Виталий Полупуднев - Восстание на Боспоре

Царь и царица!.. Для Гликерии это звучало как шутка или игра, вроде тех театральных сцен, что разыгрывались в свое время во дворце. Это было прекрасное сегодня, у которого не было завтра. Гликерия не верила в победу, но пыталась не думать о неотвратимом крушении их союза, временного величия. Голова кружилась от высоты, на которую их забросила волна страшной бури. Вместе с пеной морской и блестящими брызгами они взлетели к самому солнцу, почувствовали его близость, ощутили его тепло, зажмурились от яркого сияния его лучей. Стали гостями небесных сфер, но гостями временными. По-видимому, так же чувствовал себя Икар, когда он вознесся на своих непрочных крыльях в головокружительную высь, чтобы, повиснув на миг в облаках, низринуться обратно на землю. В их любви было все, чтобы сделать ее необыкновенной, не было лишь одного – надежды. Ибо надежда – это стремление в будущее. Они же будущего не имели. Поэтому настоящее приобрело для Гликерии значение и ценность всей жизни, засияло с неописуемой яркостью. Как солнечные лучи собираются в одну точку, пройдя через выпуклое стекло, так и их любовь стала любовью богов, вся ее сила сосредоточилась в тех недолгих счастливых мгновениях, которые они провели вместе.

Но если Савмак любил, не переставая при этом работать целыми сутками, забыв, что такое отдых, то Гликерия чувствовала себя как во сне. Она совсем опьянела, душа ее вспыхнула ярким пламенем, подобно падающей звезде, судьба которой – сверкнуть и через короткий миг исчезнуть, оставив после себя быстро затухающий след.

Уже на другой день Лайонак стал деятельно собираться в поездку к царю Фарзою. Медлить было нельзя. Утром на царском совете обсудили ближайшие дела. Независимо от успеха посольства Лайонака Савмак решил готовить достойную встречу понтийскому флоту, если он пожалует на Боспор.

Местом отправки многоконного вьючного каравана, охраняемого полусотней молодых сильных воинов, был двор имения на Железном холме. Все друзья поочередно обнимали Лайонака и желали ему успеха.

– Передай Фарзою, – наказывал Савмак с оттенком грусти в голосе, – что я брат его и друг! Желаю ему благополучного царствования и счастья в браке! От всех обязательств передо мною, как бывшего моего воеводу, освобождаю… Времена меняются, так же как и обстоятельства. Но надеюсь, что дружба наша и готовность помочь друг другу всегда будут охраняться богами. Неаполь и Пантикапей порознь сильными не будут. Остальное ты знаешь, скажешь сам.

Чувствительный Лайонак, расставаясь, плакал. Он горячо любил Савмака и был предан ему всей душой. Атамаз в последнюю минуту подошел к нему и сказал:

– Поспеши, Лайонак, с таврами-то и с отрядами молодых скифов! Может, и сослужат они нам службу. Постарайся угодить этой хитрой бабе Табане… С Танаем и Пифодором поговори без свидетелей, они все понимают и должны помочь.

– Постараюсь, брат!

Когда Лайонак вскочил на коня, Савмак, Гликерия и все друзья царские стояли на ступенях крыльца. Савмак держал свою подругу за руку, и они оба улыбались приветливо и немного грустно. Такими он и запечатлел их в памяти, красивыми и любящими. Больше видеть достойную пару ему уже не пришлось.

История не сохранила всех подробностей великой битвы рабов с многочисленным и хорошо вооруженным врагом, но мы знаем, что это была славная страница в книге подвигов угнетенных, восставших против угнетателей. Каждый народ становится героем, когда он борется за свободу.

Началось с того, что замысел Диофанта разгромить царство Савмака осенью того же года претерпел неудачу.

Человек может очень многое, если действует с настойчивостью. Лайонак, прибыв в Неаполь, времени не терял. Не однажды встречался с Фарзоем, говорил с Табаной, передал ей подарки от Савмака и Гликерии, использовал свою дружбу с Танаем, сумел направить Пифодора к таврским горцам, где тот разыскал друзей и вручил через них таврским старейшинам богатые дары от двух царей сразу.

До Пантикапея донесся слух, что тавры подняли голову, их отряды спустились с гор и вырезали гарнизон Евпатории. Кто знает, или горцев окрылили успехи скифов и затруднения понтийцев и они решили отомстить Диофанту и херсонесцам за былые поражения, или их подтолкнули усилия Лайонака. Диофант принужден был высадить пехоту с кораблей на берег и направить ее против таврских отрядов.

Была поздняя осень, приближалась зима, а понтийцы все еще месили грязь, блуждая по предгорьям. Они строили укрепления, ремонтировали стены полуразрушенной Евпатории и проклинали Скифию и Таврию с их неспокойными народами. Углубляться в горы Диофанту никак не хотелось. Это означало бы оставить в покое Савмака, обнажить Херсонес на соблазн полчищам Фарзоя, которому полководец не очень доверял, а потом увязнуть в погоне за горцами среди хребтов и снежных буранов, от одних воспоминаний о которых понтийцы чувствовали холодную дрожь. И гордый Диофант со своими «несгибаемыми» занимался карательными экспедициями в предгорьях, терял время и наконец принужден был отложить свой поход против Пантикапея до весны. Савмак и его советники расценили это как успех Лайонака.

Савмак деятельно готовил свои нестройные рати к неизбежной войне, мечтал с друзьями о расширении посевов пшеницы в грядущую весну, делился с Гликерией замыслами о несокрушимом военном союзе с Фарзоем.

После предвесенних метелей пришло тепло. Приближалась и годовщина существования рабского государства. Начался сев, с помощью воинов и горожан. Все царские земли оказались под пшеницей. Число свободных сеятелей небывало возросло. Каждый хотел иметь свое поле, вырастить свой хлеб. Ремесленники, торговцы наряду с обездоленными ранее пелатами получали делянки и засевали их с великой тщательностью. Сеятели рассчитывали обеспечить себя и семью пропитанием в тяжелую годину, приближение которой ощущали все. Многие историки отмечают, что после рабского восстания огромная масса городского населения Боспора «окрестьянилась», стала сама пахать и сеять, о чем свидетельствует большое количество зерновых ям, найденных при раскопках Пантикапея и других поселений, обилие крестьянских орудий труда, относящихся к этому периоду.

Стоило пронестись известию, что Диофант вышел с флотом из Херсонеса, как бывшие невольники на Боспоре сразу забросили свои дела и схватились за оружие. С невиданными страстью и решительностью стали готовиться к встрече незваных гостей.

Даже закованные в цепи преступники, что отбывали наказание в мастерских, просились в строй, желая участвовать в войне.