Ион Деген - Рассказы (публикации 2009–2017 годов)

Говорил я долго. Уже закончился урок алгебры. Уже закончилась перемена. Уже пришла учительница истории. Попросил у неё прощение и продолжал гневную речь. В то, что слова мои действуют, убедился, увидев слёзы в глазах девятиклассников.

Речь действительно проняла отроков. Ребята рассказали мне об этом, когда пригласили на встречу по поводу двадцатилетия со дня окончания школы. Это был замечательный праздник солидных женщин и мужчин. Большинство собравшихся преуспели в жизни. Вот тогда один из них, заместитель министра, напомнил о том, как я их назвал инвалидами и объяснил, что, не взирая на несчастья и увечья, можно не быть инвалидом. Жаль только, что я оказался единственным приглашённым на двадцатилетие. Но ведь, кроме меня, в персонале больницы не было инвалидов. Я находился среди равных.

Кстати, о Толе Шпакове. Мы расстались с ним в Киеве. Кандидат искусствоведческих наук Анатолий Шпаков работал в музее Украинского изобразительного искусства. Слегка раздобрел, но светился всё с той же доброй улыбкой на красивом лице. От изящества прыгающего на костыле юноши не осталось следа. Толя тяжело переваливался на протезе, который для него всё-таки с трудом соорудили. Относительно недавно я получил от Шпакова письмо из Москвы, где он сейчас живёт и работает. Да, работает старик. Перевалил все границы удивления невероятным. Толя не только рисует, он делает макеты к театральным постановкам. Я ведь врач-ортопед. Я основательно знаю биомеханику. Но убейте меня, не понимаю, как это возможно при Толином состоянии.

Конечно, он не инвалид, хотя справедливо числится инвалидом Отечественной войны первой группы.

Забавно, сколько написал, собираясь рассказать только о случайно обнаруженной фотографии и нацарапанном на ней стихотворении. Ассоциации. Вероятно, признак старения.

Май 2010 г.

Понадобилась нитка. А в мотке невозможно найти конец. Что делать? Разрезаешь нитку в любом месте, и есть уже два конца для размотки. Да ещё тот, который не удалось обнаружить. Вот так бывает и с рассказом, который не знаешь с чего начать. И разматываются ассоциации, пока доберёшься до главного, о чём собирался поведать.

Но представьте себе, что среди слушателей находится психиатр, который в каждом видит своего потенциального пациента. У него тут же возникает диагноз, который он ставит рассказчику: кретин с побочными ассоциациями.

От побочных ассоциаций мне не уйти. А кретин ли я? Кто знает? Психиатрия не моя профессия. Кроме того, кому хочется признать себя психическим больным? Поэтому осмелюсь разрезать моток в неопределённом месте, возможно, в середине, и начну потихоньку разматывать рассказ.

У входной двери в нашу квартиру стоял магнит весом в сто шестьдесят килограммов, с напряжённостью магнитного поля в четыре тысячи эрстед. Огромная напряжённость! Да и вес солидный. Для точности следует заметить, что это был не один магнит, а пара утончающихся кверху рогов, образующих прерванную арку. Эта солидная пара когда-то была частью магнетрона очень большого радиолокатора.

Таблички с именем на двери нашей квартиры не было. Но приезжавшие в Киев коллеги рассказывали, что, увидев магнит, они даже не обращали внимания на номер квартиры. И без этого им было ясно, что они попали именно ко мне, в ту пору увлечённому изучением влияния магнитных полей на биологические объекты.

Кроме учёных, на магнит обращали усиленное внимание мальчишки, обитающие в нашем районе. Возвращаясь с работы, я ежедневно обнаруживал на рогах гвозди, замки, ключи и прочие изделия из железа, отодрать которые от магнита у мальчишек не хватало силы. У родителей, иногда обращавшихся с просьбой вернуть им ключи, тоже не хватало силы. Но чаще родители приходили ко мне с вопросом, не могу ли я посоветовать, как исправить остановившиеся часы их чада. Я не советовал, а размагничивал. И ключи, естественно, отдавал. Для этого я не столько пользовался силой, хоть без неё нельзя было обойтись, сколько умением.

А ещё магнит устранил одну весьма неприятную проблему. В углу недалеко от двери стоял примерно метровый оцинкованный сундук. Болтами я прикрепил его к полу. В сундуке хранились инструменты, редко используемые мною, шпон, резина, деревянные заготовки и прочее барахло.

Вот она, ещё одна ассоциация. Терпеть не могу магазинов, за исключением книжных, музыкальных записей и бытовых инструментов. В каждом из них могу провести безмерное время. Причём, бытовые инструменты, пожалуй, не уступают музыкальным записям. Не удивительно, что на одну из стен длинного коридорчика, ведущего в просторную ванную комнату, были прикреплены три доски, на которых в образцовом порядке висели инструменты слесарные, столярные и даже хирургические. Чемодан таких инструментов подарила мне мама Виктора Некрасова, милая Зинаида Николаевна. Инструменты эти в своё время она привезла из Женевы. Остатки инструментов, не поместившихся на досках в коридорчике, хранились в сундуке.

Квартира наша на первом этаже. А за углом гастроном. Наш подъезд был единственным в квартале, в котором купившие полулитру водки могли этот продукт распить на троих. И распивали.

Симпатичный толстяк участковый, майор милиции, причиной зла, порочащего его участок, считал сундук, на котором с удобством располагались выпивающие. Не будь этого сундука, подъезд оставался бы таким же стерильным, как весь квартал.

А квартал действительно был единственным в своем роде. Дом номер один на углу улицы Кирова и нашей, Розы Люксембург, высотная гостиница «Киев» не для всех трудящихся, нуждавшихся в гостинице. Рядом с ней, дом номер три, скромное невысокое здание без вывески. Мало кому в Киеве было известно, что это тоже гостиница. Но гостиница только для гостей особых, начиная с секретаря обкома партии и выше. В обеденный зал этой гостиницы, «допущенный к трону», я изредка заходил перекусить, хотя в табеле о рангах находился чуть ли не на самом дне. Но я ведь был врачом, к которому обращались особы самого высокого ранга. Да ещё сосед. Один раз, перед самым отъездом в Израиль посмел отовариться там продуктами, которые не только не были доступны советским гражданам, но даже невиданны ими. Дом номер пять — наш дом.

Но ещё более солидной была чётная сторона квартала. Напротив нашего дома под номером четыре располагался дворец, в котором останавливались приезжавшие в Киев цари, короли, императоры и прочие президенты. Скромный особняк (не употреблять же два раза подряд слово дворец) под номером два, напротив гостиницы «Киев», жилище президента Украины.

Неширокая улица Кирова отделяла квартал от изумительного Мариинского парка с памятником Ватутину по оси нашей улицы. А в полутораста метрах тоже по оси улицы, в начале следующего квартала на постаменте стоял Дмитрий Мануильский, первый секретарь ЦК КП Украины с 1921 по 1923 год, каким-то непонятным образом уцелевший до естественной смерти.