Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

Мархаба завернула деревянную чашку с мукой в платок, прихватила щипцами горячий уголь из очага и собралась уходить.

– Давай-ка я провожу тебя, хоть малыша донесу! – накинула платок Гульямал.

Проводив Мархабу, она зашла в землянку старухи Сайдеямал и, посидев там несколько минут и убедившись, что Хисматулла не приходил отправилась домой.

На улице было темно, даже луна не показалась из-за туч, и только стеклянно стучали, сталкиваясь в вышине, голые ветки деревьев, и где-то на краю поселка протяжно выла чья-то собака.

Дома Гульямал, не раздеваясь, бросилась на нары и заплакала навзрыд, обнимая подушку. «Значит, он был здесь еще на прошлой неделе, – захлебываясь, шептала она. – И даже не подумал ко мне зайти!.. Видно, не судьба! Не может он забыть эту сумасшедшую, не может! И что в ней хорошего? И раньше-то ничего не было, а теперь и подавно!»

Она медленно разделась и легла, все еще всхлипывая, но чувство обиды не проходило, и сон не шел.

«Что же это я, как глупая– девчонка, разревелась оттого, что он не пришел тогда? – подумала Гульямал. —Может, в самом деле занят был… Сайдеямал сказала, что времени у него не было! Может, завтра придет? – Гульямал закрыла глаза, но тут же, как наяву, увидела перед собой рассерженное лицо Хисматуллы, с которым он подошел к ней на прииске. – Да чем же хуже Нафисы? Ни на одного из тех, кто ко мне после смерти мужа подбирался, я и взгляда не бросила, никто обо мне плохо сказать не может! Никогда не была я, как она, посмешищем на глазах у всего народа, муж меня из дома не выгонял! И что у меня еще есть на свете, кроме этой любви? Видит аллах, ничего! – Гульямал прерывисто вздохнула и перевернулась на другой бок. – Может, поймет он все-таки…»

Скрипнула калитка, и чьи-то неуверенные шаги послышались во дворе, затихли под окном. Гульямал показалось, что сердце ее остановилось. В дверь тихо постучали.

– Кто там? – спросила Гульямал.

Ей никто не ответил. «Это он», – радостно улыбнулась Гульямал и откинула щеколду. Тотчас сильные жадные руки подняли ее с пола и бросили на постель.

– Хисмат! Сумасшедший!.. – весело рас смеялась Гульямал. – Да у тебя руки прямо железные!

Тотчас что-то тяжелое навалилось на нее, и к щеке прижалась жесткая колючая борода, в нос ударил запах винного перегара.

– Кто это, ты кто? – не своим голосом крикнула Гульямал, пытаясь вырваться из непрошеных объятий.

– Тише, невестушка, тише, – зашептала борода. – Что шумишь?

– Гилман-мулла? – вскрикнула молодая женщина и схватила муллу за бороду, все сильнее задирая ее кверху.

Мулла молча сопел, стараясь стащить с Гульямал одежду.

– Отпусти! Отпусти! – снова истошно закричала Гульямал. – Помоги-ите! Тебе говорят, от пусти!

Наконец, увидев, что у нее нет другого выхода, Гульямал изо всей силы вцепилась зубами в ухо муллы так, что сразу почувствовала солоноватый привкус крови.

– Ай-яй! – подскочив, завопил мулла, хватаясь за окровавленную мочку. – Глупая баба, отродье шайтана!

Гульямал схватила толстую железную кочергу:

– А ну, катись отсюда! Чтоб духу не было!

– Да я не буду, не буду, – взмолился мулла, держась за ухо. – Сейчас уйду! Только прошу тебя, невестушка, молчи, не говори никому! Я ведь с пьяных глаз… Нарочно хотел, чтобы испытать тебя!..

– Знаю я, что ты хотел! – не опуская кочерги, спокойно сказала Гульямал. – Ну, долго я тебя ждать буду? Одна нога здесь, другая – там!..

Вернувшись под утро домой, мулла Гилман увидел, что его рябое, как пчелиные соты, лицо вдоль и поперек исполосовано царапинами. «Никакого уважения к моему сану! – с яростью подумал он. – Другая женщина на месте этой потаскушки сама бы за мной бегала, не то что царапаться!»

Он обмазал лицо топленым маслом, чтобы царапины быстрее зажили, вымыл теплой водой больное ухо и велел подать себе чаю.

Прихлебывая с блюдечка янтарно-желтую, крепкую жидкость, он ловил на себе любопытные взгляды прислуживающей ему девушки и все больше мрачнел.

– Чего уставилась? – крикнул он наконец, – Брысь отсюда, отродье шайтана!

Девушка быстро юркнула за дверь, и. мулла остался один.

«Черт, теперь по всему поселку разнесется, – с досадой думал он. —А какая все-таки у нее грудь, ай-яй-яй! Что бы такое сделать, чтобы она знала свое место?»

Но прошло несколько дней, а о происшедшем в деревне не было ни слуху ни духу. «Вот это баба! Мало того, что каждая грудь, как спелая дыня, она еще и молчать умеет! – восхитился Гилман. – Да, значит, недаром говорят, что если настоящий мужчина сохранит тайну величиной с оседланного коня, то настоящая женщина может сохранить тайну не меньше люльки с ребенком! И все-таки надо ей как-нибудь отомстить, хоть припугнуть на всякий случай!»

Все эти дни он не говорил о Гульямал, как обычно, ничего плохого, не называл ее дочерью шайтана и старался не попадаться ей на глаза, обходил ее дом стороной, – все боялся, но, увидев, что Гульямал молчит, решил, что просто так этого дела оставить нельзя.

«Вот что – надо у нее обыск устроить, – надумал он наконец. – Все равно они сейчас по всему поселку идут», – и тут же пошел к уряднику.

– У Гульямал хранятся бумаги этого Хисматуллы, что с неверными связался, как же вы ни чего не знаете об этом?

Пока полицейские шарили за чувалом, разбрасывая вещи из сундуков и лазили в подловку, Гульямал молча стояла у стены, насмешливо глядя на муллу, устроившегося на нарах, и под этим взглядом мулла ежился и все никак не мог усесться поудобнее, но Гульямал только улыбалась и так ничего и не сказала.

– Наверняка знает, где его бумаги, – сказал Мухаррам, когда они вышли из дома Гульямал, так и не найдя ничего похожего на листовки. – Видел, как она улыбалась? Когда человек ничего не знает, он так не улыбается, да еще вовремя обыска!

– Да, да, должно быть, знает, – с радостью подтвердил Гилман. – Вообще опасная женщина, кафыр в юбке, веру свою продала, на прииске работает… Надо бы что-нибудь сделать, чтобы ей юбку прищемить!

Хисматулла старался забыть Нафису, не думать и, чтобы ничто не напоминало ему о ней, из-за нее даже редко навещал родную мать. С тех пор как он поселился на прииске, все в Сакмаеве казалось ему чужим и далеким…

Однако стоило ему забежать в деревню, как ноги сами несли его к дому Хайретдиновых – лишь бы одним глазком поглядеть на любимую.

Но Фатхия не пускала его на порог, гнала прочь и бормотала, что дочь ее законная жена Хажисултана-бая и он не должен порочить ее доброе имя и являться вот так непрошено в их дом.

Вот и сегодня, едва Хисматулла показался во дворе, как Фатхия, которой Зульфия шепнула о его приходе, выскочила на крыльцо и, опираясь на суковатую палку, стояла в дверях, поводя седой и маленькой, как у беркута, головой.