Виталий Полупуднев - Восстание на Боспоре

Савмак понимал, что он не может сделать дворец убежищем собственного счастья, уединиться в нем с молодой женой, а перед народом появляться в другом месте. Сама жизнь сделала так, что акрополь и дворец стали центром власти нового царства, его пульсирующим сердцем. Сюда потоком вливались и извергались обратно сотни людей ежедневно. Около храмов седлали коней, кормили их ячменем, разводили костры. Всюду виднелись кучи навоза, клочья растасканного ногами сена и перевернутые кормушки, осаждаемые проворными воробьями.

Каждый раб, вооружившись копьем и почувствовав себя свободным, считал первым долгом своим побывать в царском жилище. Уходил сытым и пьяным, спеша рассказать друзьям, что старого царя уже нет, а новый прост и милостив, не отгораживается от народа, всех угощает красным вином и жареным мясом.

Никакой пышности и торжественности не соблюдалось. С раннего утра, а часто ночами напролет, в просторной трапезной шли советы, принимались решения об отправке войск на побережье, разгорались споры о том, откуда будет нанесен первый удар врага.

После шумных разговоров Савмак выезжал куда-то из города в сопровождении Лайонака, Атамаза, встречался с Абрагом среди полей хоры, вместе с Пастухом учил молодых неуклюжих деревенских парней бою на копьях и правилам движения сомкнутой фаланги. Царь выступал перед воинами и народом, призывал готовиться к войне.

Никто не мог сказать, что новый повелитель, сочетавшись браком с Гликерией и объявив ее всенародно царицей, изменил свой образ жизни. Только лицо его стало более ясным, он охотнее улыбался и шутил, несмотря на бессонные ночи и неистовую спешку предвоенных приготовлений.

Друзья видели, что Савмак не стремится к уединению для любовных утех с молодой женой, не старается переложить на плечи других бесчисленные дела и заботы. Наоборот, он набрасывался на дела с какой-то яростью, зато и требовал от соратников полного напряжения сил. За недолгие дни своей власти он прожил еще одну жизнь, более богатую и поучительную, чем предыдущая. Любовь наполнила его душу небывалым огнем и светом, раскалила ее добела, пробудила все его силы и напрягла их до предела. Пафос любви слился с необычайным подъемом в подготовке борьбы за кровью добытую волю и власть. Он расцвел в кипении необыкновенных событий, чувствовал, что многое изменилось как в нем самом, так и вокруг него, но оставался прост душой и не смог бы всего этого высказать. Своей любви к Гликерии как-то стеснялся, старался скрыть ее. Находясь среди друзей, всем своим поведением подчеркивал, что не спешит к жене, хотя не забывал о ней никогда.

Где бы он ни был, что бы ни делал, всегда перед его мысленным взором стояла она, улыбающаяся и желанная. Она словно проникла во все его действия и поступки, руководила им незримо, как богиня. Ее присутствие он чувствовал везде и всегда. В плеске голубых волн Боспорского пролива, в белых крыльях чаек, реющих над водой, в ветерке, что приносит с полей запахи дозревающих хлебов, невидимо присутствовала она!.. Гликерия и Боспор, царем которого стал он!.. Гликерия и свобода для тысяч невольников!.. Гликерия и праздник Освобождения!.. Гликерия и… грозное «завтра»!..

Савмак слил в своей душе образ любимой женщины с представлениями о своей жизни, делах и борьбе. Он не просто жил, но как бы пел необыкновенную песню, и решил допеть ее, прекрасную и неповторимую, до конца!

Хлеб убирали не одни крестьяне. Тысячи воинов с веселыми песнями шли по дорогам хоры и обосновывались в деревнях. Копья ставили в козлы, мечи вешали на сучьях плодовых деревьев, а сами брали в руки серпы и шли на тучные нивы. Впервые за долгие годы полевая страда проходила так оживленно, с песнями и задорными шутками. Обливаясь потом под палящим солнцем, работали сатавки плечом к плечу с освобожденными городскими рабами. Многие из последних после уборки хлебов изъявили желание остаться в деревне, найдя здесь подруг по сердцу.

У священного дуба готовили небывалый праздник по обычаю старых времен, с жертвоприношениями скифским и эллинским богам, с обильным угощением, народными играми и состязаниями в силе и ловкости.

Обстоятельный в делах Абраг, подобно неутомимому муравью, появлялся во всех концах небольшого царства, следя за уборкой хлебов и подготовкой складов под зерно. Он знал, что никто не поможет им в случае нехватки продовольствия и от того, как они сохранят хлеб, будет зависеть и успех будущей войны.

Этот простой и незаметный человек с колючими седыми усами походил сам на крестьянина. Одевался в потертый скифский кожан, оружия не носил и часто приезжал один. Теперь он малость привык сидеть на смирном саврасом коньке, и стоило ему появиться на дороге, как крестьяне узнавали его и, показывая пальцами на одинокого всадника, говорили:

– Вон едет хлебный пристав нового царя! А ну, за работу, а то он старик ворчливый, не любит, когда сидят без дела!

– Сейчас он будет говорить, что если для царя злого работали много, то для царя доброго и для самих себя должны работать еще больше!

Не все одинаково относились к «царскому приставу». Одни понимали его и старались угодить ему. Другие видели в его простых и настойчивых требованиях ущемление их свободы. Третьи даже говорили, что Абраг обманет их, хлеба не даст, а отправит, как и раньше, всю пшеницу за море, чтобы откупиться от врагов, заткнуть им горло сладким куском.

Крестьяне обращались к Пастуху как к старому другу и защитнику, теперь голове всех воинов, набранных из молодых крестьян для защиты царства:

– Ты, Пастух, перестал бывать среди народа, ратников воевать учишь. Вот скажи нам: получим мы хлеб после уборки или опять будем всю зиму детей бурьяном кормить?

– Об этом спросите Абрага, – отвечал Пастух, все такой же всклокоченный и закутанный в шкуры, – он ведает всеми хлебными делами, а мне некогда – к войне готовлюсь! Ратный я теперь человек!.. Но думаю, что не обидит царь народа!

До Абрага доходили слухи об опасениях крестьян насчет хлеба. Он, не умея кривить душой, собирал всю деревню, где роились эти слухи, и начинал с вопроса:

– Сколько вы засеяли в этом году, скажите мне? Больше или меньше, чем при Перисаде?

– Меньше.

– Значит, и хлеба соберем меньше. А урожай невелик, боги не дали нам большого урожая. Значит, тот хлеб, что соберем, будем так делить, чтобы его хватило до нового. За море мы зерно не отправляем, некому и незачем. Но сами стали теперь есть больше, и войско у нас большое, и горожане хотят есть.

– Почему мы должны всех кормить? Скажи, Абраг! Раньше Пастух нам говорил, что кто хлеб сеет, тот ему и хозяин. А выходит – нет?

– Всему хозяин – царь наш! А над царем – боги! И каждый у него свое дело делает. Ты хлеб сеешь, а я рыбу для тебя ловлю и солю. А еще кто-то железо кует. А войско защищает нас от врагов.