Василий Кукушкин - Избранное

Как только они ушли, Леонид Борисович запер входную дверь, вытащил из-под кровати саквояж, положил к себе на колени.

— Требуется художник, — сказал он. — Дело тонкое, объявление в газете не дашь. Нужен талант и чтобы был свой человек.

В саквояже доверху аккуратно сложены пачки денег.

— Фальшивые? — спросил Александр Михайлович, подумав, что Красину требуется художник для доводки поддельных кредитных билетов.

— Из тифлисского казначейства поступили, — сказал Красин и сорвал бандероль с одной пачки. — Настоящие, а не разменять, номера известны в банках и меняльных конторах.

Александр Михайлович восхищался смелостью Камо, в минувшем июне совершившего дерзкую экспроприацию в Тифлисе. И вот перед ним те деньги, что захвачены в царском казначействе. Эти кредитные билеты добыты с риском для жизни, а цена им пока не больше, чем цветным картинкам.

— В саквояже двести тысяч рублей, — сказал Леонид Борисович. — Это для партии большой капитал. Деньги позарез нужны на типографское дело, нужно поддержать политических ссыльных. Сколько хороших товарищей гибнет от чахотки.

На вокзал Красина повез Микко. Собрался провожать Александр Михайлович.

— Оставайтесь дома, — мягко попросил Красин. — Я не люблю проводов, так спокойнее. И времени мало. Хорошенько все обдумайте и взвесьте. Искусно заменить номера в кредитках, уверяю, это не бомбу провезти через границу, куда труднее.

Где найти художника, обладающего навыками гравера, который согласился бы выполнить эту адову работу? В Финляндии не было на примете такого человека. Нужно ехать в Петербург.

Александр Михайлович вытащил из пачки несколько пятисотенных билетов, чтобы не помять, положил их в учебник естествознания. В поездке, как пасьянс, раскладывал он в памяти своих знакомых. В экспедиции изготовления государственных бумаг — никого. И искать не стоит — хлопоты большие, а успех сомнительный — в экспедиции служат обласканные работники, дорожат своим местом. У Ольги знакомый учится в Академии художеств. Он одаренный человек, настроен критически к царствующему дому, но не проверен на опасном поручении. Оставалась Афанасия Шмидт, та самая Фаня Беленькая, которую Александр Михайлович устроил в музей. Это же свой человек, проверенный. В музее подпольщики хранили оружие.

Произошел даже забавный казус. Фаня была вынуждена спрятать револьвер в муляж окорока. А это был экспонат, намеченный на международную выставку. Муляж увезли в Дрезден. Сколько людей прикасались к окороку, и никто не обнаружил тайника.

Александр Михайлович не застал Фаню дома, к дверям комнаты была приколота записка: «Уехала в Петровский парк, буду дома к вечеру». Выйдя на улицу, он подозвал извозчика, велел ехать на Петербургскую сторону.

Художницу Александр Михайлович нашел у пруда. Она рисовала отслужившую свое полузатопленную лодку в камышах.

— Душой отдыхаете, а я… — начал смущенно Александр Михайлович, — покушение готовлю.

— Понадобилась? — спросила Фаня и сощурила до щелочек смеющиеся глаза. — Между прочим, записку я оставляла Ольге. Но, право, сердиться не буду, что разыскали, пора свертываться, покинуло настроение, не рисую, малярничаю.

Фаня тюкнула кисточкой в холст и радостно воскликнула:

— Нашла! Жалела, что холст испортила, не получались заплата и вмятина на лодке. Мазок — и все заиграло! — Неожиданно найденное решение подняло настроение, Фаня сказала: — Услуга за услугу, приказывайте, нужно — звезду с неба достану.

— Прекрасно! За вдохновение потребую плату, — в тон ей ответил Александр Михайлович и заметил: — Звезды — ведомство поэтов. Моя просьба проще, и по вашей прямой специальности.

— В муляже печени коровы спрятать пушку? — спросила Фаня и одним мазком состарила вмятину на лодке.

— Тоньше. Поколдовать кисточкой над пятисотенными билетами, чтобы в самом казначействе не вызывали малейшего подозрения.

— Познакомившись с вами, и не тому научишься, — засмеялась Фаня. — Когда открываем собственный филиал третьего отделения экспедиции? — Она посерьезнела, заколебалась: — Получится ли? Не пробовала кредитные билеты подделывать.

— Вся надежда… — Александр Михайлович сложил на груди руки и низко поклонился. — Прошу, очень прошу.

Фаня бросила на траву чехол от подрамника, сама села и усадила рядом Александра Михайловича.

— Не горюйте. Раз надо для дела, буду фальшивомонетчицей, — и задорно стрельнула глазами. — Статья за мошенничество гуманнее 102-й, не повесят. Поймают — определят в крепость.

— Кредитные билеты настоящие, из Тифлиса, — объяснил Александр Михайлович. — Требуется заменить цифры. Таблицу я составил.

У Фани в кошельке была лишь мелочь, она попросила показать ассигнацию.

— Пятисотрублевые дома оставил, а красненькую — пожалуйста.

Бросив быстрый взгляд на десятирублевку, Фаня вернула ее, затем сняла подрамник с мольберта.

— Постараюсь. Отвечу «да» или «нет», когда проведу эксперимент.

Александр Михайлович взял мольберт. Фаня шагала крупно, по-мужски. На набережной Ждановки она оживилась, спросила:

— И много пятисотенных мне нужно переделать?

— Не пугайтесь, — хотел было ее успокоить Александр Михайлович, но, вспомнив про саквояж, набитый кредитными билетами, признался: — Много, чересчур много.

— Нисколько не пугаюсь. Знаю, эти деньги нужны революции. Но дома у меня — стеклянный колпак, в музее тоже не убережешься от любопытных, а глаза бывают и недобрые.

— Чем мучиться, снимем дачу, — предложил Александр Михайлович. — Краску достану из экспедиции.

— И еще потребуется хороший микроскоп, — сказала Фаня.

— Купим наиновейший.

— И это еще не все, — продолжала Фаня, — я не вольный художник, служу!

— А зачем нам дана голова? Что-нибудь придумаем, — обещал Александр Михайлович.

Проводив Фаню, он на этом же извозчике поспешил домой. Спокойно выслушал отец его просьбу отпустить художницу недели на две по семейным обстоятельствам.

— Не на пикник увозишь Беленькую? — сказал в ответ Михаил Александрович и посоветовал: — Безопаснее числить ее на работе, мало ли что… находилась на службе.

С художником устроилось, лучше нельзя. Где снять тихую мастерскую? Ахи-Ярви — перекресток дорог, перевалочная база, химическая лаборатория. Красин строго предупредил: «Три человека — я, вы, художник и больше ни одна душа не должна знать про нашу финансовую операцию».

Недалеко от Териок Александр Михайлович снял недорогую дачку. С хозяевами повезло — престарелые, одинокие, молчаливые. На всякий случай он им сказал, что его жена получила предложение занять прилично оплачиваемую должность в русском посольстве, но она позабыла шведский язык, ей требуется недели на три-четыре уединиться, чтобы наверстать, придется иногда и ночи прихватить. Потому и никаких компаний, навешать ее будет только он.