Ольга Токарчук - Книги Иакововы

Ели мы за длинными стоами, за которые садились все, предварительно громко прочитав молитву на языке, которого я не сумел распознать.

Они не ели мяса, только растительную пищу, довольно редко – сыры, если им кто их дарил. Яйца для них было есть противно, как и мясо. Из овощей не ели бобов, ибо считали, что именно в них могут пребывать души перед рождением, в тех зернышках, лежащих в стручке, будто в темной шкатулке. С этим мы соглашались: в некоторых растениях больше света, чем в других – больше всего им обладает огурец, еще – баклажан и всяческие разновидности продолговатых тыкв.

Они верили в переселение душ, равно как и мы, к тому же Моливда считал, что эта вот вера когда-то была всеобщей, пока христианство ее у себя не похоронило. Они ценили планеты и называли их правителями.

Что нас удивило, хотя мы с Иаковом и не дали по себе этого знать, это то, что было много подобий с тем, что мы и сами считали. Они верили, к примеру, в священный язык, которым пользовались во время посвящений. Святость этого языка заключалась в том, что он был наоборот – был бесстыдным. Всякий, кто проходил инициацию, должен был выслушать рассказ, оскорбляющий общие приличия, а взялось все это из очень давней традиции их веры, еще от языческих мистерий, посвященных древней богине Баубо или развратному греческому богу Вакху. Имена этих богов я услышал впервые. Моливда произносил их быстро и, как бы, стыдясь, но я тут же записал их для себя.

После обеда мы сели за сладостями в домике Моливды, а были это традиционные турецкие пахлаы; к ним подали немного вина собственного производства – за огородами я видел небольшой виноградник.

- Как вы молитесь? – спросил Иаков у Моливды.

- Ну, это проще простого, - сказал тот, - ибо это молитва сердца: "Господи Иисусе Христе, смилуйся надо мною". И ничего особенного делать не нужно. Бог слышит тебя.

Супружество – дело грешное, сообщил он нам еще. Именно в этом и заключается грех Адама и Евы, ибо все должно быть, как в природе – люди должны соединяться духом, но не мертвым правилом. Те, кто соединятся духом, братья и сестры по духу, могут общаться друг с другом физически, и дети от подобных союзов – это дары. Те же, кто появился от супружеских пар, это "дети мертвого закона".

Вечером все встали в круг и начали танцевать вокруг женщины, что была девой. Поначалу она выступала в белых одеяниях, а после священного действа сменила их на красные, под конец же, когда все, обессиленные от безумного танцевального галопа вокруг нее, падали от усталости, набросила на себя черный плащ.

Все это казалось нам до удивительного знакомым и, возвращаясь в Крайову, в контору Иакова, мы с возбуждением говорили, перебивая один другого, после чего долго не могли заснуть.

А через несколько дней я и Нуссен отправились в Польшу с товаром и вестями. В течение всего времени путешествия наши головы были полны образов из деревни Моливды. В особенности Нуссен, когда мы вновь пересекали Днестр, возбужденно мечтал о том, что подобные деревни можно учреждать и у нас на Подолии. Мне же более всего понравилось, что там было неважным, являемся ли мы материю или отцом, дочерью или сыном, женщиной или мужчиной. Ибо между нами нет такой уж большой разницы. Все мы являемся формами, которые принимает свет, лишь только прикоснется материи.

12

О путешествии Иакова к могиле Натана из Газы

Кто ведет себя столь же неразумно, как Иаков в путешествии к могиле пророка Натана, должен быть безумцем или святым , - пишет Авраам своему брату Тове. – Торговля моя весьма пострадала от того, что я принял на работу Твоего зятя. Болтовни и людей в в моей лавке было больше, чем когда-либо перед тем, вот только прибыль оказалась от этого никакой. По мне, твой зять не пригоден для торговли, только я не говорю этого с укором, мне ведь известно, какие ожидания ты имеешь в отношении него. Это человек неспокойный и внутренне возбужденный, это не мудрец, но мятежник. Он все бросил и, недовольный теми деньгами, которыми я вознаградил его за работу, вознаградил себя сам, забирая у меня несколько ценных вещей, перечень которых прилагаю для Тебя на отдельном листе. Надеюсь, что ты повлияешь на него, чтобы он мне определенную там сумму вернул. Они, он сам и его сторонники, задумали посетить могилу Натана из Газы, да будет благословенно его имя. И хотя цель эта благородна, по причине своих горячих голов сделали они это слишком неожиданно, бросив все – я бы сказал – как стояли, хотя у них было достаточно времени на то, чтобы одних оскорбить, а у других набрать долгов. Так что нет тут для него места, даже если бы и пожелал он вернуться, хотя, считаю, он и сам не имеет желания возвращаться.

В глубине души я верю, что знаешь, что вы сделали, выдавая Хану за кого-то такого. Верю в Твою мудрость и глубокую прозорливость, которая часто выходит за границы обычного понимания. Скажу лишь Тебе только, что чувствую, после того, как он уехал, громадное облегчение. Твой зять для лавки непригоден. Думаю, что для многих вещей он тоже совершенно непригоден.

О том, как Нахман идет по следам Иакова

В конце концов, с началом лета, устроив все дела в Польше, собрав все письма и поднакопив немного товара, Нахман с Нуссеном отправляются на юг. Дорога ведет к Днестру, потом, когда они едут, светит прекрасное солнце, небо кажется огромным. Нахману надоела уже вся та подольская грязь, деревенская мелочность, зависть и необразованность; он тоскует по фигам на деревьях и по запаху каффы, а более всего – по Иакову. Изохару он везет подарки от Шора; для реб Мордке у него имеются янтарные капли из самого Гданьска, лекарство, которое помогает его больным суставам.

Берега реки полностью высохли, теперь их покрывает бурая, сухая будто трут трава, которая под ногами людей и животных распадается в прах. Нахман стоит на берегу и глядит на юг, на другую сторону. Внезапно он слышит шелест в сорняках неподалеку, и через мгновение оттуда появляется черно-белая сука, с набухшими сосцами, худая и грязная. За ней продираются щенята. Сука проходит мимо, не замечая неподвижно человека, но один из щенков его замечает и удивленно задерживается. Какое-то время они меряются взглядами. Щенок глядит доверчиво и с любопытством, затем, совершенно неожиданно, чтобы его кто-то предостерег, что вот стоит он, глаз в глаз, с величайшим неприятелем, удирает за матерью. Нахман воспринимает это за недобрый знак.

Вечером они переправляются через Днестр. У реки мужики палят костры, а по воде плывут венки с зажженными огоньками. Повсюду слышен смех и покрикивания. У берега, по колено в воде, стоят девицы в длинных белых сорочках, подкатанных до половины бедра. У всех у них распущены волосы, на головах венки. Они молча глядят на чужаков, иудеев на лошадях, так что Нахман даже начинает думать, что это вовсе не деревенские девицы их провожают, но русалки-водницы, которые по ночам выплывают на поверхность и топят встреченных людей. Внезапно она из них склоняется и начинает брызгать на них водой, другие присоединяются к ней со смехом, так что мужчины подгоняют лошадей.