Эдвард Резерфорд - Русское

– Друзья мои, это моя вина. Я должен был предупредить вас. Мой бедный сын страдает нервным расстройством. Московские врачи рекомендовали сельский воздух и большие физические нагрузки. Вот почему он работал в поле. – Михаил печально покачал головой. – Похоже, лечение не помогло, и бред вернулся. – Он поднял руку и беспомощно уронил ее. – Это наше семейное горе. Нам остается только молиться о его скорейшем выздоровлении. – Затем Михаил с подчеркнутым уважением обратился к старосте: – Помогите с вашими людьми отвести его домой…

Последовала короткая пауза. Сработало ли?

– Мы, ваше благородие, арестовать его хотим, – неуверенно начал старший.

– Дорогие мои, – поспешил возразить Михаил, – ему нужен не полицейский, а врач.

Староста, казалось, колебался. Толпа не знала, чему верить. А затем раздался голос чудесной Арины – Михаил отчетливо слышал, как прямо у него за спиной она прокудахтала:

– Да он и маленький-то все, бывало, бредил. Я уж чаяла – вырос, попустило голубчика моего…

Слава богу, она поняла намек.

Толпа зашелестела. Это все объясняло: неудивительно, что поведение молодого человека показалось крестьянам ни на что не похожим. Раздалось даже несколько смешков.

Только староста деревни все еще о чем-то размышлял, затем неспешно подошел к Михаилу Боброву.

– А все ж приставу-то надо доложить, ваше благородие, – тихо сказал он.

Михаил посмотрел на него.

– В этом нет необходимости, – негромко сказал он. – Мальчику нужен покой. Он совершенно безобиден, и я не хочу, чтобы он волновался. – А потом, искоса взглянув на старосту, добавил: – Приходите завтра ко мне, и мы все обсудим.

Староста кивнул. Они оба понимали, что это означало некоторую сумму денег, которая перейдет из рук в руки. Спустя несколько минут двое крестьян уже помогали Боброву и Тимофею увести бедного Николая.

Он шел очень тихо. В самом деле, он едва ли осознавал происходящее. Равнодушие крестьян в первый день было для него шоком, но то, что его собирались арестовать… Это не укладывалось в голове. «А теперь, – с горечью подумал он, – они действительно считают меня сумасшедшим».

Он опустил голову. Возможно, так оно и есть. Он и сам не понимал, какое напряжение испытывал в последние дни. Теперь же он вдруг почувствовал себя до странности опустошенным, неспособным что-либо делать. Все молча поднимались по склону.

Когда они были уже на полпути к дому, Тимофея Романова осенила одна мысль. Он повернулся к Михаилу Боброву:

– Другой-то барин, что с вашим сыном – молчит все который. Не за врача ли он?

На что Бобров, мрачно усмехнувшись, буркнул:

– Что-то вроде того. Да, пожалуй, можно и так сказать.

Через час, в собственном доме, Михаил Бобров дал волю своим чувствам.

Перед ним стояли два молодых человека. И похоже, они даже не думали перед ним извиняться.

– Вы, сударь, – обратился он к Попову, – я считаю вас равно виноватым. Каковы бы ни были ваши убеждения, вы злоупотребили моим гостеприимством. Что же касается тебя, – повернулся он к Николаю, – то ты только что подстрекал крестьян напасть на твоих собственных родителей. Неужели тебе нечего сказать?

Николай выглядел бледным и измученным. Что касается Попова, то невозможно было понять, о чем он думает. Наглый молодой человек, казалось, слегка заскучал.

– Вы оба солгали, – в ярости продолжал Михаил, – тоже мне собиратели фольклора… И вы еще смеете читать мне какую-то мораль! – Он гневно посмотрел на них.

Однако при всем при том Михаил никак не ожидал ответа, который последовал.

– Бедный Михаил Алексеевич, – презрительно усмехнулся Попов. Его голос был тихим и убийственным. – Ну и глупец же вы! – Он вздохнул. – Вы, либералы, все одинаковы. Вы говорите о свободе и реформах. Вы хвалите свое нелепое земство. И все это ложь – маленький грязный компромисс, чтобы удержать свою собственную власть и богатство! И вы даже не понимаете, что мы видим вас насквозь. Мы знаем, кто вы есть на самом деле: вы даже хуже, чем самодержавие, потому что вы развращаете людей ложной верой в то, что они чего-то могут добиться. Но вы будете полностью уничтожены, и вы ничего не сможете с этим поделать. Ход истории неизбежен. Так что вам не о чем волноваться.

На мгновение Михаил испытал желание ударить этого мерзкого Попова, но он сдержался. Однако так или иначе, он был полон решимости докопаться до сути идей этого молодого человека, которыми заразился его сын.

– Истинная причина вашего пребывания здесь – разжечь революцию, которая возвестит начало новой эры – этого вашего рая на земле, где нет Бога. Это правда?

– Да.

– Революция уничтожит все – и царя, и помещиков – ради блага крестьян?

– Ради общего блага.

– И вы бы хотели, чтобы крестьяне убивали помещиков?

– Если понадобится, то конечно.

– Но крестьяне не идут за вами. Они чуть не арестовали Николая. И что же это вам дает?

– Крестьяне еще ничего не знают о политике. Они не понимают общего блага.

– То есть нового мира всеобщего равенства?

– Да. Крестьяне должны получить образование.

– От вас?

– От новых людей.

– Которые понимают, что для крестьян действительно хорошо. И для достижения этой цели – для общего блага – пойдут ли новые люди, подобные вам, на что угодно, не брезгуя никакими средствами?

– Возможно. А почему бы и нет?

– Это значит, что новые люди превосходят всех нас. Они пренебрегают обычными человеческими нормами ради высшей в их понимании миссии. Вы же как бы сверхчеловек.

– Возможно, – слабо улыбнулся Попов.

Михаил кивнул. На сей раз он все прекрасно понял.

– Завтра утром вы покинете мой дом, – сухо сказал он. – На рассвете. А ты, – он повернулся к Николаю, – пока останешься здесь. Нервная болезнь – это единственное, что защищает тебя от полиции. Это понятно?

Но если Михаил решил, что все расставил по местам, то с Евгением Поповым он просчитался, – и был в крайнем изумлении, когда рыжеволосый студент спокойно сказал:

– Вообще-то, я останусь здесь на некоторое время.

Это что еще за дерзость?!

– Вы сделаете то, что вам сказано, и покинете мой дом на рассвете, – отрезал Михаил.

Но Попов все так же невозмутимо смотрел на него.

– Полагаю, что нет, – ответил он. И когда Михаил стал наливаться краской, он тихо продолжил: – Подумайте, Михаил Алексеевич, о вашем реальном положении. Ваш сын подстрекал крестьян к революции. В глазах властей именно Николай сейчас является преступником. Так что ваша позиция очень слаба. Что касается меня, то мне плевать и на власти, и на то, что они могут со мной сделать. Но если вы меня вынудите, я, конечно, могу доставить вам и вашему сыну большие неприятности. Поэтому, если я говорю, что хочу остаться здесь на некоторое время, то с вашей стороны, вероятно, будет мудрее позволить мне это.