Борис Камов - Мальчишка-командир

Тревожен был и сам факт: кому-то понадобился карабин. Этот кто-то проследил, куда он, Голиков, прячет своего «японца». И взял... Голиков снова вспомнил осторожные шаги во дворе, загадочно отпертую калитку. Конечно, это был вор. Но кто он? Вор мог и поджечь, и заколоть. А он, Голиков, в это время беззаботно спал. Что толку, что он позднее полупроснулся? Приход вора он прозевал.

После завтрака рота была построена. Голиков, которому дали нового коня, подъехал к своему комиссару Вальяжному — то был спокойный, доброжелательный человек лет тридцати. По профессии наборщик.

— Знаешь, у меня пропал карабин, — сказал Голиков комиссару и обрисовал, при каких обстоятельствах.

— Не волнуйся, — ответил Вальяжный. — Поищем вместе.

— Негде уже искать.

— Что-нибудь придумаем, — успокоил комиссар, думая о том, как выгородить парня, который по нынешним строгим временам мог попасть в неприятную историю. Вальяжный помнил, что карабин Голиков добыл в бою, в трудной и весьма рискованной ситуации.

Четвертая рота влилась в длинную колонну полка, который тронулся в путь. Со всем обозом, походными кухнями, линейками для легкораненых и выздоравливающих колонна растянулась километра на два. Примерно через час к Голикову подъехал повеселевший Вальяжный и сказал:

— Ты говорил: цепочка вместо ремня?.. Карабин на цепочке я только что видел у ординарца командира полка.

Когда была объявлена короткая остановка, Голиков и Вальяжный, пришпорив лошадей, направились в голову колонны. Мимо них проехал командир полка Молодцов. Ему, наоборот, понадобилось что-то срочное в обозе, но ординарца Молодцова Голиков и Вальяжный застали возле полкового оркестра.

Ординарцем был парень лет двадцати двух со смелым и нагловатым лицом. Такие любят верховодить в деревенских компаниях. На парне была казачья кубанка с кожаным верхом, новое обмундирование и новые, видать, прямо от сапожника, хромовые сапоги. Отличная кожа и толстая подметка сапог особенно бросались в глаза потому, что даже у музыкантов, которые ехали верхом, обувь совершенно разваливалась, а у барабанщика подметка была примотана шпагатом.

Но главное, на плече ординарца, поблескивая вдвое сложенной цепочкой, висел японский карабин.

— Товарищ, можно вас на минуту? — подозвал Голиков ординарца: ему не хотелось, чтобы разговор слышали посторонние.

Парень, безразлично пожав плечом, тронул своего коня и подъехал к командиру: он видел Голикова впервые.

— Откуда у вас карабин? — негромко спросил у него Голиков.

— А тебе какое дело? — огрызнулся ординарец.

— Не «тебе», а «вам», — осадил его Вальяжный. — Перед вами командир четвертой роты. Откуда у вас карабин?

— Выменял по случаю.

— У кого? — встрепенулся Голиков. — Сегодня ночью этот карабин пропал из моей повозки.

— А с чего ты взял, что это твой?

— Не «ты», а «вы», — теперь осадил его Голиков. — Пока я сужу по цепочке.

— А здесь все собаки на таких цепочках. Так, может, они тоже, — он с издевкой улыбнулся, — ваши ? Карабин числится за мной.

— Отлично, — обрадовался Голиков. — Мой тоже был на меня записан. Давайте сравним номера. Мой номер 126372-й. А номер вашего?»

На лице ординарца появилось глуповато-растерянное выражение: номера он не знал и скосил глаза, надеясь прочесть его, но для этого карабин нужно было снять с плеча.

— Мой — и всё, — заявил ординарец. — И нечего смотреть номер.

— Нет, все же давайте проверим, — вмешался Вальяжный. — Если здесь ошибка, мы просто перед вами извинимся.

Ординарец, сообразив, что попался, лениво, не глядя в глаза, снял оружие с плеча и протянул Вальяжному, продолжая, однако, держать за собачью цепочку.

— Повторите, Аркадий Петрович, номер, — попросил комиссар, взглянув на несколько цифр, выбитых возле затвора. — Да, все точно — 126372. Карабин этот ваш.

— Ну и что? — обозлился ординарец. — Я карабин этот выменял за маленький дамский пистолетик.

— У кого? — спросил Вальяжный.

— Не помню у кого.

— Вечером карабин был у меня в руках, а пропал рано утром, на рассвете. И вы уже не помните, с кем менялись? — прищурив глаза, спросил Голиков.

— Забыл, — ответил ординарец, перекидывая оружие через плечо. Должность порученца командира полка обеспечивала ему немалой силы защиту и ставила в особое положение даже перед комсоставом.

— Вот что, парень, я скажу тебе, — разозлился и терпеливый Вальяжный, — или ты немедленно вернешь карабин, или я пишу рапорт в особый отдел. Пусть особисты разбираются, как ты его достал и на что выменял.

У ординарца посинели губы: такого поворота он не ожидал и начал торопливо снимать карабин, но цепочка попала под пряжку ремня от сабли, и парень не мог ее высвободить.

— Больно мне нужен ваш карабин, — бормотал он, но пальцы его не слушались.

В этот момент с комиссаром полка Зубковым подъехал Молодцов.

— Почему вы, товарищи, не со своими бойцами? — обратился он к Голикову и Вальяжному.

— Сегодня ночью, — ответил Голиков, — из ротной повозки пропал мой карабин. Он записан на меня. А сейчас мы с комиссаром Вальяжным установили, что карабин находится у вашего ординарца.

— После разберемся, — торопливо ответил Молодцов. — Возвращайтесь в роту.

Ординарец, который снял, наконец, карабин, при этих словах опять торопливо повесил его на плечо.

— Хорошо, — согласился Голиков. — Только я бы хотел забрать свой карабин.

— Пусть заберет, — вмешался комиссар полка Зубков.

— Вы слышали мой приказ вернуться к роте? — повысил голос Молодцов.

— Есть вернуться к роте, — ответил Голиков.

Ему показалось странным, что комполка сделал вид, будто кража оружия — вещь, которая не стоила внимания. Но с другой стороны, что, если Молодцов хотел сначала поговорить с ординарцем?

Комроты и Вальяжный повернули коней. Краем глаза Голиков заметил, что Молодцов ожег ординарца злым взглядом — и парень сразу пришибленно сник. Похоже, ординарец влипал в подобную историю не впервой...

Вальяжный и Голиков присоединились к своим бойцам. Колонна тронулась. Молодцов, сидя на кауром породистом, до блеска отмытом жеребце, пропускал мимо себя полк. Когда с ним поравнялась четвертая рота, Молодцов небрежно, барственным голосом произнес:

— Голиков, ко мне!

Аркадий повернул коня и остановился перед командиром, его начальником штаба и полковым комиссаром.

— Голиков, — заявил Молодцов, — ставлю вам на вид, что вы не умеете себя вести.

От неожиданности Голиков вздрогнул. Он точно знал, что ничем не заслужил такого грубого замечания при всех. От обиды и гнева он покраснел. Рядом шли маршем его красноармейцы. Всего два дня назад он делил с ними тяготы сидения в горах. А сейчас они могли подумать, что бестактное замечание Молодцова справедливо или что ротный, который не робел в бою, готов снести любое оскорбление от начальства.