Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Я увидела Селкет, с широко открытыми глазами и напуганную, стоявшую на коленях перед корчившимся от боли телом на кушетке. «Вот бедняжка», — подумала я, слегка удивившись, узнав в нем саму себя. Я не испугалась, а только испытывала сладостное освобождение от боли. Я начала парить, уносимая в некий теплый и радужный мир, где нет страха смерти. Потом я подумала о Пилате и нашем неродившемся ребенке. Марцелла! Она тоже должна умереть? Конечно, нет! Как можно умереть, даже не пожив?

Рахиль рыдала. Я махала руками, чтобы привлечь к себе внимание, но никто не видел меня. Неужели я всегда буду вот так находиться рядом с теми, кого люблю, и в то же время так далеко от них?

Снедаемая тоской, я окинула взглядом знакомую комнату, разглядела каждого человека в отдельности там, внизу, с предельной ясностью увидела всех вместе. Я отчетливо слышала все разговоры, слова сочувствия и горести. Никто не верил, что я останусь в живых.

В комнату вошли две молодые рабыни, которых посылали за горячей водой, и начали шептаться. Никто не обращал на них внимания. Кружась над ними, я слышала каждое их слово, несмотря на гул голосов.

— Нам повезло с госпожой, — сказала та, что помоложе. Она была ушлая, но справедливая. Мне жаль ее.

— Мне тоже, — ответила ей вторая рабыня. — Не только справедливая, но и добрая.

— Святая Юнона! Что, если он приведет ту, другую?

— Он никогда не женится на ней.

— Как знать. Теперь, когда она родила ему сына, он от нее ни на шаг не отойдет. Это уж точно. А этот ребенок, — она показала головой на кушетку, — может быть, умрет вместе с матерью.

— До чего же жестока Фортуна. Я слышала, что у них начались схватки примерно в одно время. Титания совсем не мучилась, у нее все прошло как по маслу. Она вон какая здоровущая, а ты посмотри на нашу худышку.

Потом я снова вернулась в свое тело, в плоть и боль. Наступила неподдающаяся описанию агония, а за ней — ничто. Где-то вдалеке я услышала крик ребенка. Марцелла жива.

Я уснула, а когда проснулась, Пилат сидел возле меня. Я заметила, что у него озабоченный вид, но разговаривал он со мной нежно и ласково. Даже извинился, сказав, что выполнял поручение Сеяна, поэтому не смог быть рядом.

Он взял мою руку и поцеловал ее. Я посмотрела в его ясные голубые глава и подумала, часто ли он из постели Титании приходил в мою.

Итак, настал день, когда мне пришлось узнать, что у моего мужа не только есть любовница, но и сын от этой женщины. С каждым днем Пилат все больше становился зависимым от милости человека, который погубил моих родителей, отправил в изгнание мою тетю и обрек на смерть мою сестру. Но у меня теперь есть ребенок, и это самое главное.

Хотя, как того требовали правила приличия и настоял Пилат, пришлось нанять кормилицу; купала Марцеллу я сама, одевала ее тоже я и укачивала перед сном опять же я. Обязанность несложная и доставляющая радость. Марцелла — такая крошечная, хрупкая. Рабы восторгались ее нежностью и красотой. Пилата очаровало то, как она улыбается ему, закрывая лицо ладошками.

— Она кокетничает со мной, — сказал он, войдя в детскую и наклонившись над кроваткой Марцеллы. — Еще одна красавица в семье.

«У нее не такие, как у сестры, глаза», — подумала я, но вслух ничего не сказала.

Малютка своей ручонкой схватила за большой палец Пилата.

— Мы должны беречь ее, — сказал он.

По крайней мере в чем-то мы нашли согласие.

Когда ко мне вернулись силы, я стала каждый день ходить в храм Исиды и часто брала с собой Марцеллу. Жизнь столь жестока. Если бы я могла вымолить у богини обещание взять под защиту — нет, не меня, а мое драгоценное, невинное дитя! Исида тоже обожала своего ребенка. Она, конечно, должна понять мои тревоги. Я часто молилась перед ее высокой золотой статуей, а Марцелла в это время сладко спала возле меня.

— Если бы только Исида дала мне знак... — сказала я жрице, стоявшей на коленях рядом со мной. — Я поклонялась богине с тех пор, когда была еще девочкой, однако несчастья происходили одно за другим. Все, что у меня осталось, — это моя малышка.

— Если вы искренне верите, то все будет хорошо.

Я обернулась и увидела знакомое лицо: большие глаза, мечтательный взгляд, ямочки на щеках. Паулина Тигеллий, красивая, добродушная и общительная женщина, часто приходила в храм. Судя по всему, ее муж, намного старше ее, не препятствовал этому. Я не могла не улыбнуться ей. Я испытывала одиночество, поэтому мне казалось, что общение с такой одухотворенной прихожанкой доставит мне радость.

Но этого не произошло. Видя, как бездумно воспринимает Паулина каждый священный постулат, я усомнилась, понимает ли она в них что-нибудь. Как-то раз она призналась, что Деций Мунд, всадник старшего звания, по уши влюблен в нее. Я знала Деция Мунда, поверенного Пилата, умилявшего по молодости лет своим простодушием и очень богатого.

— Он предложил двести тысяч сестерциев за одну ночь со мной. — Паулина легким движением головы откинула с лица светлые локоны. — Как он посмел? Но Деций красивый.

«Деций такой же недалекий, как Паулина», — подумала я и выбросила эту историю из головы.

Проходили дни, и мое беспокойство нарастало. Однажды утром я оставила Марцеллу на попечение жрицы, а сама вместе с храмовыми рабынями принялась начищать ступени, поднимавшиеся к золотой статуе Исиды. Пусть богиня видит мою искреннюю преданность.

«Защити мою крошку, защити мою крошку», — снова и снова мысленно повторяла я.

Обычно спокойная малютка начала плакать.

— Она хочет к вам, — сказала жрица, отдавая мне Марцеллу.

— Не могу понять, что случилось с ней, — поделилась я своими горестями с Рахилью. — Она не была голодной или мокрой.

— А что, если девочка пошла в свою тетю? Стала бы та Марцелла ходить в храм?

«Торопись жить. Наслаждайся жизнью, наслаждайся ею за меня», — промелькнуло у меня в голове.

Я стала реже посещать храм Исиды, отдавая предпочтение баням Цирцеи, самым фешенебельным в Риме. Здесь музыканты исполняли свои новые произведения, известные поэты читали стихи, посетительницы рассказывали самые скандальные сплетни. Я все это лениво слушала, в то время как мне делали массаж и маникюр. По общему убеждению, бани Цирцеи были местом, где собирался цвет общества.

Однажды утром, придя сюда, я почувствовала, что все чем-то возбуждены. Слегка заинтригованная, я вопросительно посмотрела на двух рабынь, которые начали раздевать меня.

— Вы не слышали? — спросила старшая из них, нагнувшись, чтобы снять мои сандалии.

— Нет. А в чем дело? — Я перешагнула через сброшенные одежды и немного повернулась к молодой рабыне, когда та стала заворачивать меня в полотняную простынь.