Франтишек Кубка - Избранное

Королева переписывалась со старыми и молодыми английскими придворными. Посылала всевозможные поздравления герцогу Бекингему, его противникам в парламент — тоже. У леди Бесси были друзья в Шотландии и Дании. Ее письма в Копенгаген Кристиану IV были полны лести.

Христиану Брауншвейгскому, который отправил ей перед разлукой длиннейшее письмо, словно готовился к смерти, тоже пришлось написать. Он послал ей на память алмазный браслет с надписью «Tant pour Dieu et ma très chère Reine» [54] Во имя господа и моей возлюбленной королевы (фр.) . и монограммой С. В. Христиан просил королеву, чтобы она завещала браслет своей дочери Луизе. Королева положила браслет вместе с другими драгоценностями, а Христиана сдержанно поблагодарила. Письмо Христиана и свой ответ она прочла Иржику, клянясь, что никогда не любила герцога.

— За руку, которую он потерял, служа мне, я выхлопотала для него в Англии орден Подвязки, — смеялась она.

Лорду Сесилю в Лондон королева писала о крестинах новорожденной Генриетты Марии, сожалея, что из-за отсутствия денег они прошли не особенно торжественно.

Писала итальянским купцам Бурмалачи в Лондон и Календрини в Амстердам, выражая свое неудовлетворение доходами с пая в Вест-Индской компании, жалкой восьмушки, которую отказал ей в своем завещании покойный Мориц Оранский. Пай просто необходимо увеличить, поскольку Генеральные Штаты уменьшили субсидии пфальцскому двору. Хитрый генуэзец Бурмалачи получение письма подтвердил, но об увеличении пая не обмолвился. А второй хитрый генуэзец, Календрини, обратил внимание королевы на то, что супруг королевы — его должник. И посоветовал обратиться в Нюрнберг к Чезаро Календрини. Возможно, тот будет рад что-то одолжить под пфальцские владения в Альцее, которые, бог даст, скоро будут возвращены ее супругу. Королева разгневалась и больше Календрини и Бурмалачи не писала. В конце года ей, однако, предложил ссуду благочестивый амстердамский богач Людвиг ван Гир. Дескать, за то, что, благодаря ее молитвам, он поставляет оружие Густаву Адольфу.

Королева расцвела от радостей любви и надежды на близкую войну, которую она всячески старалась ускорить. Она писала во все концы, подогревала страсти, сватала невест, льстила сильным и, главное, причитала насчет своих несчастных детей, которые имеют подлинное право быть пфальцграфами и принцами! Нельзя допустить — хотя бы ex principio monarchico [55] во имя принципов монархизма (лат.) . , чтобы властители утрачивали троны! Так убеждала она английского короля, короля датского и курфюрста бранденбургского. А голландцам писала совсем по-республикански. Это были хитрые и умные письма. А подпись «Елизавета» в конце письма, украшенная такими завитушками, какими разве что итальянские архитекторы украшали тимпаны новых замков, была просто бесподобной.

После той ночи Иржи стал ее секретарем. Она диктовала ему, а иной раз и поручала самому составить послание: особо важные письма он зашифровывал. Ключ от шифра, о котором она договорилась с Юлианой в Бранденбурге, с Элеонорой в Стокгольме и Кристианом Четвертым в Копенгагене, она передала Иржику. В своих письмах она сообщала под секретом, сколько войска навербовал Мансфельд, какую сумму обещает дать на войну Голландия, сколько фунтов посылает Бекингем. По ее сведениям, у Франции тоже попросят деньги на войну. Леди Бесси выведала, сколько солдат Католической лиги состоит под командованием Тилли и сколько навербовал с мая по октябрь двадцать пятого года Валленштейн. Она была убеждена, что наемники родом из Чехии будут у него самыми ненадежными, потому что каждый чех — будь то бродяга или дворянин — гусит и бунтовщик.

Она сидела то в кабинете у Иржика на первом этаже, то звала его к себе. Быть без него она просто не могла. Он — тоже. Все это время он был как пьяный.

Леди Бесси любила кататься на коньках. Иржи сопровождал ее на эти ледяные забавы. Привязывал и снимал коньки, плавно, выписывая восьмерки, кружил с ней по льду. Этому искусству он обучился еще в Хропыни, на пруду. На замерзшем канале было весело и шумно. Юноши в черных плащах ласточками носились за разрумянившимися девушками, другие возили своих дам на санках, а некоторые пары танцевали на коньках новомодный французский танец с поклонами и приседаниями. Все смеялись и галдели. Это было богатое общество в бархате и мехах, сыновья и дочери гаагских купцов, юные оранские корнеты, юноши и девицы из семей английских лордов Бедфордов, Карлтонов, Дигбей и Верей, живущих в Гааге. Говорили все только по-французски и на французский манер кланялись прекрасной и остроумной леди Бесси, «королеве сердец».

В сочельник утром из Лейдена в дом те Вассенар с господином Плессеном и его женой приехал Фридрих Генрих, стройный, бледный и большеглазый. Поцеловал матери руку. Иржика не узнал до тех пор, пока королева не сказала ему, кто это.

Тогда Хайни вспомнил Вальдсас и веселую игру «купите соль».

Катаясь на коньках, леди Бесси не вспоминала о Хайни.

Многолюдье на льду быстро ее утомило.

— Поедем к морю, — сказала она, — там мы будем одни.

Они сели на коней и поскакали сквозь ветер, стужу, тьму. В глаза им летел песок.

На побережье было светлее. Волны вздымались белыми гребешками. Брызги обдавали лошадей снизу, Они дрожали от холода. Далекий свод небес был усеян звездами, тонущими в глубинах.

— Бежим в Вест-Индию! — воскликнула леди Бесси.

Долго стояли они словно статуи, врытые в песок. Потом конь королевы дернул узду, повернулся и помчался прочь от гудящих вод. Грива его развевалась. Осаженный, он вскинулся на дыбы. Королева прижалась лицом к его шее и оглянулась на Иржика.

Тот был рядом. На островке твердой земли, поросшей чертополохом, они снова повернулись лицом к морю.

Она крикнула воде:

— Merry Christmas! [56] Счастливого рождества! (англ.) — и помахала плетью.

Дорога к Гааге сначала была сыпучая, потом каменистая, в выбоинах, припорошенная снегом, потом шла вдоль дамбы, похожей на крепостную стену. Всадники снова останавливались над разбушевавшимся морем, усеянным звездами, изборожденным серебряными гребнями. Ветер нес им на губы соленые капельки.

Королева захлопала в ладоши радостно, как дитя.

— Вот оно счастье, Ячменек! — ликуя, сказала она и нагнулась в седле. Они поцеловались.

— Возьми меня к себе, — попросила королева, соскочила с седла, и он посадил ее перед собой на лошадь.

— Едем! Быстрее, быстрее… — говорила королева, обнимая возлюбленного.

Иржик пустил лошадь галопом. Лошадь, оставшаяся без всадницы, бежала следом.

Сбоку выросли причудливые тени неподвижных ветряных мельниц, черных и высоких. Крылья их были подобны перевернутым крестам, воткнутым в звездное небо.