Борис Камов - Мальчишка-командир

— Я п-пошел тебя искать, — ответил Костя. — Ведьма мне п-поставила т-третью д-двойку и сказала, что оставит на в-второй г-год...

— А ты, Николай, куда смотрел? Они ж могли его покалечить! — обернулся Голиков к Киселеву.

— Я тоже тебя искал, — обиженно ответил Киселев. — У меня большие неприятности: гонят с квартиры.

— Ничего себе денек начинается, — вполголоса произнес Голиков и тихо засвистел, что было у него признаком большой озабоченности.

Зазвенел колокольчик.

— Встретимся на улице после уроков. Авось что-нибудь придумаем, — пообещал Аркадий.

Когда Аркадий вышел из училища, товарищи ждали его на тротуаре. Голиков кивнул им и двинулся в сторону дома.

— Ты что, не выучил урока? — спросил он Кудрявцева.

— Выучил, но она... — От волнения Костино лицо искривилось, будто ему свело рот. — Она с-сказала, что с т-таким произношением она меня н-не п-переведет...

Француженку Ольгу Сергеевну прозвали Ведьмой. И каждый реалист знал: если тебя невзлюбила Ведьма — беги из училища. По фанатической приверженности к своему предмету она могла оставить на второй год и на третий. Вернуть ее расположение можно было только безукоризненно правильной и свободной французской речью.

— Занимался бы побольше, — вяло сказал Аркадий, понимая всю безвыходность ситуации.

— Когда з-заниматься? — вскинулся Костя. — П-прихожу из училища, обедаю — и з-за прилавок. Народ в лавку ходит р-редко. Но книжку открыть не смей! «Вдруг войдет покупатель, — говорит дядя, — и подумает, что в лавку давно никто не заходил».

— Ты же не круглые сутки в ней сидишь, — заметил Аркадий.

— А когда з-запру лавку, д-дядя кричит: «К-костя, самоварчик! К-костя, дровишки наколи! К-костя, у тебя с-свинки не кормлены!» А после ужина: «К-костя, к-керосинчик-то нынче дорогонек». И уроки учу, стоя на лавке при свете л-лам- падки. А дядя к-корит: «Богохульствуешь! Лампадка — для освещения лика богоматери!»

Голиков озабоченно покачал головой. В одиночку с этими проблемами Косте было не справиться.

— Я б тебе помог с французским, — сказал Голиков, — но у меня такое произношение, что мама, когда читаю вслух урок, выбегает из комнаты. Обожди... Кисель, ты же у нас свободно болтаешь по-французски.

— Я тебе сказал, что поп гонит меня с квартиры, — ответил Киселев. — Если я за два дня не найду другую, придется ехать обратно в Лукоянов, а там негде учиться.

— А с чего поп тебя гонит? — спросил Аркадий.

— Набрал квартирантов. Дерет бешеные деньги за еду, кормит все хуже. А у самого в сарае и мясо тухнет, и мука плесенью покрывается, и овощи гниют. Ну, я ему и сказал. А он ответил: «Вон с квартиры. А то еще и от церкви отлучу!»

— Ладно, найдешь другую, — успокоил Аркадий. — У Кости дела посерьезнее.

— Я уже искал, — упавшим голосом ответил Киселев. — С обедами никто не берет. Самим, говорят, есть нечего.

— Я бы, Коля, взял тебя к нам, но ты помрешь у нас с голоду, — сказал Аркадий. — Шесть ртов, а работает одна мама.

Голиков замолчал.

«Где Аркадий найдет квартиру с обедами, если он и сам голодает? — подумали товарищи. — И как он уговорит Ведьму, если в прошлом году ее не сумел уговорить сам попечитель учебного округа?»

Это была нашумевшая история. Ведьма поставила двойку Никишину, у которого по остальным предметам были отличные оценки. И парню пришлось уйти из училища. Отец его был кошмовалом.

Мальчики добрели до приземистого флигеля с резными наличниками, где жил Голиков. «Сейчас Аркашка уйдет, — подумали об одном и том же Коля и Костя, — и мы останемся со своими заботами».

— Обождите меня, — попросил Голиков и скрылся в доме.

Через минуту он вернулся. Ранца на нем уже не было. Глаза Аркадия повеселели, а на худых его щеках проступил легкий румянец.

— Ребята, я вот что придумал, — произнес он. — Надо вас поселить вместе у Костиных благодетелей. У тебя, Кисель, появится жилье. И ты поможешь Косте с французским. Да и постесняется дядя при тебе, Кисель, на нем допоздна каждый день ездить. Кость, ты чего думаешь?

Костя долго не мог произнести ни слова. С гримасой на лице он опускал голову, мотал ею, наконец, выдавил:

— Н-не з-знаю. Д-дядя ж-жмот больно. 3-захочет ли еще н-нахлебника?

— Но ты же даром на него работаешь! — возмутился Аркадий. — И сидельцем в лавке, и дворником, и скотником.

— Б-без него я н-не мог бы у-учиться!

— А без тебя ему нужно было бы нанять трех работников. Кормить их и платить жалованье. Рискнем? Коля, ты как?

— Я хоть самого дядю буду учить французскому.

— Я с д-дядей об этом г-говорить не могу. Он з-за обедом к-как зыркнет — я к-кладу кусок хлеба об-братно.

— Ладно, я сам поговорю, — заключил разговор Голиков.

Кудрявцев привел приятелей к двухэтажному облезлому дому с деревянными колоннами, к которому примыкала тесная, в два окошка лавка. В одном окне был выставлен хомут, в другом — чересседельники, потники, веревочные вожжи и иная сбруя. Из приоткрытых дверей пахло гниющей кожей и дегтем.

У крыльца Костя подал знак, чтобы товарищи понезаметней проскользнули в дом, — опасался, что дядя тут же посадит его караулить покупателей. Ребята вошли в полутемную прихожую, старательно вытерли о коврик ноги. Испуганная непривычным шумом, по лестнице стремительно спустилась немолодая женщина в накинутом на плечи платке — Костина тетя.

— Здравствуйте, Екатерина Васильевна, — сказал Аркадий, снимая фуражку. — Мы Костины товарищи...

Киселев тоже снял фуражку и поклонился.

— Милости прошу, мальчики, раздевайтесь, — растерянно ответила женщина: гости в этот дом заходили редко.

Ребята прошли в мрачную гостиную с толстыми плюшевыми портьерами на окнах. Плюшевой скатертью с кистями был накрыт и стол. В углу высился массивный, до потолка, буфет. По стенам висели портреты в рамах, где темнели осанистые лики знающих себе цену мужиков с расчесанными бородами и увесистыми медалями на шеях и раскормленных женщин в платьях со стоячими воротниками и золотыми медальонами. В этой галерее Аркадий разглядел снимок самой Екатерины Васильевны в скромной самшитовой рамке. С фотографии смотрела миловидная девушка с бесхитростным, полным ожидания лицом.

— Хороший снимок, — похвалил Аркадий.

— Узнали? — искренне удивилась Екатерина Васильевна. — Это в день окончания гимназии.

— Вы и сейчас очень похожи, — сказал Аркадий. Это была правда.

— Что вы, Аркаша, — залилась краской Екатерина Васильевна. — Я уже старуха. Какой вы, однако... Я вам лучше принесу компот.

И она торопливо ушла.

— А ты говорил, жмоты! — повернулся Аркадий к Косте.

— Т-так то ж т-тетка, она н-ничего.

Екатерина Васильевна возвратилась с подносом, на котором стояли три фаянсовых кружки с компотом и тарелка свежих, домашнего печения кренделей. Аркадий и Киселев переглянулись: таких кренделей они уже не пробовали давно.