Пьер Понсон дю Террайль - Бал жертв

— Любезный граф, — сказал он, — я имел честь сказать тебе, что я пришел серьезно поговорить с тобою. Ты можешь, конечно, посвятить десять минут разговору со мной.

— Хорошо, — со вздохом сказал Баррас. Он запер двери.

— Честное слово! — воскликнул Машфер, смеясь. — если бы ты знал, зачем я пришел, ты не трудился бы так спасти мою голову.

Баррас с беспокойством посмотрел на него. Машфер продолжал:

— Видишь ли, мой бедный граф, дело роялистов погибло во Франции.

— А! Ты сознаешься?

— Мы надеялись возмутить восточные и центральные департаменты, как Кадудаль возмутил Вандею… Мы ошиблись… Я не знаю, останется ли жива Республика, но не король сменит ее…

— Далее?

— Ты видишь посланного ста пятидесятью несчастных, которые пожертвовали своею жизнью и хотят умереть… Только они хотят умереть, как солдаты, а не как убийцы и воры.

— Что ты хочешь сказать? — прошептал Баррас.

— Ужасное обвинение тяготеет над нами.

— Я это знаю. Уверяют, что вы поджигатели…

— Эта клевета Солероля приняла такие размеры, что все окрестные крестьяне обвиняют нас в несчастьях, обрушившихся на них.

— Кто же поджигал?

— Шайка, нанятая Солеролем.

— А Солероль куда девался?

— Он наш пленник.

Баррас задумался.

— Я отдам его под военный суд, и правда обнаружится.

Машфер покачал головой.

— Это невозможно, — сказал он.

— Почему?

— Потому что мы сами его осудили, и он будет казнен нами.

Баррас топнул ногою.

— И ты осмеливаешься приходить сюда, говорить мне это!

— Я осмелился на все, — отвечал Машфер. — Теперь выслушай предложение, которое я принес.

— Посмотрим, — сказал директор, вооружившийся терпением.

— Если мы сдадимся, предашь ли ты нас военному суду? Мы хотим быть расстреляны, а не гильотинированы.

Баррас нахмурил брови.

— Мой бедный Машфер, — сказал он, — ты забываешь, что начальников роялистов, взятых в Квибероне, гильотинировали.

— Когда так, — холодно сказал Машфер, — мы все будем убиты.

— До последнего?

— Без сомнения; мы не хотим, чтобы с нами поступили, как с поджигателями.

Баррас взял за руку Машфера.

— Выслушай меня, в свою очередь, — сказал он, — с тобой говорит не директор, а Баррас, твой крестный отец.

— Я слушаю, — отвечал Машфер.

— Я отдал страшные приказания.

— Знаю.

— Я отдал начальство над войсками, окружающими вас, человеку, который вас не пощадит.

— Бернье?

— Да, ему.

— Ты прав. Это человек железный, когда дело идет о его долге.

— Но эти распоряжения еще не отправлены.

— А!

— Они будут отправлены только вечером. Садись на лошадь, поезжай к твоим… Разбегитесь… Спрячьтесь…

— К чему? Ты уже запечатал письмо к Бернье?

— Да.

— Можешь его распечатать?

Баррас взял письмо и сорвал печать.

— Возьми, читай его, — сказал он.

— Ты серьезно исполняешь обязанности директора, — с горечью сказал Машфер, — но ты не откажешь мне прибавить постскриптум.

— Какой?

— Вот этот: «Велите расстрелять всех, кто будет взят с оружием в руках». Ты понимаешь, что таким образом мы избегаем эшафота.

— Но между вами есть женщины?

— Есть, три. Первая командует нами и хочет быть расстреляна.

— А вторая?

— А о второй я должен просить тебя о другом.

— Что такое?

— Это жена негодяя Солероля.

— Я знаю эту историю.

— Оскверненная одним браком, она хочет восстановить свою честь другим.

— Я не понимаю.

— Я пришел просить тебя восстановить в должности мэра гражданина Жана Бернена, которого отстранил твой представитель Курций.

— В чем это может касаться мадам Солероль?

— Мы похитим мэра и книги гражданской росписи.

— Это для чего?

— Жан Бернен соединит мадам Солероль с ее кузеном.

— Но мадам Солероль — не вдова?

— О! Будь спокоен, — сказал с улыбкой Машфер — она скоро овдовеет.

— А какая же третья женщина с вами?

— А! Эту… — сказал Машфер, на лоб которого набежала тень.

Баррас вздрогнул.

— Эту ты знаешь, как и я, — продолжал Машфер, — это Ланж.

— Несчастная! — с волнением сказал Баррас.

— Я прошу тебя пощадить ее.

Баррас печально посмотрел на Машфера и прошептал:

— Она очень тебя любит?

— Да, и я также так люблю ее, что в некоторые часы чувство долга притупляется во мне и я хочу жить.

Баррас взял Машфера за руку и сказал:

— Ступай, спасайтесь все!.. Директор не узнает ничего из того, что ты сказал Баррасу.

Машфер хотел еще говорить, но Баррас взял его за плечи и вытолкнул из комнаты.

Подпоручик, привезший письмо Курция, так устал и проголодался, что, опустившись в кресло, которое подвинул к нему вестовой, принялся с жадностью есть. Роскошный владелец замка Гробуа имел княжеский погреб. По его приказанию молодому офицеру подали прекрасного вина, вина крепкого, которое бросилось ему в голову и погрузило в глубокий сон. Подпоручик проспал тридцать часов, и, когда уехал из Парижа с письмом, облекавшим капитана Бернье полномочием, Машфер уже переехал Ионну.

Мы теперь знаем по письму Курция, что произошло в замке Солэй. Публикола, прибыв в Оксерр за помощью, привел с собою роту пехоты. Замок был занят без сопротивления. Это произошло из-за одного очень странного обстоятельства — из-за отсутствия Брюле и его сына.

Куда они девались? Этого никто не знал в Солэе, откуда они ушли накануне вечером и куда не возвращались. Чтобы узнать это, надо перенестись к той минуте, когда в погребе развалившейся голубятни Брюле, два раза выстрелив бесполезно в сына, очутился перед заряженным пистолетом, который Заяц направил на него.

— Ах, папаша! — сказал ему Заяц. — Вы хотели убить вашего сына, а вместо того он вас убьет…

Брюле понял, что погиб, потому что тон Зайца был холоден и решителен. Он упал на колени и закричал:

— Несчастный! Неужели ты осмелишься убить твоего отца?

— Вы же хотели убить вашего сына… Но я добрее вас…

Брюле перевел дух.

— Я дам вам время прочесть молитву, — спокойно прибавил Заяц и прищурился.

— Ах, разбойник! Ах, негодяй! — взревел Брюле и хотел броситься на сына.

Но Заяц подвинул руку вперед.

— Еще шаг, — сказал он, — и вы умрете!

— Я побежден… — пробормотал Брюле с бешенством. — О! Быть отцом подобного чудовища!

— Мы стоим друг друга, папаша, — с насмешкой сказал Заяц, — это я вам говорю. Читайте же молитву.

На губах Брюле выступила пена от бешенства.

— Ах! Ты убьешь меня, — сказал он, — но я умру, не говоря ни слова. Ты не узнаешь ничего.

— Это так только говорится, чтобы выиграть время, — сказал Заяц.

— Ты не узнаешь, где мои деньги.

— Я и без того знаю — в Лисьей норе.

Брюле покачал головой.

— Не все там, — сказал он.