Франц Таурин - Каменщик революции. Повесть об Михаиле Ольминском

К осуществлению этой мечты Владимир Ильич шел, создавая «старую» «Искру», затем, после ее меньшевистской демобилизации, создавая большевистские органы «Вперед» и «Пролетарий», и, наконец, последним шагом на этом пути был выпуск вместо еженедельной «Звезды» ежедневной «Правды».

На всем этом долгом и многотрудном пути Михаил Степанович Ольминский был ближайшим соратником Ленина. Иначе и быть не могло. Как и для Ленина, для Михаила Степановича дело партии было делом жизни. Когда после совещания 22-х Владимир Ильич поставил как главную из очередных задачу создания большевистской газеты, сразу же встал вопрос: где взять денег хотя бы на выпуск первых номеров? Вопрос казался неразрешимым: партийная касса была в руках Носкова и компании. Михаил Степанович достал из жилетного кармана золотые часы — единственную ценную вещь, каким-то чудом сохранившуюся после трудных месяцев эмигрантских скитаний, и молча положил на стол. Его порыв захватил всех. Боровский накануне получил гонорар из какого-то парижского журнала. Он подошел к столу и тоже молча выложил деньги. Вывернули карманы и остальные. Общими усилиями собрали около тысячи франков. Прикинули: хватит на два с половиной номера.

С тем и начали.

Михаил Степанович по настоянию Ленина вошел в состав редакции большевистской газеты «Вперед» и сразу же стал там особо доверенным лицом: когда Ленину случалось отлучаться из Женевы, например в Лондон па Третий съезд партии, весь редакционный воз целиком оставался на плечах Михаила Степановича.

Третий съезд партии в специальной резолюции одобрил деятельность газеты «Вперед» и выразил благодарность ее редакции. На базе газеты «Вперед» съезд создал Центральный орган партии, назвав его «Пролетарий». Редакция осталась в том же составе: Ленин, Ольминский, Боровский, Луначарский. Таким образом, «Пролетарий» сохранил полную преемственность от первой большевистской газеты «Вперед».

И порядки в редакции сохранились те же: Ленин с утра работал в библиотеке; оттуда он приносил статьи а заметки, написанные в синих ученических тетрадях. Все подготовленные материалы, в том числе и написанные Владимиром Ильичей (кстати, случалось, что Владимир Ильич писал ту или иную статью с кем-либо из редакторов, чаще с Ольминским или Воровским), обязательно прочитывались всеми редакторами и обсуждались. К млению каждого ответственный редактор внимательно прислушивался.

Михаил Степанович, кроме всего прочего, был признанным авторитетом по части стилистики. И его замечания безропотно принимались всеми сотрудниками редакции; Владимир Ильич подавал тут пример всем остальным. И так как именно у Михаила Степановича был самый строгий редакторский карандаш, на него была возложена обязанность править все корреспонденции с мест. К этой своей обязанности, как и к любой иной, возложенной на него, Михаил Степанович относился предельно добросовестно. Правда, кто-то из друзей, кажется Лепешинский, наблюдая за беспощадным редакторским карандашом Ольминского, сказал однажды, что после его правки от статьи остается только замыкающая точка.

Но Михаил Степанович запротестовал и тут же опроверг его «гнусную клевету». И показал на примере. В корреспонденции описывалась демонстрация в городе Твери. Заканчивалась она такой фразой: «Явившаяся на место происшествия местная полиция арестовала восемь человек демонстрантов».

— Что скажете по поводу этой фразы? — спросил Михаил Степанович Лепешинского.

— Что же я могу сказать? Очень толково написано. Коротко и ясно, — ответил Пантелеймон Николаевич.

— Очень толково? Пустословие! Перевод бумаги! — резко возразил Михаил Степанович и пояснил: — Зачем писать «местная», разве в Твери может явиться полиция не местная, а, например, казанская? Дальше: «явившаяся на место происшествия» — да разве могла она арестовать, не явившись? А «полиция» — кто же арестует, кроме полиции? Наконец, «человек демонстрантов» — конечно, не коров и не прохожих. Вместо десяти слов, составляющих фразу, достаточно двух: «Арестовано восемь». Так-то вот, батенька мой…

Михаил Степанович знал цену похвалы Ленина. С уважением относился и к его укору, хотя переживал его всякий раз трудно, с болью. Но Михаил Степанович был человек мужественный, умел смотреть правде в глаза, и каждый раз по зрелом, хотя подчас и трудном размышлении добирался до истины, не только разумом, но всем существом принимая ленинскую правду.

Время было сложное. Реакция торжествовала. Мутная пена ликвидаторства захлестывала партийные организации. И вряд ли кто еще, кроме Ленина, осознавал в полной мере, сколь опасна эта мутная пена. Вот и ему, верному соратнику Ленина, временами казалось, что слишком уж Владимир Ильич гневен в своем отношении к ликвидаторам. И получив месяца два тому назад статью Ленина, он (если честно признаться) устрашился беспощадной резкости ее тона и написал ему письмо, пытаясь убедить в том, что надо смягчить тон статьи.

Ленин немедленно ответил взволнованным письмом в редакцию газеты:

«Уважаемый коллега!

Получил Ваше письмо и письмо Витимского. Очень рад был получить от него весть. Но содержание его письма меня очень встревожило.

Вы пишете, и в качестве секретаря, очевидно, от имени редакции, — что «редакция принципиально считает вполне приемлемой мою статью вплоть до отношения, к ликвидаторам». Если так, отчего же «Правда» упорно, систематически вычеркивает и из моих статей и из статей других коллег упоминания о ликвидаторах?? Неужели Вы не знаете, что они имеют уже своих кандидатов? Мы знаем это точно. Мы получили об этом официальные сообщения из одного южного города, где есть депутат от рабочей курии. Несомненно, так же обстоит дело в других местах.

Молчание «Правды» более чем странно. Вы пишете: «редакция считает явным недоразумением» «заподозривание ее в стремлении к легализации требований платформы». Но согласитесь же, что вопрос это коренной, определяющий весь дух издания, и притом вопрос, неразрывно связанный с вопросом о ликвидаторах. Не имею ни малейшей склонности к «заподозриваниям»; вы знаете по опыту, что и к цензурным вашим правкам отношусь я с громадным терпением. Но коренной вопрос требует прямого ответа. Нельзя оставлять сотрудника без осведомления, намерена ли редакция вести выборный отдел газеты против ликвидаторов, называя их ясно и точно, или не против. Середины нет и быть не может».

Эти серьезные упреки относились ко всей редакции (то есть и к нему тоже!), а вот следующий абзац — уже целиком адресовав ему:

«Если статью «необходимо так или иначе напечатать» (как пишет секретарь редакции), то как понять Витимского «вредит гневный тон»? С которых пор гневный тон против того, что дурно, вредно, неверно (а ведь редакция «принципиально» согласна!), вредит ежедневной газете?? Наоборот, коллеги, ей-богу, наоборот. Без «гнева» писать о вредном — значит, скучно писать. А Вы сами указываете — и справедливо — на однотонность!»