Роберт Штильмарк - Крылатый пленник

Выйдя из кустов, почувствовали себя в относительной безопасности от автоматных очередей. Погони и тревоги не было. На карьере стояла тишина, чуть доносился звон кирок и лопат. Больше невмоготу стало пробираться на четвереньках. Группа поднялась в рост и припустилась к лесу бегом.

Около часу бежали без оглядки, по свежему морозцу. И вдруг наперерез движению – река Изар, довольно большая. Видимо, в неё где-то близко впадает и та речка, вдоль которой сперва бежали, от карьера. Размышлять, рассуждать некогда. Кругом почти открытое пространство, холмики, деревья и чёрная, неприкрытая снегом земля.

– Идите сюда, ребята! Здесь дно видно. По грудь будет. Здесь и перейдём! – командует Вячеслав и подходит к ледяной кромке у воды. – Выбора нет!

За тоненькой кромкой ледка – прозрачная голубоватая вода, пугающая одним своим видом. Вячеслав раздавил береговой ледок, входит в реку. Следом за ним – оба товарища. Холод леденит душу, жжёт, подкатывает к сердцу, отдаёт в голову. Вода по пояс, потом по грудь. Двадцать пять, тридцать метров брода… Течение быстрое, того гляди собьёт с ног… И вот – опять берег, противоположный… Выходят из воды, но сколько её уносят с собой! Остановиться, отжать одежду нельзя – нужно бежать до укрытия.

В воду входили потные, из воды вышли окоченевшие, отяжелевшие. Вячеславу сослужила тут великую службу его спортивная закалка в детстве. Ещё в родительском доме он открывал летний купальный сезон на прудах в Покровском-Стрешневе со 2 апреля, дня своего рождения. Дело кончалось насморками и родительскими вздрючками, но страх перед ледяным купанием исчез ещё с детства. Потом спринт, бокс, футбол и хоккей продолжили закалку тела и характера. Здоровье не пропито и не прокурено, молодость сбережена… с молодости!

Опять пустились вперёд беглецы, дрожа от холода и перенапряжения. Когда добрались до густого ельничка, чуть не валились с ног. В укрытии выкрутили одёжу, вылили воду из сапог и ботинок. Хуже всех себя чувствовал Трофимов – у него в лагере начиналась голодная отёчность, и после купания сердце стало давать перебои.

– Как бы мотор не сдал, – озабоченно сказал он товарищам.

Но медлить было нельзя, да и требовалось согреться, не разводя огня. Больше других от холода страдал Вячеслав: под плохонькой лагерной курткой у него совсем не было белья. Руки сводило от стужи, мороз всё больше щипал за нос – к ночи быстро холодало.

– Бегом, братва, бегом – вперёд!

Двинулись в глубину леса, только бежать бегом уже не удавалось: исчерпался запас нервных и мускульных сил. Шли, задыхались, кашляли глухо, спотыкались. И некогда было полюбоваться красотою пейзажей. Курс на восток заменили покамест юго-юго-восточным. Такое решение подсказывал сам лес: нельзя было в светлое время выходить на поляны и открытые места. Мельком видели в просветах между деревьями снежные шапки альпийских гор. Из лагеря их не было видно, загораживали постройки. Теперь горы синели и розовели вдали, в последних лучах заката. Их окутывала голубоватая дымка. И красив был самый лес вокруг, тихий, величавый и… не враждебный!

Пересекли много лесных дорожек и троп, топографических «визирок» и просек. Их переползали по-пластунски, оглядываясь и прислушиваясь. Много хлопот было с преодолением широкой асфальтированной магистрали. По её серой гудронной ленте летели спортивные автомобили, велосипедисты, грузовики, мотоциклы. Путники долго лежали в канаве, дождались паузы в движении и поодиночке перебежали через дорогу в другую половину леса.

Здесь шли до самой темноты. Под звёздами выбрались из чащи на опушку и полями двинулись на восток. Ориентировались по звёздам. Заметили на юго-востоке какую-то тихо мерцавшую звезду, названия её не вспомнили и окрестили Путеводной.

В темноте брели до полуночи. Уже с трудом удерживали равновесие. Мокрая одежда не согревалась и не сохла. Остановиться на ночлег вот так, под кустами, в поле, значило простудиться насмерть. Высушить одежду, а для Вячеслава – добыть белья, становилось делом жизни и смерти.

В первом часу ночи достигли лесистых предгорий. И здесь среди деревьев и холмов, скорее чутьём, по неуловимым запахам, чем зрением и слухом, почувствовали человеческое жильё.

Под тёмной, щетинистой громадой горы заметили небольшой крестьянский дом, окружённый изгородью. Пахло коровьим навозом, теплом, чем-то домашним и даже… родным.

Во дворе, на верёвке, сушилось бельё, уже одеревеневшее на морозе. Вячеслав ощупал его: грубоватое крестьянское бельё, как будто женское. И вдруг – длинные мужские тёплые кальсоны и такая же рубашка. Спасение! Беглец быстро прячет их под мокрой курткой. Тем временем Волков с Трофимовым заглянули в коровник. В деревянном ларе до самых краёв насыпана картошка! Её набрали во все карманы, за пазухи и в брюки.

Дальше путь лежал через горы. Лес покрывал их до самых вершин. Под ногами стал попадаться снег. Идти по этому горному лесу становилось труднее. Сквозь густые кроны не стало видно звёзд. Как сориентироваться во мраке? Ощупывали руками стволы, по мху определяли, где север. Вспомнили, что так учили на занятиях по военной топографии, но… обнимая сосны и ели, никак не могли на ощупь распознать, где древесный мох гуще и длинней… В темноте перевалили через какой-то хребет и стали спускаться в лощину.

Со всех сторон чернел хвойный лес, непроницаемо густой и косматый. Дно лощины как будто закрыто со всех сторон. Пожалуй, здесь и можно сделать привал, зажечь костёр, обсушиться и поесть. Сами беглецы не поверили бы накануне, что окажутся способными после трёхсуточной голодовки, ослабленные хуже обычного и мокрые до нитки, выдержать двенадцать часов непрерывного бега и хода, оставить за собой столько километров по лесам и горам!

Сухие спички нашлись в нагрудном кармане у Трофимова: сказалась привычка курильщика. Затрещал маленький костёр-теплинка. У Вячеслава оказалась при себе соль в тряпице, тоже нелишняя предусмотрительность! Разделись, просушили на огне одежду, Вячеслав с наслаждением натянул подсохшее, чуть широковатое ему бельё. Пекли картошку, наелись, не сдирая кожуры, не уронив ни крошки. Почувствовали успокоительную, пьянящую сытость и прилегли вздремнуть на еловом лапнике. Сквозь сон слышали где-то далеко внизу собачий лай, но успокоили себя тем, что он не приближается: значит, собаки лают в дальнем селе просто так, сами по себе, от обиды на собачью жизнь…

Но когда посерело небо и щетинистые горы стали отчётливее рисоваться на этом сером небесном холсте, беглецы с ужасом заметили, что внизу, у спуска из лощины, совсем недалеко, сквозь «непроницаемую» хвою видны домики деревеньки, а значит, и огонь ночного костра был заметен снизу! Значит, и собаки лаяли неспроста, а по адресу незнакомых людей, разложивших костёр в лесу.