Говард Фаст - Дорога свободы

В Карвел пришло письмо — в первый раз с тех пор, как уехал надсмотрщик. Голосование было уже давно, больше месяца тому назад, и никто не увидел связи между этими двумя знаменательными событиями. Однажды в середине дня по колумбийской дороге подъехала двуколка, и из нее не спеша, с тем ленивым, небрежным видом, который он особенно подчеркивал в обращении с бывшими рабами, вылез старый Кэп Холстин, почтмейстер, Кэп Холстин был почтмейстером до войны и сохранил свою должность во время войны и после — сперва при мятежниках, потом при янки, потом опять при мятежниках и опять при янки.

Произошло это не потому, что он был такой уж лойяльный человек: наоборот, этот старый ругатель, вечно с табачной жвачкой за щекой и вечно плюющийся табачным соком на все стороны, ненавидел конституцию и поносил ее с утра до вечера; и если он видел флаг Соединенных Штатов, то отворачивался. Но он был единственным человеком, который во время военной и послевоенной сумятицы знал, где кто живет; он, единственный, знал, кто жив, а кто умер, кто остался дома, а кто уехал — в Чарльстон, Колумбию, Атланту или на север. И он, единственный, знал в этих краях почти всех освобожденных рабов — а их была не одна тысяча. Поэтому военные власти оставили его почтмейстером, хотя он и ругал их день-деньской и клялся, что еще доживет до того времени, когда собственными рунами убьет республиканца. Теперь он подъехал к Карвеловскому поселку и заорал:

— Эй вы, черные скоты!

Надо отдать ему справедливость — он не боялся ничего на свете. Все, кто был дома — мужчины, женщины, девушки, мальчишки, — выбежали на дорогу и окружили его. Он сплюнул в дорожную пыль, потер руки и вынул из кармана длинный коричневый конверт. Он оглядел его прищу-рясь, затем спросил:

— Кто из вас, черномазых ворюг, называется Гидеон Джексон?

Гидеон глядел на него с улыбкой. Ему нравился Кэп, он сам не знал, почему. Пожалуй, его чувство лучше всего выразил брат Питер, когда однажды сказал: «Этому отмолиться — очень много молитв надо!» Гидеон выступил вперед, и Кэп, отлично его знавший, оглядев его с головы до ног, спросил:

— Гидеон Джексон?

— Угу.

— Подпишись вот тут.

— Слушаю, сэр.

Холстин протянул ему огрызок карандаша. — Писать умеешь? Если нет, поставь крест — вот здесь.

— Я умею писать, — сказал Гидеон. «По крайней мере свое имя», — добавил он мысленно. Он принялся выводить его под насмешливым взором Кэпа. Негры так тесно сгрудились вокруг, что было трудно дышать. В первый раз Гидеон публично демонстрировал свои познания в искусстве письма, и негры шопотом восхищались его ученостью. Затем старый Кэп опять забрался в свою двуколку, повернул ее, хлестнул мула и укатил по той же дороге, по которой приехал.

Гидеон перевернул письма В левом верхнем углу было напечатано:

«В случае неотыскания адресата в десятидневный срок вернуть генералу Э. Р. С Кэнби ОАСШ 1.

Колумбия, Ю. К. В. В. О.»

Гидеон разобрал почти все, он только не мог понять, что означают эти вереницы больших букв. Брат Питер, заглянув ему через плечо, сказал:

— Генерал Кэнби, это главный янки, он теперь у нас всем управляет. Ю. К. — это Южная Каролина.

В. В. О. — это, наверно, Второй военный округ, — как на выборах. А остальное — бог весть, что это такое.

В противоположном углу конверта значилось:

«Правительственный пакет.

За употребление для частных надобностей в целях избежания почтового сбора штраф 100 долларов».

Это уже ни брат Питер и никто другой в окружавшей Гидеона толпе понять не мог. В середине конверта стоял адрес:

«Гидеону Джексону, эсквайру.

Плантация Карвел.

Карвел, Ю. К. В. В. О.»

Брат Питер громко прочитал имя и фамилию, но на «эсквайре» запнулся. Он никогда не видал этого слова, понятия не имел, что оно значит, и не знал, как его произнести. Он попробовал это сделать про себя, беззвучно шевеля губами. Потом попробовал Ганнибал Вашингтон, знавший, как пишется с десяток слов. Потом Мэрион Джеферсон, который чуточку научился читать, когда был в федеральной армии. Больше грамотных в Карвеле не имелось, и после этого все только стояли молча и во все глаза глядели на конверт. Наконец, Гидеон спросил:

— Это слово — что значит, как по-твоему, брат Питер?

Брат Питер покачал головой, а Ганнибал Вашингтон высказал свою догадку:

Может, это как мистер или полковник?

— Почему же оно не спереди? Почему залезло назад?

Снова наступило молчание. Наконец, брат Питер решился:

— Открой его, Гидеон.

Гидеон медленно вскрыл конверт. Там было полно разных бумаг. Все они был вложены в листок с таким же адресом в заголовке, как на конверте.

Написано на листке было следующее:

«Настоящим извещаем вас, что вы избраны от округа Карвел — Синкертон, штат Южная Каролина, делегатом в учредительный конвент штата, каковой конвент имеет собраться в Чарльстоне Ю. К. В. В. О. 14 января 1868 года. При сем прилагаем инструкцию и мандат. Мандат надлежит предъявить в Чарльстоне майору Аллену Джемсу, который уведомлен о вашем избрании и утверждении. Правительство Соединенных Штатов выражает уверенность в том, что вы честно и достойно выполните свой долг, а Конгресс Соединенных Штатов ждет от вас, что вы со всей добросовестностью и усердием примете участие в реконструкции штата Южная Каролина.

Подпись:

Генерал Э. Р. С. Кэнби ОА СШ ВВО».

Таково было содержание письма, но прошел не один час, пока обитатели Карвела выудили из него хотя бы частицу смысла. Это привело Гидеона в отчаяние. Сейчас больше чем когда-либо его избрание представлялось ему насмешкой, злой карикатурой на то, чем оно должно бы быть, осмеянием всей их столь пышно провозглашенной новоявленной свободы. Черное, черное невежество застилало все, черное, как его кожа, черное, как ночь. Он чувствовал себя, как во сне, в одном из тех снов, которые видел почти каждую ночь; наяву он был свободен, но во сне плетка опускалась на его плечи, во сне он работал на жарких хлопковых полях; и эти сны были так реальны, что, проснувшись ночью, он вставал с постели, шел к двери и выглядывал наружу, чтобы убедиться, что поля больше не засеяны хлопком. Теперь он видел, что сон был реальностью, а пробуждение только сном. Ему хотелось убежать и спрятаться.

А брат Питер и Ганнибал Вашингтон все трудились над письмом. Остальным надоело, да и солнце уже садилось. Тогда они перешли в хижину Гидеона и продолжали разбирать письмо у очага. Ганнибал Вашингтон сказал:

— Отнесем в город, янки прочитают.

Гидеон ответил таким яростным «Нет!», что все поглядели на него с изумлением. Марк и Джеф никогда не видали отца таким — и они сидели тихо, как мыши; но в жизни Джефа эта минута приобрела решающее значение: она словно открыла ему глаза. Он увидел, как трое сильных мужчин, трое людей, которых все в Карвеле уважали и слушались, добрых христиан и отличных работников, умевших возделать землю так, чтобы получить хороший урожай, умевших заколоть корову, телку или свинью, умевших