Виталий Полупуднев - Восстание на Боспоре

Откуда взялась опять эта девушка? И как она изменилась, стала величавой, подобной женам и дочерям знатных людей столицы, хотя и обратилась к нему с той же простотой, как и тогда в Фанагории! Неужели ее хрустальные глаза и влажный розовый рот, молочно-белая шея и золотистые волосы одним видом своим отуманили ему голову? И странно – стоило ей появиться, как опять вынырнул этот ненавистный дандарий. Нужно думать, он не просто зол, как волк, но ревнует его, Савмака, к молодой девке.

Последняя мысль заставила узника невольно усмехнуться в черно-зеленую темноту. Таким смешным показалось ему это предположение. Что она ему, эта красивая хозяйская дочь? Она так же далека от него, как и звезда, что мерцает в небе.

Воин вздохнул и попробовал шевельнуть связанными руками, но лишь почувствовал тупую боль. Что они готовят ему?..

Послышались шаги нескольких человек и как будто стон чей-то. С железным скрежетом щелкнул ключ в замке, скрипнула ржавая дверь, и луч света ослепил Савмака.

Алкмена металась, как дикая кошка, пойманная в камышовую клетку. Она исцарапала лицо своей рабыни, разбила все алабастры и бальзамарии с душистым маслом и притираниями, кричала и ругалась, как скотница. Она жаждала одного – гибели Гликерии, которую возненавидела со всей безудержностью своей натуры, не знающей ни в чем меры.

– Вот! – шипела она, задыхаясь от злости. – Вот кого подсунул мне этот хитрый старый колдун Саклей! Девку! И теперь она не только опозорила отца моего и меня, но строит глазки самому государю!.. О, помогите мне растерзать ее, вы, ленивые и глупые слуги!

Она плакала и рвала свои пышные волосы.

Перед нею, хлопая огромными глазищами, стоял медведеподобный Зоил. Он не был рабом, происходил из хорошего рода, известного в предгорьях Кавказа. На родине его считали бы князьком, но он променял почет и волю на скромную роль телохранителя царицы ради счастья видеть ее. Он любил Алкмену дикой, первобытной любовью, мог смотреть на нее не отрываясь и готов был на любое дело по одному ее слову.

Это он принес известие о скандале, что произошел перед входом во дворец. Но ему пришлось выждать, когда пройдет приступ бешенства и Алкмена будет в состоянии его выслушать. Узнав, в чем дело, она сверкнула глазами и, закусив губу, постаралась овладеть собою, собраться с мыслями. Бестактность девушки, как она поняла сразу, объяснялась ее ошибкой. Гликерия приняла Савмака за Атамба. Случай пустяковый. Но в нем кралась возможность пустить по городу сплетню, оклеветать девчонку, очернить ее перед всем народом и перед царем.

Зоил упал на колени и простонал, ворочая глазами:

– Разреши, о моя повелительница, убить кого-нибудь!

– Не мешай мне думать, Зоил!.. Хм… Убить, говоришь? – Алкмена неожиданно рассмеялась, продолжая что-то обдумывать.

От ее смеха, при виде алого рта и высокой груди, покрытой тонкой тканью, Зоил пришел в состояние экстаза. Он протянул к царице свои черные волосатые руки.

– О госпожа, – проревел он, – тогда возьми кинжал и убей меня! Пронзи мое сердце! Оно и так скоро сгорит от огня моей любви к тебе!

– Зоил! – строго нахмурилась царица, сразу превращаясь из пленительной женщины в строгую повелительницу. – Ты стал невозможен. Ты уже не служишь мне, но преследуешь меня. И я боюсь не врагов, а тебя, моего телохранителя.

– Я не служу?! – вскричал страстный варвар. – Так скажи мне – кого убить, чье сердце вырвать из груди и принести тебе в кубке? Я сейчас же сделаю это! Я – раб твой!

Внезапная мысль озарила Алкмену. Она сделала знак, и Зоил замер, стоя на коленях. Он понял, что необыкновенные мысли посетили царственную голову.

– Нет, Зоил, – наконец сказала она, вздохнув, – убить еще рано. Но если потребуется – я скажу. А сейчас найди Олтака и приведи его ко мне.

– Олтака? – побагровел ревнивый телохранитель.

– Зоил, – сморщилась в досаде царица, – ты, повторяю, невозможен, и я попрошу Перисада отправить тебя обратно в Гермонассу.

– О государыня, прости меня! В Гермонассе, далеко от тебя, я умру в тоске. Лучше прикажи убить меня, только не отсылай. Я бегу за Олтаком.

Встретившись с царевичем, Алкмена вперила в него испытующий взор.

– Слушай, дружок, – тихо и проникновенно начала она, – почему Гликерия так оживилась, встретив этого Адониса с копьем? Я говорю о Савмаке, ты понимаешь. Значит, они встречались раньше? Значит, между ними, возможно, были какие-то делишки? Не так ли?

Она с хитрецой прищурила глаза. Олтак покраснел и, раздувая ноздри, отрицательно покрутил головой.

– Нет, нет, государыня. Какие могут быть делишки у свободной девушки из знатного рода с дворцовым стражем! Не допускаю даже мысли об этом.

– Не горячись, не горячись, дружок. Да и почему, собственно, это тебя так волнует? Да, да! Уж не кольнула ли тебя в сердце эта взбалмошная и наглая девка? Так оно и есть! Иначе ты не полез бы в драку с простым воином, не унизил бы себя скандалом.

Царица рассмеялась колючим частым смехом, в котором сквозили язвительный упрек и досада. Она уже готова была пустить в голову дандария все, что подвернется под руку. Страстная женщина не обладала терпением. Разнородные чувства и вожделения бушевали в ней, переполняли ее, переливались через край.

Смущенный Олтак понял, что сделал промах, но постарался улыбнуться и развел руками.

– Ты хочешь пошутить надо мною, государыня, – тихо сказал он, – и говоришь такое, что мне никогда не приходило в голову.

– Страсть приходит в сердце и не нуждается в голове. Ну хорошо, – заключила царица, становясь безразличной, – я верю тебе и действительно пошутила. Но не для шуток я позвала тебя. Где Савмак?

– Его связали и бросили в темницу. Завтра решат, как наказать его.

– За что?

– За нарушение правил службы и за то, что он посмел поднять на меня руку.

Царица фальшиво рассмеялась.

– Уж не соперничаете ли вы? Царевич и раб! Какая мерзость! Неужели для мужчин так обаятельна эта рыжая девка? Или вы находите красивыми ее белые ресницы и желтые брови?

Олтак сделал усилие, чтобы сохранить на лице улыбку вежливости. Он знал Алкмену очень близко, немало ночей провел с нею. Но покорная и страстная любовница ночью, она никогда не вспоминала об этом днем, держала себя с непринужденностью и независимостью настоящей повелительницы. И если бы он позволил себе как-нибудь намекнуть об их близости не вовремя, она не замедлила бы выгнать его за двери, а если надо, то и выслать обратно на родину.

Поэтому дандарийский царевич сохранял маску почтительности, а на колкости и насмешки царицы отвечал поклонами и улыбками.

– Я хочу одного, Олтак, – сухо сказала Алкмена, – чтобы ты был около этой девчонки, раз вы друзья детства и ты неравнодушен к ней. Не пытайся возражать. Мне нужно знать о каждом шаге Гликерии, и ты мне будешь сообщать о ней. Остальное меня мало тревожит. Понял?