под радостные возгласы дикари поделили вещи), после этого рассекли их туши, испекли на костре, обглодали и обсосали размеренно и спокойно, прихлебывая дымящееся пойло и распевая хоровые гимны, мелодия которых всякому показалась бы миролюбивой.

Наевшись, язычники стали показывать пальцами на «Дафну». Навряд ли они сопрягли ее присутствие с появлением матросов. Величественная постройка, вся в мачтах и парусах, несказанно отличающаяся от их каноэ, не могла им представляться рукотворным произведением человека. По мнению фатера Каспара (считавшего себя достаточно глубоким специалистом по мировоззрению идолопоклонников всего мира, наслушавшись рассказов путешественников – иезуитов после их возвращения в Рим), дикари сочли «Дафну» животным, и ее безучастное поведение в то время, когда они вершили свой каннибальский шабаш, убедило их в правоте. С другой стороны, уже и Магеллан, добавлял фа – тер Каспар, рассказывал, что некоторые племена думали, как будто корабли слетают на крыльях с неб, и что их детищами являются шлюпки, они льнут к их бокам, млекопитаясь сосцами, а корабли отлучают их от груди, спуская на воду.

Однако какого – то дикаря, похоже, посетила мысль, и он делился ею с сотоварищами, что если животное не свирепо и если плоть его так же сочна, как и мясо съеденных матросов, не попробовать ли его заарканить. И «пирагвы» повернули носы к «Дафне». Тут наш благостный священнослужитель, не желая близкого знакомства (ибо правило ордена предписывало ему жить, ad majorem Dei gloriam (Во славу Господню (лат.).), a не расставаться с жизнью ради ублаготворения бессмысленных кумирников, cujus Deus venter est (Чей Бог живот (лат.))), подпалил фитиль одной из пушек, заранее заряженной и нацеленной на берег, и выпустил одно ядро. Ядро с великим шумом, притом что бока «Дафны» окрасились ореолом дыма, как будто левиафан пыхнул злостью, хлопнулось посередине эскадры черных, перевернув две их ладьи.

Этого хватило. Туземцы повернули суда к берегу и удалились в рощу, а вышли с венками из листьев и цветов и уложили венки на воду, почтительно наклоняясь и приплясывая. Затем направились курсом на юго – запад и исчезли за западным отрогом Острова. Они выплатили большому злому существу, сколько нашли справедливым и, безусловно, не помышляли соваться снова на эти берега, в бухту, ибо она стала неспокойной по вине заселившейся в нее мнительной и гневливой твари.

Такова история фатера Каспара Вандердросселя. После того не менее недели он промаялся, до самого появления Роберта, и чувствовал себя погано, но благодаря препаратам собственного изготовления («Олей, Флора и прочие полезные Вегетальные, Анимальные и Минеральные Медикации») вошел уже в период выздоровления, как тут однажды ночью послышалось топанье вверху.

С этого мига, от непомерной боязни, он снова занедужил, покинул свою каюту и забился, как мышь, в закут, унеся с собой медикаменты и пистолет, не ведая, что тот не заряжен. Выходил только на поиск съестного и воды. Однажды он украл яйца, чувствуя потребность восстановить силы, с тех пор удовлетворялся незаметным потаскиванием плодов. Удостоверившись, что Посторонний (а в глазах отца Каспара Посторонним, естественно, являлся Роберт) был ученый человек, любознательный до корабля и до его начинки, Каспар заподозрил, что это вовсе не жертва невзгоды, а лазутчик еретической державы, запущенный выведывать секреты Мальтийской Установки. Вот почему достославный иезуит стал ребячиться и изводить Роберта, пытаясь выгнать его с этого судна, захваченного бесами.

Роберт поведал собственную повесть и, не имея представления, насколько далеко Каспар зашел в прочтении его тетрадей, подробно остановился и на своей миссии, и как он выполнял ее на «Амариллиде». День клонился к вечеру, собеседники отварили петушка и раскупорили последнюю бутылку капитана. Фатер Каспар поправлялся от малокровия, и к тому же оба отмечали событие, символизировавшее их возврат в объятия человечества.

«Пресмехотворно! – реагировал Каспар на описание системы действий доктора Берда. – Подобную идиотичность не рассказывали мне никогда. Почему они ему причиняли такое страдание? Много раз мне рассказывали о секрете длиннот, но никогда мне не рассказывали, чтоб применять для этого секрета unguentum armarium! Если бы было это выполнимо, это бы изобрел один иезуит. Это же не имеет никакого отношения к секрету длиннот! Я тебе сейчас объясню, до чего я хорошо выполняю свою работу, и ты увидишь, что моя работа выполняется иначе».

«Так все – таки, – спросил тогда Роберт, – вы искали Соломоновы Острова или решали тайну долгот?»

«Но и то и другое я разыскивал, не так ли? Ты находишь острова имени Соломона и ты умеешь разрешить вопрос, на каком месте проходит меридиан номер сто восемьдесят. Ты находишь меридиан номер сто восемьдесят и ты узнаешь, на каком месте располагаются острова имени Соломона».

«Почему им там быть?»

«О майн Готт, да извинит меня Всемилостивейший Господь за то, что я использую его имя всуе. Будем исходить из сведения, что когда Царь Соломон сконструировал свой храм, он организовал большую морскую экспедицию, как свидетельствует текст Книги Царств, и эта большая экспедиция отправилась на остров Офир, с которого доставила Соломону, сколько это будет – quadringenti und viginti?»