Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

«Да, теперь уж очередей у конторы не будет, – усмехнувшись, подумал Хисматулла. – Уже и артели собираются, а как начнется настоящее половодье, в шахту и силком не заманишь!..»

Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд – навстречу шел высокий худой мужчина в черном бешмете, с еще более черной бородой. На бешмете у горла не хватало двух пуговиц, и в прорези виден был край рубашки и тонкий шнурок с амулетом. Внимательно глядя, мужчина прошел мимо, и видно было, что хотел поздороваться, но не решился. Хисматулла обернулся. Незнакомец тоже приостановился и смотрел в его сторону.

– Если душа не почувствует, то глаза не увидят, – сказал он, приблизившись. – Лицо-то у тебя, браток, знакомое, только вот не вспомню, где я тебя видел?

– А я тебя узнал сразу, – улыбнувшись, ответил Хисматулла. – Ты ведь курэзэ?

Кулсубай махнул рукой:

– Какой там курэзэ – это все так, пока на стоящей работы не было… А и я теперь тебя уз нал, когда ты засмеялся, тебя, кажется, Хисматуллой кличут?

– Мне про тебя Гайзулла рассказывал, Хайретдинов… – невпопад ответил Хисматулла.

– Гайзулла? Хороший парнишка… – Глаза Кулсубая потеплели. – Стойкий, всю зиму вместе ходили.

– Вы ведь искали кого-то?

– Жену свою искал, это точно, а Гайзулла так со мной ходил, при мне был, – смутившись, сказал Кулсубай.

– Нашел?

– Найти-то нашел, – снова махнув рукой, с горечью ответил Кулсубай, – да только она за мужем уже, и дети есть… Вот и приехал обратно сюда, а как увидел все это людское горе, как дети по канавам роются, так и про свое позабыл!.. Аллах!.. Сам маленький, с наперсточек, худенький, в цыпках весь, ручонки красные, нос синий от холода, а весь день до ночи сидит и старый отвал моет! – Глаза его блеснули гневом и возмущением. – Что же это такое, думаю?!. Чей, говорю, откуда? А он молчит, боится, песок у него намытый отниму, а потом как крикнет: «Уходи, уходи! Это мой отвал!..» – Кулсубай помолчал немного, как будто снова встала перед его глазами эта страшная картина детского горя. – Ну, пришел к нему в землянку, вижу – детей куча мала, и все одни кости да кожа, и мать ихняя, Сара, как щепка тощая… Помнишь Сагитуллу, которого в прошлом году убили? Ну так это его семья. Вот и думаю – все я потерял, и терять мне больше нечего, все равно по земле порожняком болтаюсь, хотел вон сынишку Хайретдинова себе взять, да не вышло… Я говорю, дай, думаю, сделаю хоть раз в жизни доброе дело! С тех пор у них и живу, детишки ко мне привыкли, подружились, куколок им режу, только вот беда у нас случилась… – Голос Кулсубая задрожал, на глазах появились слезы, и взволнованный Хисматулла, чтобы не выказать своего волнения, уставился в землю. – Сам я во всем виноват, зачем отпустил его, одного на завод? Об Адгаме я говорю, старший он у нас был… Сам золото мыть решил, говорит мне: вот, агай, нападу на жилу – и всю семью прокормлю! И утонул вон там, недалеко отсюда…

Хисматулла с ужасом посмотрел на бурлящую, грохочущую Юргашты. Мутная вода с шумом выплескивала на гальку мелкие кусочки льда, подмывала под корни прибрежные деревца, как бы хватаясь за них сильными, темными лапами, и вдруг, закрутившись и вспенившись, хваталась снова за какую-нибудь льдину и, повернув ее, бешено неслась вниз.

– Слышишь, хохочет?.. – тяжело вздохнул Кулсубай. – Ей что, катится и катится, ей все равно, что нет в живых моего мальчика…

Мужчины замолчали, слушая, как шумит вода. Хисматулла так долго глядел, что даже голова у него закружилась, и уже остановилась вода и берега стремительно поплыли вверх, когда Кулсубай тронул его за плечо:

– А ты, браток, далеко направился? Хочешь, ко мне зайди, поговорим… И у меня на душе легче станет!

– Нет, я сегодня к Михаилу иду, давай лучше завтра!

– Завтра меня дома не будет, в новую шах ту выхожу, вечером.

– Да ты что! Зачем ты туда идешь? Разве не знаешь, там даже креплений не сменили – все старые, вот-вот обвалятся!

– А что сделаешь? Десятник сказал – не хочешь выходить, верни задаток, что зимой брал, и катись на все четыре стороны! А где я столько денег сразу возьму? И ждать не хочет… Если б я один, как раньше, был, а теперь ведь я человек семейный… Да что там, я говорю, судьба моя такая – завалит так завалит! Ты лучше мне про того русского скажи, к которому ты в гости собираешься, – он ведь возле центральной шахты живет? Все хочу его повидать, да не удается! Очень он мне одного знакомого напоминает, тоже Михаилом звали.. Как его увидеть?

– Сейчас не сможет, болеет он… А тебе за чем? Дело, что ли, есть?

– Так, поговорить хочу… – Кулсубай вздохнул. – Может, растолкуете мне, что за времена настали? Мулла и то каждый день вопит, что конец света наступил! Мне-то на его трепотню всегда плевать было, а только я и сам вижу, что неладно, уже никто никого не признает – ни старшего, ни богатого, даже о самом царе черт знает что болтают, вот какая смута! Я и думаю: может, он, русский этот, такой умный, что объяснит!

– Я и сам тебе объяснить могу! – с оттенком превосходства в голосе гордо сказал Хисматулла. – Я тоже раньше не знал ничего, мне Михаил все объяснил…

– Ну, раз можешь, так давай! – обрадовался Кулсубай. – Перво-наперво вот что мне скажи: почему это стали говорить, что богачи нас обворовывают?

– А как же? Точно, обворовывают! И меня, и тебя! Им с нашей зарплаты больше половины идет, понял?

– Как так?

– А вот так, устроились на нашем горбе, а сами и пальцем шевельнуть не хотят, ничего не делают!

– Ну, этот порядок уж сам аллах установил, против бога не пойдешь… – улыбнулся Кулсубай. – А что воруют, не верю я в это! Зачем же им воровать, если у них и так дом – полная чаша? Болтовня все это, распустился народ, вот и про царя тоже говорят, что он вор, а уж царю– то и совсем смешно такие грехи приписывать, он ведь и своих богатств счесть не может, так на что ему, скажем, мой бешмет или наша коза?

– Да как же, – горячо заговорил Хисматулла, перебив Кулсубая. – Ты пойми, они не так воруют, не руками, а похитрее!

– Ногами, что ль? – рассмеялся Кулсубай.

– Да нет, просто они все заодно, понимаешь? А раз царь богатый, и он с остальными богачами заодно! Нас с тобой не защищают, а своих в обиду не дадут, вон и за листовки, и чуть что скажешь – хлоп! – и тебя уже сразу в полицию волокут! Ворон ворону глаза не выклюет, понимаешь?

– Так-то оно так, – нехотя согласился Кулсубай, – только про царя мне что-то не верится… Я ведь везде побывал, и у наших, и у русских, и мулл видел, и с купцами разговаривал, а про царя никогда ничего плохого не слышал. Наоборот, любят все его, говорят, человек хороший, а про помещиков он небось и знать не знает, какие они над народом дела творят…

Хисматулла покраснел. «Вот те на, – подумал он. – Все ходил мечтал, кто бы что у меня спросил, а как спросили совета, так я и объяснить ничего не могу… Как же это у Михаила получается? Вот стыд, а еще думал, что я умный! Правду Михаил говорит, учиться мне надо, вот ведь все чувствую, а сказать не могу, хоть сквозь землю провались…»