Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

Таня чувствительна к поцелуям — это первое и превеликое наслаждение для нее. И целуются, целуются — Флор и не выдержит, до невозможного поднимется давление чувств. Взобьет себе рубашку по плечи, заголит грудь — и к ней, упрется обнаженной грудью в лоно — и замрет, впитывает ее жизнь, аж окаменеет (это чтоб ее всю слышать). Сам на коленях.

Она аж затрепещет. Вроде столько чувств — обеспамятовала уже, а тут!.. И рук у суженого… две, а мнится — бесконечно их. Мнут со всех сторон, гладят, прижимают, подстилаются, волосы развертывают, груди не отпускают. Вот как это?!

У Танечки эторазрядами — один за другим, без счета: напряжется, выгнется лоном (глаза расплавленные, безумные) — и зайдется стоном! Кто услышит — решит: беда! А Флор замрет: должна опомниться его стриженая подружка (на всю жизнь ласка и любовь), пропустить вихрь и пламень наслаждения. Сам дрожит в нетерпении, однако ждет… щадит…

И опять за «пахоту» — мощно, тягуче…

И снова Танечка извернется дугой — и на стон, причитания. У Флора аж глаза вылезут, округлятся — ну бешеный и есть. Да зверем еще зарычит. А она только молит:

— Соски не трогай, не трогай!..

Вот-вот от обилия чувств лишится рассудка. Волнами расходятся судороги, почитай, без пауз. Потому что Флор не человек, а бес, черт, нечистая сила!

А он не выдержит — и за плечи ее. Сам на ней, груди под его грудью, а мало — уж как тесно обнимает. Потому что не умещается страсть только в движения. И рыщут руки, лобзают.

Стихи, звезды и бездонные дали…

Это Создатель все нагородил. В услугах мы у Создателя. Конечно же, это Создатель требует страсти.

И не старается Флор. И вообще, что такое стараться в любви? Тут какой есть такой и есть. Любовь и великий инстинкт сами всё сочиняют и всем правят. И уж так не по-земному славно.

А воздух, свет в комнате — опять не белый, а какой-то сверкающий… дрожит и сверкает. И мир сверкающий — и опять прошлое здесь, между ними, и настоящее с ним. Огненным комом, вперекат…

А уж что там губы глаголют, что вытворяют!

А руки!..

И воздух сам становится синим, прозрачным — никогда такой не увидишь. И не поверить: взаправду опаляет! Да и сам Флор ровно огнем пышет. А только мало ему — гонит свое, гонит… На один рот дышат. Жмется щекой, цалует в шею. А потом и главное: вздрогнет всем телом, забьется, зарычит — и не шевелится.

И срываются в пропасть! Уж как жутко сие падение! И над всем этим безумством — бред слов, стоны… И всё под тихий рокот голосов. Не могут иначе — столько чувств!

Да, да, необъятные миры умещаются в сердцах. Такие огромные, куда им — нет места: вся Вселенная! А вот умещаются в груди…

После пустота, так мирно. Улыбки блуждают в устах. Руки пальцами сплетаются…

Стихи, звезды и бездонные дали…

Любовные схватки эти очень «полезны» революции. Они, только они и бессмертят жизнь. Прахом, ничтожеством представляются идейные мучительства, суета идейных растлителей, их крысиные ценности.

А уж под конец, под самый последний виток их счастья, посетит Флора откровение. Любовь очистила и подготовила к такому обороту мысли.

До народа никогда никакому правительству дела нет. Это надлежит осознать. Нет, не было и не будет в природе народного правительства. Зрелость народа и состоит в том, что он занимается своей судьбой — и никто другой.Все другие — лишь орудия его воли. Все правительства — это игра разных убойно честолюбивых сил через всякие там учения, планы, но прежде всего и всегда это — нажива. Народ (так было и будет) «создан», дабы его стригли, как баранов, а надо — и забивали, драли шкуры — и забивали. Всегда одни (ни чтожнейшее меньшинство) сдирают шкуру с других.

Народ сам должен заниматься своей судьбой. Ведь народ может все!

И только тогда здесь, на Руси, народ будет не жертвой, а хозяином судьбы. Не побирушкой, нищим в своем доме, а хозяином…

И решат они с Таней не бежать, но не сразу решат, а в самые последние дни своего счастья.

Любовь сделала Флора мечтателем и романтиком. Как забудется — и вообразит себя неведомо могучей птицей. И все стремится заслонить людей крылами, грудью принять все злые ветры лихолетья. Унести к свету и солнцу всех сирых, забитых и забытых…

А один раз сорвался и крепко выпил, Таня и не представляла себе, что так можно, и долго говорил ей о том, какое же количество молодых и сильных, влюбленных и умных, чистых и талантливых поглотила русская земля в XX веке — самом проклятом веке российской истории. А скольких загублено просто сдуру, по недомыслию и капризу туповатых властителей. Исстари у нас это…

Стремительно менял кожу Флор. Вот что значит любить. Комета, огонь и тысячи солнц в крови. Облик Танюши, ее лик намертво врезались в его сознание, как и его — в ее. И воистину стали оба одной плотью.

А у председателя губчека забот с каждым днем гуще. События, можно сказать, громоздятся без продыху, на части разрывайся.

Генеральная задача сейчас — изъятие оружия у населения. За эти годы столько осело по домам и квартирам — дивизии способ-ственно вооружить. Приказ ревкома обязывал в недельный срок сдать оружие.

Само собой, вылавливали и колчаковцев. Их тут по норам! До Жардецкого бы дотянуться!..

Несмотря на крайнюю серьезность положения и многочисленную необъятность хлопот, товарищ Чудновский продолжает ночами повышать свой идейно-политический уровень. Последние дни его раздирают сомнения: как же все-таки относиться к женщине? В общем, из самообразовательного чтения выяснилось, что данный Август Бебель — автор вроде архиполезной книги «Женщина и социализм» — завзятый оппортунист. Стало быть, он, Чудновский, отравлялся чтением. Бебель, оказывается, был лидером социал-демократической фракции в германском рейхстаге. Умер он в августе 1913-го — в один год с генералом Шлиффеном — автором плана войны Германии на два фронта: Западный и Восточный. Война, по расчетам этого Шлиффена, должна закончиться в пять-шесть недель разгромом Франции и России. Затяжную войну Германия выиграть не в состоянии из-за ограниченности сырьевых и людских ресурсов. План молниеносной войны — результат объективного положения Германии.

Всего пять-шесть недель — расчеты неопровержимо доказывают победу, следует лишь нарушить нейтралитет Бельгии и выйти в самое сердце Франции. А после Франции всеми войсками навалиться на Россию. Война по Шлиффену дала в августе такой народный энтузиазм, аж социал-демократы с подобострастием пожимали в рейхстаге августейшую руку Вильгельма: даешь новые земли! Экий в Южной России чернозем, а Крым, Крым!..

Кайзер не ошибся, когда сказал, не сказал, а изрек: «Там, где марширует гвардия, не может быть демократии» [130] Цит. по: Shtiddekopf О. Е. Das Heer und die Republik. Hannover, 1955, S. 9. . А уж гвардия маршировала так маршировала! И Бебель видел это и знал, изгибаясь в поклоне…