Франтишек Кубка - Избранное

Джованни Мариньола в скором времени снял свою монашескую одежду и оделся по придворной моде. На бедре у него висел кривой ятаган, подаренный ему татарским великим ханом. Королеве он преподнес, с моего разрешения, ожерелье из индийских жемчугов, которые, как он сказал, ловили в его присутствии на одном из сказочных островов в Индийском море. Я разрешил ему сопровождать мою жену в ее верховых прогулках. Но я уже размышлял, как бы мне убрать с дороги этого человека, при этом не выдав себя.

Итальянец Мариньола был, однако, дерзок и откровенен. Однажды случилось, что он сидел со мною за трапезой один. Закончив обед, мы встали и смотрели в окно на город. Прага была в тумане. Со стороны леса надвигался широкой полосой дождь, и синеватый дым из печных труб стелился по крышам. Ветер бил в окна…

Гость с минуту глядел на серый город, а потом вдруг яркими словами принялся живописать мне красоту моей собственной жены. Он говорил, что, сколько он ни путешествует, еще никогда не встречал женщины свежей, проще и мудрее одновременно и что, по его мнению, жалко, что такая девушка должна жить в нашем вечно хмуром климате, который погубит ее розовую кожу с оттенком червонного золота.

Я выслушал его речи спокойно, а потом спросил, не желает ли он получить в котором-нибудь из итальянских городов епископский престол. Что я на днях отправляю письмо в Авиньон и хочу просить у папы епископство для него, Джованни Мариньолы.

Мариньола нахмурился и, казалось, что-то обдумывал. Потом ответил, что он поразмыслит и даст ответ послезавтра. Его гордыня возмутила меня, и я сказал, что на размышления нет времени и я хочу ответ тотчас же.

Тогда Мариньола промолвил с презрительной усмешкой:

— Если разрешит королева, я уеду хоть завтра!

— Королева слишком молода, — отвечал я, — чтобы ей решать в подобных вопросах. Судьбу синьора Колы ди Риенцо покойница королева тоже не решала.

Пан Мариньола понял. Он поглядел на меня, и глаза его стали жесткими и враждебными. Он знал, что я велел заточить его земляка в Роуднице.

И тогда я взглянул на монаха в придворной одежде с веселой улыбкой, с беззаботной улыбкой, свойственной люксембургскому роду.

— Когда прикажете отбыть? — сказал теперь Мариньола.

— Когда найду для вас епископство!

Это был наш последний разговор до моего отъезда в Ахен, где Анна была коронована римской королевой. С ней я не говорил о своем намерении. От папы же я получил извещение, что монах ордена миноритов Иоанн Мариньола назначается епископом калабрийским и посему должен незамедлительно прибыть в Авиньон.

Перед моей поездкой в Рим, куда позднее должна была последовать за мной и моя жена Анна, я еще раз пригласил пана Мариньолу к столу. Он знал уже, что покидает Прагу. Мы говорили о его работе. Он обещал, что напишет историю Чехии, как только вступит в должность и обретет необходимое душевное равновесие. Что он позднее и выполнил.

За столом сидела со мною и гостем королева Анна. Она изо всех сил старалась не показать вида, что расставание с ним для нее мучительно. Но только мой опытный и подозрительный глаз мог заметить по ее девичьему лицу, которое лишь через несколько лет, когда она подарит мне сына и наследника, превратится в лицо женщины, что ей очень хочется заплакать.

Легкой рукой я разрушил воздушную девичью мечту. Я спустил королеву на землю, где она жила и где бог указал ей место рядом со мной. Я принял решение делать малые дела. Усмирять, созидать, быть королем малого королевства, собирая для него и в нем все сокровища мира, пока они находились в моей власти. А она должна была идти со мной.

Плач облегчает девичьи страдания. Выплакавшись, королева вновь обрела свое ясное лицо, на котором играла улыбка, это лицо чужестранки, которое я любил.

Она радостно ждала путешествия в Рим и короны императрицы.

Я отнял у нее детское самообольщение, и за это она подарила мне сына. Она была достойной и добродетельной женой…

Откровенный рассказ короля вновь подтвердил, что король Карл любит с пристрастием допытывать свою совесть, что он мудр и осмотрителен и твердой рукой умеет направить бег событий. Он показал себя государем и в этом тайном деле, о котором даже непосредственные участники не знали ничего…

В тот вечер друзья расходились с неохотой. Следующий день был последним днем их собраний. Они вернулись каждый в свой покой, и когда поглядели в окна на небеса, очень грустными показались им звезды, светившие над лесом, пригорками и над водой…

Субботний день — наполовину праздник. Замок украсили зелеными ветками над воротами и вокруг окон, священники здешнего капитула все утро усердно молились, дьяконы готовили кадила, во внутреннем дворе царило праздничное оживление, ибо было известно, что в вечернем богослужении примет участие сам император и король. Впервые после пасхальной ночи.

Потому-то Карл попросил своих гостей собраться к обеду и последние свои истории рассказывать после полудня. Магистр Витек согласился.

И пришли они все трое к королю в полдень. Обед был хоть и на постном масле, без яиц и без мяса, но рыба была отменная, а когда пан Ешек торжественно провозгласил, что «питие поста не рушит», пили они с веселием вино, и с веселием потекли их рассказы.

В этот день должны были выступить все три королевских гостя. Пан Бушек, по обычаю, первым, за ним пан Витек, вторым, ну а пан Ешек, с которым, пожалуй, поступили немножко несправедливо, должен был завершить черед историей двадцать первой. Усевшись на солнце, стали слушать пана Бушека.

Перевод Н. Беляевой.

Рассказ о том, как красота королевы Наваррской стала ей проклятьем.

Когда король Наваррский Тибо — родившийся уже после того, как отец его перешел в мир иной, и потому царствовавший со дня своего рождения, — подрос и возмужал, советники его решили, что пора подыскать ему невесту. Однако же король объявил, что возьмет в жены лишь девушку великой красоты и великой добродетели. Тут все согласно заметили, что сочетание таких свойств в одной женщине встречается реже, чем белые перья у вороны. Посему и отказались от поисков такой невесты, предложив молодому королю поискать ее самому. Король обрадовался, что ему не надо жениться на ком-то, кто придется по вкусу его советникам, и стал искать себе девушку великой красоты и великой добродетели.

В ту пору прослышал он, что в замке, доставшемся ей от предков, живет девушка-сирота и имя ее Моника. У девушки той волосы темной меди и зеленые глаза, как у лесной вилы, из тех, что ночами приходят попить из луговых колодцев и завораживают пастухов, и они долгие годы не могут найти дорогу к дому. Однако эта девушка столь добродетельна, что ни один мужчина не видел ее зеленых глаз, ибо в присутствии мужчин она прячет их за опущенными веками. Не один монастырь приглашал в свои стены сироту, чтобы вместе с нею унаследовать и ее великое богатство, оставшееся Монике от предков. Но Моника отвечала, что в монастырь она не пойдет, ибо хочет стать матерью сыновей, которые восстановят ее угасший род.