Юрий Давыдов - Вечера в Колмове. Из записок Усольцева. И перед взором твоим...

Вот Петр Иванович Рикорд, одногодок, не бросает палубы. Командует эскадрой в Средиземном море, эгейские зори золотят паруса его кораблей, аттическая соль если и не в приказах по эскадре, то на губах. Завидное дело досталось и Петру Ивановичу и его подчиненным, в числе коих Федор Матюшкин: помогать повстанцам-грекам в праведной битве за независимость от турецкого султана. «Борись за свободу, где можешь», – писал покойный Джордж Байрон. Полного тебе ветра, Петр Иванович, любезный сердцу старый товарищ. А вернешься, зададим мы с тобою молодецкую пирушку. И добром помянем, кого следует добром поминать.

Давно оперились ученики. Глядишь, и учителя обгонят. Литке Федор уже капитан первого ранга, недавно вернулся из кругосветного похода, открытия сделал в Тихом океане, потрудился славно. А Врангель на Ситхе: правитель Русской Америки. Надеется «поднять» колонии. Дай-то бог, дай-то бог. Но верится с трудом. Отчего ж с трудом верится? Может быть, стареешь, Василий Михайлович? Минуло пятьдесят пять, ты скоро обратишься в одного из тех замшелых пней, которых сам же всегда ругательски ругал. Старость подкрадывается, как туман в ночи. Не уследишь, не приметишь – пожалуйте, господин адмирал, на погост. Полноте! Здоров ты, совершенно здоров. Ну, колено побаливает, давным-давно, при побеге из японской тюрьмы, ушиб колено, вот и побаливает. Да ревматизм грызет к непогоде, обычная морская хворь. И плевать тебе на старость. Что старость – на старуху с косой и то плевать! Да, да, улизнул от тлена и праха, пусть и могила исчезнет, но вечно пребудет карта мира: среди Курильских островов гуляют волны пролива Головнина; Берингово море гложет скалистую бухту Головнина, что на полуострове Сьюард в Северной Америке; на Новой Земле тучи, набухшие снегом, мрачно влекутся поверх горы Головнина, Ледовитый океан шершаво оглаживает мыс Головнина… 89

В исходе мая 1831 года семейство вице-адмирала оставило зимнюю квартиру: Василий Михайлович нанимал двухэтажную дачу по Петергофской дороге.

Лето пало знойное, безветренное. Душно было и мглисто. Финский залив спал летаргическим сном. Небо приняло зловещий оттенок. Во всем чудилось что-то грозно-неотвратимое.

Лето тридцать первого года означилось черным, долго памятным событием: холерной эпидемией, поразившей несколько губерний. В середине июня «Санктпетербургские ведомости» сообщили о вспышке страшной болезни в столице. Моровое поветрие понеслось быстро, как верховой пожар в сухом бору.

Загрохотали валкие больничные фуры. Полиция хватала каждого, кого подозревала «холерным». Госпитальные палаты ломились. Мертвецов не поспевали оттаскивать в сараи, заменявшие морги. Случалось, тащили и полуживых.

Медики с ног сбивались. Они пользовали народ какими-то мушками и микстурой меркурия. Народ не верил ни лекарям, ни снадобьям. Обезумевшие люди громили больницы и калечили докторов. Шелестел слух, что заразу напустили поляки. Потом всплеснула молва, что пагубу напустили «злодеи 14 декабря». Видели их, мол, на заставах: бородатые, жуткие, прямиком из Сибири «выбежали». Но чаще и упорнее толковали, что холера – дело властей. Тут уж, как замечал очевидец, проглядывала вера во всемогущество «начальства».

В конце июня холера косила машисто. Денно и нощно тянулись обозы с мертвецами. Мертвецов кое-как прикрывали рогожами. Умерших хоронили на новом, «опальном, отчужденном» Митрофаньевском кладбище. Хоронили без духовенства, ночью, при факелах.

Евдокия Степановна не могла (а может, и не смела) удерживать Василия Михайловича на даче. Каждый день, после завтрака, вице-адмирал садился в казенный экипаж, запряженный четверкой, и отправлялся в Петербург. Он ездил в Адмиралтейство, ездил на верфи, на Охту, где жили плотники и столяры, кузнецы, конопатчики, мачт-макеры, как по старинке называли умельцев, изготовлявших корабельные мачты.

И 29 июня в утренний час Головнин, как обычно, отправился на службу. А в пятом часу пополудни, раньше обыкновенного, знакомая жене и детям высокая зеленая карета привезла его домой.

Головнин умирал, пораженный холерой.

Молодым волонтером он едва не погиб в океане. Моряки, поддерживая друг друга за плечи, пели наперекор буре, медленно и торжественно пели: «И перед взором твоим тысяча лет проходит как один вечер».

Как один вечер…

Кронштадт, 1947, Москва, 1968

Любовная тема музыкального произведения.

Я сказал, я высказался (лат.)

Полностью в кн.: Давыдов Ю. В. Судьба Усольцева. М., 1973.

Из архивных документов явствует: С.Кантемир еще до беседы с нашим доктором сообщал русским властям об «авантюризме Ашинова», а главное, подчеркивал, что «никакой Новой Москвы не существует». (Центр. гос. ист. архив, Ленинград, ф. 178, д. 180.)

Информатор был прав: тогда Новой Москвы действительно еще не было. Несомненно, однако, что Н.И.Ашинов где-то и когда-то делился с С. Кантемиром своими замыслами.

Очевидно, Н.И.Ашинов знал о враждебности к нему этого Кантемира. Иначе необъяснима скрытность визита последнего.

Н.Н.Усольцев имеет в виду казнь народовольцев, повешенных в Петербурге на Семеновском плацу в апреле 1881 года.

Очевидно, друг автора «Записок» был членом «Общества переводчиков и издателей» – нелегальной организации, существовавшей в Москве в 1883—1884 годах. Участников общества отличали поиски революционной теории, характерные колебаниями между народовольчеством и марксизмом. Их практическая деятельность выражалась и в пропаганде и в издании социалистической литературы.

Не настаивая на догадке, полагаем, что Н.Н.Усольцев видел В.Н.Бестужева, личность столь же фантастическую, сколь и загадочную. Впоследствии, уже в начале нынешнего столетия, он обретался почему-то на Сахалине.

В полном комплекте (лат.)

«Земляной доход» – поповский прибыток от погребения усопших.

По другим сведениям – десять.

В «Записках» Н.Н.Усольцева не упомянуто, что почти за год до прибытия «Амфитриты» в Таджурский залив там уже побывали Н.И и С.И. Ашиновы. Тогда-то Ашинов и приглядел место будущего поселения. Об этом мы узнаем из донесения лейтенанта Ивановского, командира парохода «Кострома». (Центр, гос. архив Военно-Морского Флота, ф. 417, оп. 1, д. 5577.)

Кроме того, «Одесский вестник» и «Газета А. Гатцука» опубликовали в свое время рассказ Степана Никитовича Самусеева. Уроженец Черниювщины, отставной фельдфебель С. Н. Самусеев был «правой рукой» Ашинова в дни его первого посещения Таджуры.