Виталий Полупуднев - Великая Скифия

Херемон часто замигал глазами и болезненно сморщился.

– Неужто боги допустят до полной гибели Эллады и нас, эллинов, рассеянных по свету? Ведь тогда варварство и беззаконие, как тьма Аида, покроют мир!

– Твой род, Херемон, род Евкратидов, всегда отличался большой набожностью и малым умом… Рассвет после ночной тьмы кажется ярким, как день, но настоящий день начинается лишь с восходом солнца! Перед лучами божественного светила сумерки утра кажутся немного светлее ночи… Может, и вся наша эллинская мудрость всего лишь рассвет грядущего дня человеков!

– Ой-ой! Кого же ты назовешь восходящим солнцем истории? Рим или Понт? Или движение варваров, похожее на бег стад диких животных? Ты сочиняешь льстивые письма Митридату, а сам, поди, готов остричь голову по латинской моде и смотреть, не летят ли с запада римские орлы и драконы?.. Даже и разбойника Палака не забываешь, и ему готов кивнуть головою!.. Как понять тебя, Дамасикл!

Секретарь нахмурился, но тут же рассмеялся не то презрительно, не то с сожалением.

– Я не поклоняюсь Риму, хотя он страшно силен, так же как и Митридату, этому быстро растущему великану. Еще менее я собираюсь кланяться скифу Палаку. Мои чувства и мысли всегда на алтаре Херсонеса. Но три ветра дуют на наш корабль: восточный – понтийский, западный – римский и северный – скифский!.. Там, где встретятся эти ветры, произойдет страшная буря, которая не минует и Херсонеса, и… надо много гибкости и предвидения, чтобы наш полис не стал жертвою этого столкновения, в котором рука судьбы будет кончать жатву того, что перезрело.

– Ты словно радуешься этому!

– Я не радуюсь, но я хочу знать правду, понимать, почему и что происходит. Зная правду, можно найти и выход.

– В чем же эта правда и каков выход, мой ученый друг? Помоги мне постигнуть это! Раньше мы видели ее в дружбе со всеми. Мы дружили с римлянами, дружили с Понтом, даже со скифами жили в равновесии и мире. Сейчас мы в войне со скифами, а Понт стал нашим хозяином и требует, чтобы мы вместе с ним стали врагами римлян. Наши теперь единственные друзья и заступники понтийцы в прошлом году защитили нас, но они же и разорили нас. Их воины бесчинствовали на улицах Херсонеса, их военачальники требовали пиров и подарков, а Диофант сделал нас данниками Митридата. Теперь наш хлеб идет в Понт в полцены… А ты еще предвещаешь новые потрясения.

– Ты спрашиваешь – в чем правда? Правда в том, что мы стали слабее, чем были в прошлом, а окружающие нас народы выросли и созрели. Они стали сильнее нас, Херсонес уже не может существовать без поддержки извне, как и ты, Херемон, только тебя поддерживает твой раб, которого ты волен продать или убить, а Херсонес поддержал Митридат, и за эту услугу мы заплатили своей свободой. Мы стали зависеть от воли понтийского царя. А почему?.. Потому, что без сильного покровителя нам не прожить. Если бы мы в прошлом году не получили поддержки, то уже год были бы под пятой Палака.

Херемон усиленно засопел, лицо его задергалось.

– Это все мне известно. И, конечно, лучше быть подданным Митридата, полугрека и во всяком случае филэллина, чем рабом грязного скифа, доящего кобылиц и пьющего их молоко. Митридат никогда не решится отказать Херсонесу в полной элевтерии хотя бы потому, что побоится потерять доверие всех припонтийских эллинских колоний. А что мы могли бы ожидать от Палака?

– Варвары многому научились у нас и даже превзошли нас кое в чем. Они мечтают о большом царстве, где все единоязычные племена объединились бы. Царь Палак продолжает дело своего отца Скилура, но, к счастью для нас, не имеет отцовских ума и воли… Владычество скифов над Ольвией показало им, что греческие колонии вполне могут служить им и приносить доход. Они и сейчас владели бы ею, если бы их не выкурили оттуда сарматы… Увы, древняя греческая колония уже потеряла горделивый дух предков, она готова жить в услужении у варваров – вчера у скифов, сегодня у языгов. Чего доброго и Херсонес станет таким же.

– Ты забыл, что Ольвия давно потеряла чистоту эллинской крови. Она варваризовалась, ее народ более чем наполовину состоит из полускифов – миксэллинов. Не то ли и на Боспоре, который все больше становится варварским государством? Иное у нас. Херсонес сохранил дорийскую чистоту крови и языка своих граждан… Но, видно, от судьбы не уйти. И если твоя грудь защищена от стрел и копий врагов панцирем и щитом, то в назначенный час змея кусает тебя в обнаженную пяту или раб лукавый убивает в час отдыха. Это я вижу и сейчас, когда враг вот-вот появится у ворот города…

– Чистота дорийской крови не уберегла спартанцев от разложения. Что-то не верится в волшебную силу и нашей херсонесской крови… Однако подожди убиваться, Херемон, еще не все потеряно. Пока будем влачить колесницу Митридата, как влачит ее наша мать Гераклея и другие государства и народы, ибо выхода и выбора у нас нет… Без помощи Понта нам не обойтись. Митридат для нас наименьшее зло. Но это совсем не значит, что мы навсегда идем в кабалу к честолюбивому понтийцу. Запомни, Херемон, что Митридаты и Палаки всего лишь люди, а люди рождаются и умирают, тогда как вечные города, как Гераклея или Херсонес, останутся… Мы сознательно идем на временное унижение, чтобы не испытать худшего, а дальше будет видно… Но лишь слепой не видит, что впереди нас ожидают большие испытания и лишения.

Секретарь вздохнул. Херемон совсем сморщился, словно собираясь заплакать. Он живо представил свои корабли в руках скифов, все убытки, нанесенные ему нашествием степняков. Почесываясь и часто мигая глазами, он заскулил по-старчески:

– В моем колчане остались только черные камни и ни одного белого… Моя жизнь стала подобна Гипанису после впадения в него горького источника Эксампей – она тоже стала горькой от горечи того, что творится!..

Ханак вышел из трапезной с видом обиженного ребенка. Но сразу изменился, как только тяжелый полог, закрывавший дверь, опустился за его спиною. Он пренебрежительно фыркнул, потом на мгновение задумался. Соображая что-то, остановил взгляд на телохранителе Херемона.

Будин сидел на дубовой скамье и, казалось, весь ушел в свои мысли.

Губы молодого раба насмешливо дрогнули. Он с издевкой оглядел тяжеловесную фигуру своего собрата по неволе, наклонил голову вправо, потом влево. В его движениях было что-то наигранно вызывающее. Он кривлялся, строил гримасы, как базарный мим. Однако красота его похожего на девичье лица, белизна тонких рук и яркая одежда были как бы рассчитаны на привлечение внимания окружающих и отнюдь не отталкивали. Он воплощал в себе всю пленительность юноши-подростка, женственного и развращенного ласками хозяина-грека. Многие предлагали Дамасиклу хорошую цену за приятного раба, но тот усмехался в серебряную бороду и отрицательно качал головой.